Едва первые робкие солнечные лучи тронули верхушки деревьев, а на густой траве заблестели подобно жемчужинам капельки росы, в обоих военных лагерях началась побудка. Первыми забегали слуги богатых господ, с тем, чтобы успеть приготовить им завтрак, затем зашевелись артельщики у воинов попроще. В чистое голубое небо устремились дымки многочисленных костров, а над землей поплыл, дразнящий ноздри ратникам, запах съестного. Где высоко в небе запел жаворонок, но суетящимся внизу людям не было никакого дела до красоты его пения.
Будучи не в силах оставаться долее в шатре, я вышел наружу и вдохнул утренний воздух полной грудью. Увы, свежеть его была уже перебита дымком ближайшего очага и запахом каши с салом.
- Не желаешь ли квасу холодненького, государь? – Спросил, угодливо улыбаясь, подбежавший поддатень.
- Ну, давай, - без особой охоты в голосе ответил я.
Квас и вправду оказался холодным и ядреным, с горячим кофеем или чаем, вкус которого я начал забывать, конечно, не сравнится, но, в общем и целом, пойдет.
- Завтракать, не угодно ли?
- Перед боем не ем, - отрезал я.
- Неужто думаешь, ляхи в атаку пойдут?
- А чего тут думать, не слышишь разве, как барабаны гремят?
Из далекого польского лагеря и впрямь доносился какой-то шум. Очевидно, они встали раньше нашего, или как я не стали набивать живот в опасении ран. Впрочем, при нынешнем уровне медицине, никакой разницы нет. Практически любое ранение в брюшную полость ведет к летальному исходу.
Вокруг потихоньку собирается толпа, спальники, жильцы, рынды с поддатнями. Подходят и мои ближники. Где-то совсем рядом, балагурит, рассказывая очередную байку, Анисим Пушкарев. Справа от меня уже возвышается медведеподобный Никита, а вот Корнилия что-то невидно. Хотя, нет, вот и он спешивается у коновязи.
- В лагере Владислава шум, - негромко шепчет мне бывший лисовчик, протиснувшись сквозь окруживших меня людей. – Сегодня они пойдут в атаку.
- Давно пора, - только что не зеваю я в ответ, - а то застоялись что-то.
- Государь, ты бы снарядился к бою-то, - неуверенно говорит кто-то из спальников.
- Успею еще, с железом натаскаться, - отмахиваюсь рукой, - вы лучше этого, как его, Первака позовите.
Парень выскакивает, как будто только моего зова и ждал. Выглядит он, кстати, не очень. Видать все еще казнит себя за побег Янека и Агнешки. В принципе, как ни крути, а вина за ним есть. Не уследил. То, что случившееся входит в наш план отношения к делу не имеет. Тут с этим строго, раз виноват, значит ответишь! Если конечно, царь не помилует. Царь, к слову, настроен помиловать, однако виду не подает.
- Вот он я, государь, - едва слышно говорит писарь.
- Перо, бумага с собой? – спрашиваю не оборачиваясь.
- Всегда, - оживляется он, сообразив, что позвали не на казнь.
- Вот и держись рядом, с тем и с другим. Ты ведь скоропись ведаешь?
- Ведаю.
- Ну вот и записывай для потомства.
- Что записывать-то?
- А все что увидишь. Что враги делали, чем наши ответили. Как я мудро командовал, как Анисим хреново исполнял. Все в подробностях!
- Чего это я и вдруг худо исполнял? – Поинтересовался подошедший поближе Пушкарев.
- Да кто тебя знает бестолкового, - пожал я плечами, - видать судьба такая.
- Ну, только если судьба…
- Вот что, - повинуясь какому-то наитию, вдруг сказал я, - возьми как чистый лист и пока есть время - пиши.
- Слушаюсь.
- Я, Божьей милостью, царь всея Руси и протчая и протчая и протчая, Иван Федорович, известный до восприятия святого крещения, как великий герцог Мекленбурга, Иоганн Альбрехт из рода Никлотингов, находясь в трезвом уме и полной памяти, сим объявляю: Если всемилостивейший Господь не попустит пережить мне этот день, то я, завещаю все свои владения, титулы и средства в Священной Римской Империи Германской нации, моему сыну принцу Карлу Густаву Мекленбургскому. Из этих средств, ему надлежит выделить в качестве приданого моей дочери принцессе Евгении сумму в двадцать тысяч гульденов единовременно, а также ренту в пять тысяч гульденов ежегодно. Помимо этого, наша дочь получает пожизненное право проживать в любом замке нашего герцогства по своему выбору. Помимо того, ему надлежит позаботиться о Кларе Марии Рашке, воспитаннице моей матушки герцогини Клары Марии Бауншвейг-Вольфенбютельской, Мекленбург-Стрелицкой, урожденной принцессе Померанской, которую я признаю своей дочерью и объявляю принцессой крови Мекленбургского дома. После замужества означенной принцессе Кларе Марии в качестве приданого должна быть выплачена сумма в десять тысяч гульденов единовременно и пожизненная рента в тысячу гульденов.
Что же касается, престола Русского царства, то для наследования его нашему сыну надлежит немедленно прибыть в Москву и принять там святое крещение, ибо в православной стране не может быть не православного монарха. До достижения им возраста совершеннолетия, завещаю управлять государством регентскому совету из следующих персон: Боярина Ивана Никитича Романова, боярина князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского и боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Воспитателем сына назначаю окольничего Никиту Ивановича Вельяминова. Все записал?
Пока присутствующие с ошарашенным видом внимали моим словам, стоящий рядом Никита подвинулся еще ближе, и тихонько шепнул: - а царицу Катерину чего не помянул?
- Приехала бы сюда, так была бы царицей, - так же тихо ответил я, - а на нет и суда нет!
- И чего это ты, духовную грамоту писать удумал?
- Да так, чтобы не беспокоиться ни о чем.
- Ну-ну!
Первушка тем временем перебелил завещание согласно всем бюрократическим требованиям эпохи. То есть царское титло – золотой краской, заглавные буквы - красной и еще массу каких-то заморочек понятных только местным. Я, недолго думая, приложил печать, затем подписал сам и велел подписывать остальным присутствующим. После чего приказал:
- Грамотку сию, доставьте в Можайск к князю Пожарскому, пусть сохранит.
- Как прикажешь, государь.
- Ну и тащите, доспехи что ли, облачаться будем.
Пока русский царь, неожиданно для себя самого, занимался составлением завещания, из польского лагеря стали выходить и строиться войска противника. Полк за полком, хоругвь за хоругвью, конные к конным, пешие к пешим. Отдельно гусары, отдельно казаки, отдельно наемники. Зрелище, надо сказать, было величественное. Если русские ратники все больше одевались скромно и единообразно, только рынды с податнями и кирасиры блестели латами на солнце, то поляки и литвины перед боем вырядились в пух и прах. Прежде всего, конечно выделялась гусарская конница. Тут и великолепные стати коней, и богатые доспехи и вычурная одежда самих ясновельможных панов. Поветовые хоругви выглядели несколько менее богато, однако совсем не терялись на их фоне, ибо каждый шляхтич счел своим долгом надеть все самое лучшее, что только смогло оказаться у него в гардеробе. Однако, несмотря на пышный вид, маневрировали их хоругви настолько слаженно, что пристально следящий за их маневрами Панин, невольно восхитился их выучкой. Драгуны под его командованием еще немного погарцевали на виду у ляхов, а затем, повинуясь приказу своего ротмистра, дружно развернули коней и поскакали к своему лагерю.
То, что вражеское воинство готовится к бою, не осталось незамеченным. Когда Федор провел своих людей между рогаток, стрельцы и пушкари в острогах уже заняли свои места и пристально наблюдали за неприятелем. За первой линией укреплений под барабанную дробь строилась пехота обученная по-немецки и готовая поддержать в случае надобности своих товарищей. Между полками ходило несколько священников, и кропили православных святой водой, благословляя на ратный подвиг.
- Ну что Федя, посмотрел на ляхов? - окликнул я ротмистра.
Панин удивленно уставился на меня, но затем признал и, подъехав, изобразил поклон.
- Посмотрел, государь.
- Ну и как, понравились?
- Понравились, - не стал кривить тот душой, - хорошо идут, басурмане.
- А воинству твоему?
- Мои, ваше величество, не хуже обучены, да только с латниками в чистом поле нам не совладать.
- А зачем нам с ними в чистом поле переведываться? Нет, раз уж заявились, то пусть сами к нам идут.
Переговорив с Федором, я тронул шпорами своего жеребца и двинулся дальше. Тот, видимо дивясь про себя, чего это царь нарядился в простой рейтарский доспех, посмотрел в след и приказал драгунам спешиться и ослабить подпруги.
Отчего я снова одел свой старый рейтарский доспех? Даже не знаю, счастливый он у меня. К тому же в случае чего, никто и не поймет, что войско осталось без полководца. Ну а что, воеводы и полковники свой маневр знают, выстоят если.… Ох, чего это меня на мрачные мысли потянуло? Ну, вот и первая линия, надо бы обратиться к войскам с речью, воодушевить, так сказать. Вообще, есть в этом какое-то позерство. Как не надрывай глотку, а все равно услышат тебя только ближайшее к тебе ратники, а остальные могут лишь догадываться, к чему их призывают. Это потом, историки напишут, что полководец произнес прочувствованную речь и так воодушевил войска, что они всех порвали. Ага, как же!
- Слушайте меня, люди русские! – Начинаю громко кричать, обращаясь к стоящим вокруг воинам. – Снова к нам пришел враг. Снова стонет под копытами его коней наша земля, горят города и села. Плачут женщины и дети. Не мы к ним пришли – они к нам! Видит бог, не хотел я этой войны. Мне, царю вашему, довольно того что я имею, ибо земля наша велика и обильна и тем по всему свету славится. Но если уж враг сам к нам пришел, то делать нечего – надобно драться! И потому говорю вам: стойте крепко, не за меня – за отечество! Не отдавайте басурманам на поругание храмы православные! Защитите от ляхов своих жен и сестер, да стариков немощных и детей малых, чтобы не видеть им такой беды, как мы прежде видели. А про меня ведайте: жизнь мне не дорога! И если господь рассудит, что для спасения Руси мне надобно живот положить на сем поле, то вот он я! Здесь стану и с места не сойду, но не пущу ляхов дальше!
Слова как-то сами собой приходили в голову, и я выкрикивал рубленые фразы, как будто вколачивая их в головы стоящих вокруг меня людей. Поначалу они прислушивались без особого внимания, но постепенно слова мои находили отклик в душах ратников и когда я замолчал, они разразились восторженными криками. Ударив шпорами своего коня, я вихрем понесся вдоль линии укреплений, приветствуя своих воинов поднятой рукой. Я что-то кричал им, они отвечали мне тем же и над русским войском как будто гремел гром. Наконец, я объехал всех и повернулся к противнику. Ого, а они времени зря не теряли. Вражеские ряды совсем близко. Из них выезжает, какой-то богато одетый всадник и я на некоторое время удивленно смотрю на него. Неужто королевич? А может предложить ему благородный поединок… Э, нет, это кто-то другой, тоже знатный и богатый, но не Владислав. А жаль.
- Ясновельможный пан, - кричит он мне издалека, - могу я узнать ваше имя?
Приблизившись, поляк с недоумением смотрит на мои простые доспехи и совершенно не вяжущегося с ними великолепного жеребца. Конь у меня и вправду знатный. Шесть лет назад, тогда еще совсем сопливый Федька Панин проявил не слыханную лихость: Захватил в плен самого Кшиштова Радзивила, который с тех пор сидит в Калуге! Но помимо имперского князя, который сам по себе немалая добыча, был захвачен и его конь – невиданной красоты арабский жеребец по кличке Султан. Благородное животное пострадало в бою, но конюхи его, слава богу, выходили. Так вот, мой Алмаз, из его потомков. Гонористый лях объявил, что вернется из плена только вместе со своим конем, на что я дал всемилостивейшее согласие, и загнул такой выкуп, что стало непонятно кто из двух пленников знатнее. Собственно поэтому пан Кшиштов до сих пор в плену, а Султан, не покладая… хм… копыт, трудится над улучшением генофонда в моих конюшнях.
- У меня много имен, - отозвался я, - вам какое?
- Как так? – удивился поляк. – Меня послал королевич Владислав, чтобы объявить своим подданным, что он намерен занять принадлежащий ему по праву трон в Москве, а потому им необходимо сдаться своему законному повелителю! Увидев, как вы объезжаете войска, я подумал, что вы герцог Иоганн, но видимо ошибся.
- И как же ваше имя, ясновельможный пан?
- Иероним Модзалевский, но вы не представились…
- Разные люди зовут меня по разному, друг мой. Одни, герцогом Иоганном Альбрехтом, другие, царем Иваном Федоровичем, но вы можете звать меня Странником.
- Что?!!
- Пан Модзалевский, возвращайтесь к тому, кто вас послал, и скажите, что самое умное, что он мог бы сейчас сделать, это развернуться и скакать, не оглядываясь, до самого Вильно.
- Но мой господин, никогда не откажется от московской короны!
- Да ради бога! Пусть носит хоть целых три разом, одну на голове, вторую на носу, а третью вообще где угодно. Мне нет дела до дурачков украшающих себя титулами, удержать которых они не могут. Пусть объявит себя хоть «Императором Вселенной», я и не охну!
- Вы говорите странные вещи!
- Мой дорогой пан Модзалевский, поймите одну простую истину: совершенно не важно, что люди говорят. Гораздо важнее, что они делают. Я, к примеру, царствую на Русском троне и мне совершенно все равно, что говорит ваш королевич.
- Но это неслыханно!
- Это просто здравый смысл.
- Настоящие государи так не поступают!
- Послушайте, ну откуда полякам знать, как поступают настоящие монархи? Занимайтесь-ка лучше своими делами. Вы получили ответ, так доставьте его Владиславу и не морочьте мне голову.
Совершенно сбитый с толку парламентер отправился назад, что-то бормоча про себя, очевидно ругательства. Я вернулся на свое место и с интересом стал наблюдать за происходящим. По-видимому, моего кузена не устроил полученный им ответ и скоро в польском войске затрубили трубачи. Затем ударили множество барабанов и польская пехота, мерно шагая, двинулась вперед. Под Вязьмой мы уже изрядно проредили ее, но все равно сил у королевича еще хватало. Наш левый фланг почти упирался в стены Можайского кремля. Там наступление обозначали несколько пеших хоругвей выбранецкой пехоты, и остатки венгров, уцелевших после погрома под Вязьмой. По вооружению и обмундированию выбранецкая пехота ближе всего к нашим стрельцам. Обучена, правда, еще хуже, то есть совсем никак. Служат в ней простолюдины, нанятые по прибору, отчего шляхта их не всегда и за людей-то считает. Впрочем, они ко всем так относятся кроме самих себя. В центре удар наносят немецкие наемники. Эти свое дело знают, хотя есть и у них недостатки. К примеру, довольно малое количество мушкетеров. Обычно их от трети до половины, а остальные атакуют противника пиками. Эта тактика считается самой передовой в Европе, но у меня на сей счет свое мнение. Правый фланг упирается в гряду холмов, атаковать там неудобно, тем паче, что высоты заняты острожками с артиллерией. А еще за этими холмами прячется только что подошедший из Москвы полк. Собран он с бору по сосенке, но выбирать не приходится. Там дворяне по какой-либо причине не попавшие к Вельяминову, казаки, служивые татары с черемисами и еще бог знает кто. Ну, что скажешь, других у меня пока нет. А в нужную минуту могут пригодиться, благо полякам о них ничего неизвестно. По крайней мере, я так думаю. Командует этим полком князь Петр Пронский. Да-да, тот самый. Ну, что поделаешь, кому-то надо. Кого попало ни русские дворяне, ни татарские мурзы не потерпят. А Пронский что же, попался под горячую руку (это он сам так думает), но государь отходчив. Послал ему в подарок ковш чеканный из серебра с повелением не держать обиды, а нести службу как прежде.
Вражеская пехота медленно приближается к нашим укреплениям. Надо сказать, что со стороны выглядят наши редуты не очень внушительно. Частокол есть далеко не везде, а там где есть, не слишком высок. Свежевыкопанные валы прикрыли дерном, рвы тоже замаскировали, так что со стороны кажется, будто стрельцы стоят едва ли не в чистом поле. Тем временем французские артиллеристы под прикрытием наступающих терций подтащили несколько пушек. Командовавший ими де Мар, лично проверил наводку у каждого орудия и лишь после этого приказал открыть огонь. Горящие фитили вжались в затравки и тяжелые пушки с грохотом выплюнули ядра в нашу сторону. Большинство из них вполне безвредно застряли в валах, но одно ухитрилось угодить в частокол, раскидав в разные стороны и колья и прячущихся за ними стрельцов.
Наши пушки несколько раз отвечали, но не слишком часто. Показываем противнику, что порох у нас есть, но мы его экономим. Ядра иногда пролетают мимо, а иной раз бьют прямо в строй, вырывая солдат из рядов и устраивая в них целые просеки. Немецкая пехота стойко наступает, стиснув зубы и сплачивая ряды. Выбранецкие несколько раз вставали и пытались разбежаться, но пока командирам с помощью венгров удается вести их вперед. Наконец, наши противники подходят на верный мушкетный выстрел и дальше действуют каждый на свой лад. Первыми начинают поляки, их пехота, как обычно построена в десять шеренг. По команде командиров первые девять опускаются на землю, а последняя дает залп. Следом за ними поднимается предпоследняя и тоже стреляет. Таким образом, на врага обрушивается десять залпов подряд, а затем они атакуют. Беда лишь в том, что мы знаем об этой тактике. Десять рядов это очень плотный строй, и в него просто врывается наша картечь. Причем это не мелкие камни и куски железа, как до сих пор практикуется в артиллерии других стран, а чугунные пули, зашитые в мешочки, аккуратно уложенные в поддоны из жести. Материал этот очень недешевый, но дело того стоит. Картечь так бьет гораздо дальше и кучнее, и буквально раздирает польский строй. Дело усугубляется тем, что выбранецкие почти не носят доспехов. Рой чугунных пуль разрывает их плоть, ломает кости, и сбивает с ног. Те, кого они чудом миновали, с ужасом смотрят на своих павших товарищей, и, не выдержав увиденного, против своей воли начинают пятиться, увлекая за собой остальных. Канонада же и не думает стихать, но последние залпы бьют уже в спину убегающим врагам. Когда же ветер сдувает в сторону клубы дыма, взорам русских пушкарей открывается поле усеянное телами противника.
Немцы повели атаку не в пример организованнее своих польских коллег. Впереди, прикрывая своих стрелков, идут пять шеренг пикинёров. Головы их покрыты шлемами, а тела кирасами и потому картечь и пули для них не столь опасны. По крайней мере, на расстоянии. За ними, не забывая дуть на фитили, маршируют мушкетеры. Защитой для них обычно служат лишь кожаные жилеты, но их ружья так тяжелы, что на доспехи сил может и не хватить. Пока они надвигаются, русские ядра несколько раз прокладывают себе дорогу в пехотном строю, но флегматичные немцы, как ни в чем ни бывало, смыкают ряды и продолжают идти дальше. Наконец подойдя к рубежу атаки, пикинёры останавливаются и пропускают вперед стрелков. Начинается караколь. Пройдя сквозь строй своих товарищей, мушкетеры первой шеренги с размаху вбивают в землю сошки, укладывают на них свое оружие и дают залп. Едва они успевают разрядить мушкеты, тот же самый маневр проделывает и вторая шеренга, за ней третья и… русские пушки знакомят немцев с чугунной картечью. История повторяется, тяжелые пули косят лишенных доспехов мушкетер, вырывая из строя целые ряды солдат. Оставшиеся в живых пытаются продолжать маневр, но последний залп получается совсем жидким. Однако рефлексы пехотинцев с помощью бесконечной муштры вбиты в подкорку и военный механизм продолжает действовать. Дождавшись последнего залпа, пикинёры вскидывают свое оружие и, не обращая внимания на тела павших, продолжают идти вперед, подобно заводным механизмам. Наконечники их пик мерно колышутся в такт шагам, ноги то и дело, поскальзываются в лужах крови, но здоровые швабские лбы прут как лоси. Однако сегодня не их день.
Чем хороша упакованная в мешочки картечь, это тем, что с ее помощью пушки быстрее перезаряжаются. Прежде чем вражеская пехота успевает добраться до наших укреплений, артиллеристы успевают дать еще два залпа, собрав ими обильную жатву. При попадании в упор доспехи не могут спасти своих обладателей от тяжелых пуль, а к пушкам присоединяются стрельцы ведущие огонь из пищалей. Атака пикинёров захлебывается в нескольких шагах от рогаток, но тут им на помощь приходят уцелевшие мушкетеры. Прикрытые от вражеского огня телами своих товарищей, они успели перезарядить оружие и, подобравшись в упор, пытаются в последнем броске добыть себе победу. Отчаянные храбрецы выскакивают вперед и, разрядив в стрельцов мушкеты, тут же бросают их наземь. Затем выхватив шпаги и кинжалы, бегут к острожкам и один за другим проваливаются в прикрытые плетенками рвы и волчьи ямы, напарываясь на торчащие в глубине их заостренные колья. Лишь немногим удается выбраться из этой западни, но лишь для того, чтобы попасть под удары стрелецких бердышей и сабель.
Отредактировано Старший матрос (08-05-2018 09:40:28)
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
