Едва первые робкие солнечные лучи начинают согревать остывшую за ночь землю, в пробуждающемся ото сна городе начинается суета. Заспанные сторожа убирают рогатки и по освобожденным от них улицам начинают сновать по своим делам москвичи. Одни торопятся на рынок, чтобы успеть купить свежих продуктов к своему столу, иные в церковь, третьи в мастерские, а прочие и вовсе неведомо по каким делам пробудились ни свет ни заря. В отличие от последних Первушка Анциферов точно знал, куда идет, ибо поспешал на службу. Родителей своих, умерших во время голода, он почти не помнил. Иной родни у него не было, и пропал бы совсем мальчонка, если бы не подобрал отец Мелентий и не определил в монастырь. Отец келарь, правда, не больно-то обрадовался новому рту, но возражать, отчего-то не посмел. Там парень вырос, обучился грамоте и даже немного писанию икон, однако для последнего дела оказался непригоден, ибо оказался строптив и к канону не привержен. Впрочем, нет худа без добра. Нашелся и у Первушки талант. Отрок оказался ловок писать вязью*и уставом, и его приставили к оформлению рукописных книг. Так бы и провел парень всю жизнь схимником в монастыре, кабы не стали собирать ополчение. Защемило отчего-то сердце у послушника, и припомнил он, хоть и смутно, как одевал сброю отец собираясь на службу. Как провожая, крестила его мать. В общем, на вечерне отрока еще видели, а заутреню служили уж без него. Ни оружия, ни коня, у него, конечно, не было, да и годами он был не велик, так что в рать его не взяли. Прибился парень к посохе, вместе со всеми ладил острожки, копал и носил землю, помогал поднимать на валы пушки. Острожек, который они построили и обороняли, командовали мало кому ведомые в ту пору князь из неметчины Иван Мекленбургский, да стрелецкий сотник Анисим Пушкарев. Именно на них пришелся главный ляшский удар и неведомо как они все и живы остались. Но бог миловал – отстояли Москву. Когда же отбились, взялись по военному обычаю собирать добычу с валявшихся вокруг вражеских трупов, да делить ее, тут и выяснилось что Первак грамотен. Получилось это случайно, среди добычи оказалась неказистая медная вапница* с чернилами. Будь она серебряной или хоть чуть искуснее сделанной, на нее нашлись бы охотники, а так… В общем, парень набрался смелости и попросил ее себе, тут и открылось. Пушкарев тогда взял его к себе в сотню. Грамотных людей тогда на Москве мало было, вот так и стал Превушка писарем в стремянном полку. Покуда названные дочери Пушкарева малы были, жил он у него. Но как старшая из них Глаша в возраст входить стала, так и потерял покой молодой стрелец. Хотел было уже кинуться в ноги к своему благодетелю, ставшего к тому времени полуголовой, но Анисим вдруг добился, чтобы Первака взяли в приказ подьячим. Оно конечно, большое повышение для сироты, да только пришлось жительствовать в ином месте. А Пушкарев, провожая, на так и не высказанный вопрос сказал просто: - вот станешь дьяком, тогда и поглядим. А чего смотреть, в дьяки разве так просто выбьешься?
Вот и сейчас, молодой человек спешил на службу в Кремль. Размещались приказы в больших П-образных палатах на Ивановской площади, построенных еще при царе Борисе. Правое крыло было целиком занято стрелецким, пушкарским и рейтарскими приказами, старшим судьей в которых был царский ближник - окольничий Вельяминов. Пройдя малыми сенями пристроенными к палатам со стороны Москва-реки, Первак добрался до своего присутствия и, перекрестившись на образа, занял место за своим столом. Всего столов было четыре. Первый звался «Московским» и занимался стрелецкими полками, расквартированными в столице. В ведении второго, называемого «Городовым», находились все прочие стрельцы царства. Третий звался «Оружейным» и заведовал всеми мастерскими в стране, занимающимися производством оружия кроме пушек. Раньше был еще «Бронный», но его дела давно передали в Рейтарский приказ, а четвертый стол стал заниматься полками нового строя и получил имя «Солдатский». Вот за этим столом и трудился бывший послушник вместе со старшим подьячим Агафоном Воеводиным. Дел у них было менее других, потому и сидели за столом они только вдвоем. Прочие столоначальники были дьяками и имели в подчинении двух, а то и трех подьячих. Руководил приказом думный дьяк Фадей Селиверстов, а вторым судьей был московский дворянин Семен Квашнин. Впрочем, он, как и первый судья, появлялся в приказе не часто, а лишь когда в том была надобность. Происходил он из тульских боярских детей и ни в жизнь бы не дослужился до таких чинов, кабы не угодил в свое время в плен к свеям вместе с Вельяминовым. Там их взял на службу будущий русский царь Иван Федорович, и с тех пор дела у Квашнина пошли в гору. Как, впрочем, и у всех кто нанялся тогда к чудному немецкому герцогу.
Работа у Первака спорилась, пока старый Агафон задумчиво шлепая губами, перебирал челобитные, парень успел перечитать все поступившие к ним требования, отмечая на вощеной дощечке, куда и сколько надобно всяких припасов и амуниции. Затем, взяв чистый лист бумаги, быстро перенес на него получившуюся цифирь и тут же присыпал песком. Селиверстов, заметив, что молодой подьячий закончил работу, тут же взялся проверять, но не найдя к чему придраться, удовлетворенно цокнул языком.
- Молодец, Первушка, - похвалил он парня немного скрипучим голосом, - быстро управился. Никита Иванович велел сей документ, как готов будет, не мешкая ему доставить. Так что, дуй, одна нога здесь другая там!
- Да ты что, Фадей Фролыч, - испугался тот, - как же я к самому Вельяминову, он же в царских палатах поди…
- Ты что, ополоумел, – удивленно спросил дьяк, - кто тебя такого оборванца в палаты пустит? Ступай сторожевую избу, там он сегодня.
- А может, все же скорохода? – с надеждой в голосе спросил парень, - а то вдруг не поспею…
- Не поспеешь, так батогов попробуешь, каковы они на вкус, - философски заметил руководитель приказа, - да и вязью на грамотах не скороход пишет, а ты болезный. Сколь раз тебе говорено, что это не царские указы. Теперь вот радуйся, заметили дурака. Ступай, говорю, покуда не осерчал!
Делать нечего, пришлось, поклонившись на прощание дьяку, надевать на буйную голову шапку, и бежать куда велено. Сторожевая изба, тоже относилась к их приказу и была местом немного зловещим. Собственно это была никакая не изба, а крепкая башня, в которую привозили злоумышленников, пойманных стрелецкими караулами. Там проводили первое дознание и если подозрения подтверждались, то узников отправляли в разбойный приказ, а то и прямо на съезжую. И хотя никакой вины Первак за собой не чувствовал, а все же сердце немного екало.
- Здорово, чернильная душа, - поприветствовали его знакомые стрельцы, стоящие на часах у ворот, - не сопрел еще в подьячих то?
- И вы здравы будьте, - не стал чиниться парень, - слава богу, на службу не жалуюсь. Окольничий Вельяминов Никита Иванович здесь ли?
- Ой ли, не жалуешься, - ухмыльнулся чернобородый Семен, - кафтан в заплатах, да в чернилах, сапоги худые. В стрельцах то попригляднее ходил! А Вельяминов здесь, тебя дожидается.
- Как, дожидается?
- Да так, уж трижды справляться присылал, не пришел ли Анциферов Первушка, а то на дыбу вздеть некого.
- Да не слушай ты Семку, - усмехнулся второй стрелец, - ступай себе. Предупреждали нас, дескать, с приказа человек будет.
- Спаси Христос, Игнат, - поблагодарил его парень и прошел внутрь.
Обоих судей он нашел на втором ярусе башни, где была устроена оружейная. Вдоль всех стен были встроены полки, на которых лежало множество всякого оружия: фитильные мушкеты и пищали, перемежались с кремневыми карабинами и пистолями. С другой стороны навалом лежали сабли, палаши и связки наконечников для пик и стрелецких бердышей. Посреди стоял большой стол, за которым сидел сам окольничий, а с краешку сиротливо примостился писец и, высунув от усердия язык, записывал то, что ему диктовал расхаживающий вокруг Квашнин.
- Ружей кремневых, лютихской**** работы три сотни и еще двенадцать, записал ли?
- Записал, батюшка, записал, - кивал писец, продолжая выводить пером буквицы.
- Пистолей, турецких, добрых, - двадцать три.
- Погоди, - прервал их Вельяминов, - не надо их писать. У рейтар оружия не хватает, а тут такое добро!
- А у солдат начальных людей, чем вооружать будем? – попробовал возразить московский дворянин.
- Сами себе сыщут!
- Так может, и кормов им давать не станем, а раздадим мушкеты, да протазаны, глядишь, и проживут, - усмехнулся тот.
- Пошути мне, - беззлобно отозвался окольничий и обернулся к двери: - Кого там нелегкая принесла?
- Я, господине, - поклонился, входя парень, - подьячий Первушка Анциферов, принес росписи.
- Ну, давай, раз принес.
Квашнин принял бумагу, и мельком глянув на нее, сунул писцу. Тот отставил перо и чернильницу развернул росписи и принялся нараспев читать:
- По повелению благоверного государя Ивана Федоровича, в белгородском полку поверстано в солдаты триста сорок шесть душ народу, разного звания, а по скудости тамошней снарядить их нечем, отчего полковник (?) бьет челом, и просит прислать: мушкетов фитильных … не разберу, - пожаловался писец, уж больно мудрено написано.
- Мушкетов – две сотни, шеломов солдатских – три сотни, пик или бердышей – сотню, да протазанов офицерских или хоть полупик с полсотни, - тут же по памяти доложил подьячий.
- Ишь ты запомнил, - не то, хваля, не то, насмехаясь, протянул Квашнин, - а прочее?
Первушка тут же перечислил все до последней гривенки, что только что написал в росписи: зелье пороховое, свинец на пули, сукна на кафтаны и кожи для сапог.
- И впрямь изрядно, - отозвался молчавший до сих пор Вельяминов, - не врал дьяк.
- Тебя в приказ Пушкарев устроил? – продолжал расспрашивать Квашнин.
- Верно, - не стал отпираться парень.
- А он тебе что, сват брат?
- Нет, сирота я.
- Ты из каких Анциферовых будешь? – неожиданно спросил окольничий.
- Степаном батюшку моего звали, - отозвался парень, - он стряпчим был, да сгинул где-то, а матушка в глад померла.
- В стрельцы как попал?
- К посохе прибился, а Анисим Савич, как узнал, что я грамоте разумен к себе взял.
- А я все думаю, где тебя видел? – неожиданно раздавшийся за спиной голос ввел всех присутствующих в ступор.
- Государь!!!
---------
*Вязь – тип письма в котором буквы связываются друг с другом, соединяясь в непрерывный орнамент.
**Вапница – здесь чернильница.
***Ряд – договор.
****Лютихской – Льежской.
- Государь-государь, - проворчал я глядя на вскочивших Вельяминова и Квашнина и бухнувшегося в ноги писца, и спросил у подьячего – Это ты в лавке у Анисима торговал?
- Было такое, государь, - не стал отпираться с достоинством поклонившийся парень.
- Я же говорю, видел!
- И раньше еще, ваше величество, - вдруг отчаянно выпалил он.
- Это когда же?
- В остроге у Чертопольских ворот.
- Вот как? – немного недоверчиво протянул я, - припоминаю, было там среди посохи два отрока. Один с дурацким лицом…
- Сидорка - выпалил подьячий, - ты еще, государь, послу ляшскому предложил его в зад поцеловать.
- Точно, - рассмеялся я, - было дело! Не врешь, значит. А почему в ноги не кинулся как тот убогий?
- Слышал, не любишь ты этого.
- Есть такое дело, - усмехнулся я, - что еще расскажешь?
- Спрашивай, государь, все скажу без утайки.
Я задумчиво оглядел молодого человека и принялся рассуждать вслух:
- Раз в подьячих служишь, стало быть, грамотный. Слушать умеешь, а услышав понимать, значит не дурак. Опять же, не трус… а скажи мне, милый друг, чем ты Анисима прогневал, что он тебя со своего двора наладил?
- Как перед святыми говорю, ничем я Пушкареву не виноват! – горячо заговорил парень.
- А на дочек его не заглядывался? – вдруг грубовато спросил Квашнин.
- Не было такого!
- Ладно, не было, так не было, - подытожил я и обернулся к Вельяминову, - а скажи мне, господин министр, какого рожна ты тут со своим товарищем делаешь?
- Так запасы…
- Да вижу я что запасы, а что на дьяков с подьячими в приказах мор напал? Некому подсчитать без вас!
- Ох, государь, не трави душу! – отозвался Никита, - во всем, за что не возьмись нехватка. Пошли мы с Семеном дьяков, так через час полковые командиры знать будут об излишке, того и гляди на куски разорвут!
- Это верно, - вздохнул я, - беда с оружием. Никита ты знаешь, что у меня допельфастеры* уже ни к черту не годятся?
- Нет, государь, - всполошился тот, - вот горе-то, у нас и мастеров таких нет, чтобы их наладить!
- Дозволь слово молвить, царь батюшка! – неожиданно выпалил подьячий.
- Ну, молви!
- Знаю я мастера одного…
- Ты что, белены объелся! – громыхнул Вельяминов, - да ты хоть знаешь что это за пистолеты и какова им цена?
- Погоди, - остановил я своего окольничего, - что за мастер?
- Первушка Исаев, с оружейной палаты.
- Да какой же он мастер? – вмешался Квашнин, - слыхал я о нем, в подмастерьях у пищальников ходит.
- И до седых волос ходить будет, ибо чтобы ученика выпустить, мастер должен его инструментом снабдить, а он немалых денег стоит! – не уступал Анциферов.
- Ладно, - прекратил я спор, - пистолеты все одно не стреляют. Вот тебе первое задание парень, найдешь мастера, чтобы починил… тогда и посмотрим, на что ты годишься. Зовут то тебя как?
- Первушка!
- Что, опять Первушка? Крестили то хоть как?
- Акакием!
- Ох ты, прости господи! Ладно, Первак, так Первак.
--------------------
*Допельфастер – двуствольный рейтарский пистолет.

Отредактировано Старший матрос (18-02-2018 14:23:31)