Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Непобедимое войско Цесарства Многих Народов проиграло решающую битву. Потери исчисляются десятками тысяч. От когда-то могучей армии осталось только несколько разрозненных групп солдат, отчаянно пытающихся уйти от преследования тех, кого они ещё вчера считали "незаслуживающими внимания дикарями". Но ещё хуже судьба мирного населения земель, которые отныне переходят во владение жестоких завоевателей. Некоторым из них посчастливилось, и они получили возможность уйти на восток вместе с одним из таких отрядов "недобитков". Но удастся ли им всем - и военным и гражданским, сохранить человеческое лицо в этих поистину нечеловеческих обстоятельствах?
Знамение
- Гляньте-ка, господин капитан, чтой-то там такое на дороге чернеется? – сказал Сибириец.
Внизу по хорошо видной с горы извилистой дороге медленно двигалась линия чёрных точек.
- Осмелюсь предположить, это опять "волки", господин капитан – высказался поручик Дружинко.
- Какие, к чёрту, "волки"? – возмутился улан Чапский, – приглядитесь, господа, какие интервалы – как на параде, черти, идут. Ставлю своё неполученное жалование за два последних месяца против старой метлы, что это регулярная кавалерия. Гусары, в крайнем случае, драгуны – наверняка.
Капитан Павел Ницеевский ничего не ответил, продолжая присматриваться к двигавшимся внизу войскам. То, что это именно войска, было ясно – ни один мирный житель не рискнул бы в эти дни выйти на дорогу без вооружённой охраны – разве что страстно желал свести свои счёты с жизнью. Во что были одеты всадники – в императорские мундиры или в обычные лохмотья, не было отсюда видно. Но регулярность интервалов между точками на дороге убеждало, что прав здесь был всё-таки кракус, а не новгородец. Он смахнул со лба струйку пота.
Дни здесь были ужасны – спасения от испепеляющей жары не было и в тени редких деревьев. Даже ветер не приносил облегчения – наоборот, чем сильнее он дул, тем становилось горячее. Одиночные облака не спасали от солнца – лишь на пару секунд они прикрывали палящее светило и уплывали дальше, оставляя их один на один со своей судьбой. Казалось, местные небеса дышат жаром и хотят всех высушить – сначала выжать до последней капли пот, а потом превратить тела в лежащие на земле обтянутые кожей скелеты – такие же, как те, не один раз и не два попавшиеся на их пути. Им всё-таки повезло больше, чем тем несчастным – силы идти дальше их пока что не оставили.
Пройдут мимо или заметят? Капитан Ницеевский был уверен в том, что с дороги заметить обоз беженцев высоко на горном склоне более чем невозможно. Башибузуки на их след точно не вышли – уж эта-то публика уж ни за что не стала бы терять времени и напала бы первой. О любой регулярный батальон, даже и без артиллерийской поддержки, они разбили бы свои "дурные головы" (именно так переводилось это название с турецкого) достаточно быстро, но где здесь и сейчас можно найти регулярный батальон войск Цесарства? Все силы в его распоряжении – двадцать с небольшим солдат из остатков разных цесарских полков и семеро "недобитков" армии Княжества.
Так что, если местные "муджахеддины" найдут их след, судьба, которая их ждёт, будет плачевна. Капитан знал своих людей и не сомневался, что в бою противник потеряет, как минимум, вдвое больше. Как не сомневался и в том, что он и его люди этого боя не переживут. А что будет со всеми остальными, он старался просто не думать. Во всяком случае, то, что он видел в сожжённых сёлах, выглядело достаточно убедительным свидетельством их общей будущей судьбы в случае неудачи.
Пока что им оставалось только одно – уходить. Как можно скорее покинуть ставшую вдруг враждебной землю Великого Княжества и как можно же скорее укрыться в пределах Цесарства. Но только ночью – дневной переход по выжженным безлесным горам убил бы неподготовленных таким усилиям беженцев ничуть не менее эффективно, чем пики, сабли и ножи "волков" или иных местных башибузуков. Поэтому, что бы ни происходило там, внизу, им следует дождаться вечера, когда солнце уже не будет так палить.
Хотя нет, если те, снизу, кем бы они ни были, вздумают подняться на гору, уходить придётся немедленно, невзирая ни на какое солнце и ни на какую усталость. Но только в этом случае. Поэтому сейчас они должны лежать на обрыве и смотреть вниз, стараясь не упустить ни одного движения неприятеля. И как только новгородца угораздило потерять свою подзорную трубу?
Вопрос, понятно, был чисто риторическим – по дороге сюда недобиткам некогда победоносного войска Цесарства Многих Народов пришлось потерять многое – и Павел мог бы считать себя счастливым, если бы эти потери ограничились бы только подзорной трубой поручика Арсения Дружинко, часами "Бреге" поручика Тадеуша Чапского или пачкой газет вахмистра Игнатия Куницына, то есть, тьфу, конечно – Куника по прозвищу "Сибириец". К сожалению, войско Его Величества Цесаря Многих Народов потеряло в этом походе гораздо больше, притом настолько, что проще было считать не то, что потеряли, а то, что осталось.
Начать следовало с потерь его собственного Пятьдесят Пятого Московского Пехотного полка. Из всех его шести батальонов на сегодняшний день остался один-единственный офицер – он сам, капитан Павел Ницеевский. Оставалась, разумеется, надежда, что где-то в горах Анатолии пробираются на восток такие же, как он, чины "Московского", но и после всего того, что он видел, даже она была близка к тому, чтобы умереть. Во всяком случае, как боевая единица ЕГО полк больше не существовал – от него не осталось ни командиров, ни солдат, ни знамени. А как хорошо всё начиналось!
…
Уже в Бранденбурге среди офицеров "Московского" начали ходить упорные слухи о том, что полк будет вскорости отправлен из тихого Потсдама на большую войну. Насчёт того, с кем именно будет война, согласия не было. Некоторые утверждали, что австрийский император снова готовится отбить у Цесарства Силезию, другие говорили, что им предстоит отражать шведский десант в Померании, ибо тамошний король жаждет мести за недавнюю потерю Финляндии и Южной Ингрии. Находились и такие, кто считал, что воевать придётся как раз с герцогом Финляндским, который, почувствовав вкус независимости, решил расширить свои границы на юг то ли на Кольский полуостров, чтобы получить выход сразу к двум морям, то ли в ту же Южную Ингрию, чтобы отодвинуть границу от своей столицы в устье Невы.
При всех этих расчётах возможность войны с Турцией даже не принималась во внимание. В самом деле, кому могло прийти в голову, что для сражения с дикарями-башибузуками Цесарю может понадобиться снимать войска с самого аж Бранденбурга? Поэтому, когда генерал Владимир Госевский зачитал офицерам приказ о выступлении на Киев, победителями почувствовали себя сторонники "силезского варианта" – что ж, австрияки атакуют нас через Судеты, а мы, господа, в ответ ударим через Карпаты!
В Киеве пару недель занял приём пополнений – в связи с ожидающимися военными действиями полк был преобразован к шестибатальонному составу. Новые батальоны сформировали из местных уроженцев, так что "московский" состав "Московского" оказался изрядно разбавленным местными "киянами".
Война с Австрией считалась делом решённым. Европа дрожала в своих основах. В Париже повстанцы заставили бежать из страны императора Наполеона II, перепуганные германские князья один за другим вводили в своих микроскопических государствах конституции, беспорядки захлестнули даже "их" Бранденбург (там, впрочем, и раньше власть герцога держалась только на силе цесарских полков, таких как его "Московский", так что это было даже в порядке вещей). Столичные газеты подробно рассказывали о мартовских революциях в Венгрии и Италии. Даже в самой Вене начались беспорядки. Мнение офицеров было единодушным – сейчас, летом 1848 года для Цесарства пришло, наконец-то, время свести счёты с шатающейся Австрийской Империей. Генерал Госевский, однако, в этих разговорах не участвовал, ограничиваясь распоряжениями исключительно по службе.
В конце концов, в начале августа полк получил приказ о выступлении. Но не на запад, а на юг – на армяно-турецкой границе снова началась война, и князь Армянский запросил помощи у своего старшего союзника. Поручик Ницеевский соглашался с теми, кто обвинял владетеля Великого Княжества в бездарности, но держал своё мнение при себе – как-никак, речь шла о дяде правящего цесаря.
Так или иначе, Пятьдесят Пятый Московский выступил из Киева против "врага веры христианской императора турецкого". Точнее, не "выступил", а "отплыл". Путешествие вниз по Днепру больше напоминало прогулку, чем поход. Из всех живописных видов на берегах великой реки (все, как офицеры, так и нижние чины, не сходили с палубы) Павлу, правда, больше всего понравилось творение не природы, а человека – Обводной канал в обход порогов с массивными воротами шлюзов, чем-то припоминавшими врата то ли рая, то ли ада.
Берега здесь были видны только сквозь изрядный слой дыма из труб бесчисленных местных заводов. Где-то там на берегу в недрах растущей прямо на глазах индустриальной "столицы" Новопольши и всего Цесарства рождались карабины и пушки, которым было предназначено поступить на вооружение несокрушимого войска Цесаря Многих Народов. На большей части оружия "московского" тоже стояли клейма "запорожских" заводов.
Впрочем, в разговорах между собой большинство офицеров соглашались, что город Хортица – самое ужасное место для жизни, какое можно только себе вообразить. Даже с реки бросалось в глаза обилие красного и серого цветов. Красный означал кирпичные фабричные корпуса и многочисленные жилые дома для их рабочих. Хозяева Хортицы экономили на краске. Это было вполне логично – красота фасадов никоим образом не способствовала росту прибылей, а ведь именно Прибыль – именно так, с большой буквы, и была главной движущей силой бурного развития "запорожской Земли Обетованной". Серый же был цветом дыма из фабричных труб – если даже здесь, на достаточном расстоянии от скопления фабрик, он иногда затенял солнце, то что же творилось там внутри?
Павел, выросший в поместье отца под Коломной, был, разумеется, далёк от "индустриальной" жизни. Всё, что он знал о порядках на больших фабриках, было ему известно или из коротких случайных разговоров с крестьянами, пересказывавшими "молодому барину" рассказы своих родственников, подавшихся на заработки в Москву (столица Москворуссии, хоть и не достигла ещё уровня Хортицы, быстро обзаводилась собственной промышленностью), или же из статей в газетах "Московские ведомости" и "Dziennik Sejmowy".
Его отец, до мозга костей "человек старой даты", не терпел в своём доме ни газеты народников "Głos ludowy", ни даже умеренно-оппозиционных "Złotych stron", исключение же он делал только для пары литературных журналов из Костромы. Все эти источники сходились в одном – рабочий на фабрике был не более, чем ещё одним "винтиком" в огромном механизме. Так что поручик Павел Ницеевский, очень уважавший нарезные карабины системы Дрейзе и паровые машины (на Днепре он имел возможность неоднократно посмотреть на паровые катера с весело молотившими воду колёсами) стремился держаться от мест их производства как можно дальше. Это было легко – через час от Хортицы осталась только облачко дыма на горизонте. А за Квириновом (где тоже хватало своих дымящихся труб) их транспорт вышел, наконец-то, в море.
Морское путешествие прошло без приключений. Через несколько дней Пятьдесят Пятый Московский выгрузился в порту Трапезунда (местные армяне называли его Трапизон). Генерал Госевский со своей вечной обстоятельностью следил за выгрузкой. Сам он, казалось, воплощал в себе силу своего великого рода, давшего сперва Королевству, потом Царству, а в конце концов – Цесарству столько знаменитых военачальников. Когда-то давно, в 1612 году, предок генерала пришёл в Москву, столицу старого Царства Российского, вместе с царём Владиславом. Иные его предки дрались со шведами при Якубе I Собесском, прозванным Великим, и при его сыне Александре I, прозванным Благословенным. Его дед вместе с Юзефом Понятовским бился под Пулавами с Наполеоном, а отец – брал Константинополь вместе с Ермоловым. Теперь их потомок, "последний из Госевских" (у генерала не было сыновей) собирался ещё раз прославить свой род в битве с императором Мухаммедом Али.
Морская прогулка закончилась. Теперь "московскому" предстояло маршировать к столице Армении городу Ерзнка или, как называли его по-турецки старые карты – Эрзинджану.
Отредактировано Московский гость (26-02-2012 13:14:39)
