Эх, слышали бы вы, каково били колокола на звонницах московских храмов, когда встречала столица царское войско! Видели бы вы, как радостно встречали государя его жители! Нет, не были вы тогда в Москве, а то бы и детям и внукам своим рассказывали о том, как праздновала православная Русь победу над извечным врагом. Вышли царскому войску навстречу и стар и млад. Впереди в парадных ризах шло духовенство, за ним следом разодетые в богатые шубы и горлатные шапки бояре и прочий служивый люд чином поменьше. А простого народу и вовсе море целое было. На всех заборах и деревьях стаями сидели вездесущие мальчишки. Купцы, мастеровые, крестьяне приехавшие в столицу на торги, просто обыватели – все вышли встречать. Мужики, бабы, молодые парни и девки, всем было любопытно взглянуть хоть одним глазком на государя и его армию. И то сказать – было на что посмотреть! Кирасиры в блестящих и рейтары в вороненых латах, драгуны и солдаты в одинаковых заморских одеждах. Стрельцы в цветных кафтанах и с бердышами на плечах.
Государь, увидев духовенство, спешился и, приложившись к вынесенной ему иконе долго и усердно молился, а вместе с ним и все его воинство, а также и весь встречающий люд. Бояре тоже молились, мелко крестясь и перешептываясь между собой.
- Ишь ты, мир заключил, - негромко, но так, что многие расслышали, буркнул князь Лыков, - а думу-то боярскую и не спросил.
- Ничто, - тут же отозвался Черкасский, - он еще найдет, что спросить… и с кого!
Многие из присутствующих про себя поежились, иные ухмыльнулись, но вида не подали ни те, ни другие, продолжая стоять с постными лицами.
- Что-то Михальского не видно, - озабоченно спросил Романов. – Где его антихриста носит?
- Кто знает, - с деланным сочувствием отозвался Хованский, - может он уже у тебя на дворе?
- Чего это вдруг? – Испугался боярин.
- А кто до бунта допустил?
- А чего это я допустил! – Окрысился тот, - я наоборот сразу же людей поднял и посек бунтовщиков…
- Надо было Пронского вместе с людишками его имать и в железа, а то они языками трепали и до греха-то и довели народ.
- Так посадили под арест князя Петра…
- Поздно посадили! Вон сколько беды от их болтовни приключилось. Я чаю за Лизку Лямкину с дочкой государь спросит.
- Вельяминов, чего-то волком глядит.
- Твой бы терем подпалили, ты бы еще не так глядел.
- Думаешь, знает уже?
- Уж конечно, нашлось кому доложить.
- Да ведь потушили терем!
- Так то стрельцы потушили, когда бунтовщиков от слободы отогнали, а не ты. А уж куда его сестра делась и вовсе никто не ведает.
- Ой, беда-то какая…
Закончив молиться, я встал и направился к стоящим кучкой думцам. Те ни слова не говоря повалились в ноги и уткнулись бородатыми рожами в землю. Стоящий рядом Никита, казалось, был готов кинуться на них с саблей, но сдержался. За спинами бояр выросли стремянные стрельцы во главе с Анисимом и лица их не выражали ничего доброго.
- Встаньте, - коротко велел я.
Бояре стали подниматься, причем одни не чуявшие за собой особой вины сразу же, другие еще бы повалялись, пережидая царский гнев. Дождавшись пока все встанут, я спросил:
- Ну, рассказывайте, что у вас тут приключилось?
- Виноваты кругом, государь, - выступил вперед Черкасский, - не доглядели. Ратники побитого Пронского, как в Москве появились, так стали кричать сукины дети, что иноземцы тебя предали, оттого и замятня приключилась. Одни с дуру на Кукуй напали, других нечистый на стрелецкую слободу понес.
- Иноземная слобода стенами огорожена, - сумрачным голосом заметил я.
- Так ее и не взяли, - вступил в разговор Романов. – Сначала стража отбилась, а потом и мы на помощь подошли.
- А…
- То в городе приключилось, - со вздохом ответил боярин на мой невысказанный вопрос. – На карету их напали. Видать по должникам ездили.
- Девочку нашли?
- Нет, государь, ищем покуда.
- Так зачинщик - Пронский?
- Нет. Он как узнал, что бунт приключился тоже со своими людишками бросился с бунтовщиками биться, да только поздно было уже.
- А кто?
- Ивашка Телятевский, чтобы ни дна ему, ни покрышки!
- Нашли?
- Прости государь, как сквозь землю провалился проклятый.
- Не вили казнить, государь, вели слово молвить, - выступил вперед Лыков.
- Говори, Борис Михайлович.
- Моя то вина, – скорбно вздохнул князь. - Упустил главного супостата.
- Как так?
- На двор его напали тати, - пояснил Черкасский. – Большая драка была! Всех татей посекли, а главарь утек.
- Племяша моего, молодого князя Щербатова, едва до смерти не убили, - снова подал голос Лыков.
- А что это он не в полку был?
- На линию его посылали по службе, - тихо сказал мне Никита, несмотря на горе ничего не забывающий и не упускающий. – Как вернулся, полк уже в походе был.
- Что до твоего терема, Никита Иванович, то его стрельцы отбили и пожечь не дали. А вот где твои домашние укрылись пока не ведаю.
В принципе, если не считать нескольких мелких деталей, обо всем произошедшем я уже знал. Кто-то умело воспользовался паникой возникшей после прибытия беглецов из полка князя Пронского и спровоцировал бунт. Иноземцев в Москве никогда особенно не любили, а уж после Смуты тем более. Так что призыв: - «бей немцев» упал на благодатную почву. Как это обычно бывает в таких случаях, сначала оставшиеся ведать город думцы впали в ступор, но затем пришли в себя и стали действовать. Взявшие на себя руководство Романов с Черкасским подняли оставшихся стрельцов с немногочисленными поместными и разогнали толпы бунтовщиков, после чего занялись сыском. Так что волнения  довольно скоро прекратились, но вести о них распространились и едва не привели к печальным последствиям. Впрочем, взяв ситуацию под контроль, бояре тут же уведомили об этом меня и на переговорах с поляками это никак не отразилось. А возвращение в Москву отбитых у врага наших пленных окончательно принесло успокоение в сердца и мысли столичных жителей. Но все же меня не отпускала мысль, что есть во всей этой истории какая-то недоговоренность. Какая именно я еще не знал, но был уверен, что рано или поздно все равно докопаюсь до истины.
- Ладно, не будем людям праздник портить, - вздохнул я, - все же не каждый день такие победы случаются. Пусть порадуются, а мы пока наведаемся тут…
Бояре облегченно вздохнув понятливо закивали и бросились заниматься своими прямыми обязанностями. Затрубили трубы и войска двинулись внутрь города. Сначала кавалерия, затем повезли захваченные у врага пушки, причем рядом с ними шли глашатаи и громко крича, объясняли собравшимся, что это за орудия и при каких обстоятельствах они перешли в наши руки. Мы же с Никитой и Анисимом и небольшой свитой поскакали напрямую в Кукуй. Я больше не мог выдержать томительной неизвестности и хотел увидеть все своими глазами. Где-то в стороне гремели радостные крики, а мы, терзая бока наших коней шпорами, стремительно неслись к цели нашего путешествия.
Завидев нас, часовые тут же открыли ворота и мы, не останавливаясь, промчались до самой лютеранской кирхи. Спрыгнув с коня, я ворвался внутрь и остановился как вкопанный. Посреди молельного зала, распространяя вокруг явственный запах тлена, который ничто не могло перебить, стояли три гроба. На нетвердых ногах я прошел к ним и, стиснув зубы, заглянул внутрь. В ближайшем ко мне, лежало тело Курта Лямке. Говоря по совести, глядя на него я не испытал особых чувств. Еще один солдат павший еще в одном сражении. Наверное, я становлюсь циником, а точнее давно им стал. В среднем покоилась Лизхен, и я задержался рядом  чуть дольше. Похоже, над ее лицом хорошо потрудился бальзамировщик, но все равно были видны следы оставленные нападавшими. Постояв минуту, я двинулся дальше и тут мои ноги едва не подкосились. Старый Фриц лежал с таким невероятным спокойствием на лице, что казалось, будто он не умер, а лишь на минуту прилег отдохнуть от множества дел выпавших на его долю. Не в силах стоять, я опустился рядом с гробом и застыл.
- Крепитесь, ваше величество, - раздался голос незаметно подошедшего патера. – Ваши близкие сейчас в лучшем из миров.
- Это плохое утешение, святой отец, - пробурчал я ответ. – Мой Фридрих не заслужил такого конца.
- Не говорите так, мой кайзер, - мягко возразил тот, - я хорошо знал старину Фрица и могу вам точно сказать, он был бы доволен. Старик всегда хотел умереть за вас и очень переживал свою немощь. Я был на месте, где все случилось и могу сказать, что это была славная битва. Они с Куртом не отступили ни на шаг и дрались до последнего, защищая госпожу Элизабет и маленькую Марту.
- Может, вы еще скажете, где она?
- Я не знаю где ваша дочь, но говорят, ее вырвал из рук нападавших и увез какой-то драгун. Я уверен, что она жива и скоро найдется.
- Мне бы вашу уверенность, святой отец. Кстати, вы довольно живо рассказывали о последнем бое старого Фрица.
- Я не всегда был священником, мой кайзер. Вы меня не помните, но я когда-то служил в том же эскадроне, где вы начинали службу.
- Святоша Рудди?
- Да, ваше величество, именно так меня и называли.
- Вы были хорошим рейтаром.
- Пастор из меня получился не хуже, - одними губами улыбнулся бывший наемник. – Это я настоял, чтобы их не хоронили без вас.
- Вы все правильно сделали, отец Рудольф, но теперь предайте эти тела земле. Они заслужили покой.
Договорив, я снял с пояса кошелек и бросил его священнику, после чего сразу же вышел. Ми спутники терпеливо ожидали меня, и я вдруг отчетливо увидел как осунулись и посерели лица Никиты и Анисима.
- Про твоих то, что слыхать? – Спросил я у Пушкарева, припомнив внезапно, что его терем с лавкой стояли рядом с Вельминовским.
- Поехали, посмотрим, - пожал плечами тот, - авось чего сыщем.
- Ты деревянный чтоль, - скривился как от зубной боли Никита, - не чувствуешь ничего ровно чурбан.
- Может и деревянный, - не стал спорить полуголова, и что-то в его безмятежном виде так меня удивило, что я ни секунды немедля вскочил в седло.
Кривые улочки стрелецкой слободы были переполнены вернувшимися домой стрельцами и телегами из полкового обоза. Кое где навзрыд рыдали женщины, как видно оплакивая павших в бою. В других местах стрельцы деловито таскали с повозок привезенные домой трофеи, а в третьих уже рекой лилось хлебное вино, и раздавались разухабистые песни.
Чернобородый Семен, получив разрешение от полусотника, прихрамывая, отправился домой. Лошади у него не было, так что добычу пришлось тащить на себе в перекинутом через плечо узле. Впрочем, последняя была не велика, и стрелец, отказавшись от предложенной ему помощи, бодро ковылял по улице. Поначалу по давней своей привычке бухтел, дескать, мало выделили за таковой-то поход. И то сказать, разве это доля для пораненного в сече? Два польских жупана не слишком испачканных кровью, несколько пар исподнего, да справные сапоги на немецкий манер! Всякий сведущий человек скажет, что это курам на смех и Семен не преминул излить желчь на товарищей деливших добычу. Однако с каждым шагом приближавшим его к дому, лицо служивого разглаживалось. Припрятанные им несколько драгоценных перстней срезанных с убитых, украшенный серебром кинжал, и, самое главное, полный кошель диковинных золотых монет приятно грели душу. «Корову куплю и лошадь. А лучше две коровы… хотя что там коровы, это же теперь можно в торговлю удариться, али еще чем заняться» - размышлял он над своей удачей, - «тут главное не обмишулиться и все хорошенько обдумать!»
У ворот его никто не ждал, и стрелец снова почувствовал злобу. «Как же так, он раненый из похода с добычей, а домашним и горя мало!» Открыв калитку, он сбросил узел на землю и зычно заорал:
- Эй, где вы там! Маланья, выдь сейчас же!!!
Жена, худая женщина с поблекшим лицом испуганно выскочила на крыльцо и тут же с поклоном бросилась к мужу. За ней следом выбежали дети, но не кинулись к отцу, а нахохлившись, встали у двери, с тревогой наблюдая за происходящим. Пока мать с поклонами встречала своего кормильца, младший тихонько шепнул сестре:
- Видать тятенька не пошел в кабак.
- Значит, бить будет! – со вздохом отвечала старшая.
- Что-то не ласково вы меня встречаете, - ощерился Семен на своих домашних, - даже Трезор не показался!
- Издох Трезорка, - робко возразила ему жена.
- Давно? – насторожился хозяин.
- Третьего дня еще. Скулил бедолага и на амбар рычал, мы уж думали хорь там завелся…
- Без собаки худо, - задумчиво протянул Семен, - того и гляди лихие люди залезут!
- Да чего брать то у нас, - горестно вздохнула супруга, тут же вызвав гнев у мужа.
- Но-но! Глянь, чего принес. А на завтра пойду к казначею, сказывали за поход, да за рану еще и серебра отсыпят…
- Да ты ранен! – Переполошилась Маланья.
- Нет, я на палку от нечего делать опираюсь, лучше иди на стол собери, а то отощал в походе, - с немалым раздражением в голосе отвечал ей Семен и обернулся к детям, - а вы, занесите пищаль с бердышом в дом, пока я гляну, кто там у нас завелся.
- Да готово уж все…
- Делайте что велено!
Дети, ни слова не говоря, тут же кинулись и, подхватив отцовское вооружение и узел с тряпьем поволокли их внутрь дома.
- Может еще и не станет драться, - шепнула сестра младшему, согнувшись от тяжести.
Дав поручения домашним, Семен скорым шагом пошел в амбар. Хорек даже если и завелся, совершенно не интересовал стрельца. Главное было хорошенько припрятать драгоценную добычу, чтобы даже жена не знала о ней и никому не рассказала ненароком по женской своей глупости. Внутри было сухо и пахло и сеном. Задумавшись, куда бы лучше сунуть заветный кошель, стрелец на секунду застыл и тут же развернулся, уловив краем глаза какое-то движение. Рука его сама собой легла на рукоять сабли, но выхватить ее он не успел, поскольку в грудь уперлось дуло пистолета.
- Не шуми, - очень тихо, почти шепотом прошипел стоящий перед ним человек, одетый в какую-то рвань.
- Ты кто?!
- Не узнал? - прошипел тот в ответ и, как-то по-змеиному ухмыльнулся.
У стрельца в ответ совсем опустились руки, ибо на него смотрел ни кто иной, как всеми разыскиваемый Иван Телятевский. Мало кто бы теперь признал, в этом оборванце прежнего спесивого и богатого дворянина. Но Семен встречался с ним прежде и навсегда запомнил его лицо.
- Укрой меня, - вкрадчивым голосом прошептал ему бунтовщик.
- Да как же я тебя укрою? – Изумился тот, - тебя же все ищут!
- А ты постарайся! Ведь ежели меня схватят, то я молчать не стану.
- О чем ты?
- Запамятовал, - в голосе Телятевского прорезалось ехидство, - так тебе палачи враз напомнят, кто тогда ночью сигнал подал, что Ивашка Мекленбургский в Кукуй едет!
- Господь с тобой, - взмолился стрелец, - не знал я, что вы задумали! И никогда ни словом, ни делом, ни помыслом даже не злоумышлял про государя!
- Ишь как заговорил! То не иначе как «антихрист» его звал, а теперь значит – государь!
- Тише ты, - принял решение Семен, - схороню я тебя до поры! А как все утихнет, то и вывезу из Москвы.
- То-то же, - отозвался незваный гость, - а теперь принеси мне хоть хлеба кусок. Какой день не евши.
- Сейчас-сейчас, - засуетился хозяин, - принесу, нечто я без понятия.
В голове стрельца молотом била мысль, что как бы он не прятал Телятевского, его все одно сыщут, а вместе с ним непременно найдут и Семенову добычу, похоронив надежду на богатую жизнь. Это еще если на дыбу не потянут, на что, к слову говоря, надежды никакой не было.
- Только ты это, - продолжал он, лихорадочно соображая, как выкрутиться из этой истории, - поднимись наверх, там не бывает никто. А то тут заметит кто ненароком. А я тебе сейчас еды принесу.
Слова его, очевидно, показались беглому дворянину основательными, и потому он не стал перечить и встал на лестницу. Поднявшись на пару ступенек, он вдруг почуял что-то неладное и обернулся, но было поздно. Стрелец уже схватил стоявшую в углу слегу и с размаху опустил на голову Телятевского. Удар был так силен, что под бунтовщиком хрустнула лестница, и он с немалым грохотом шмякнулся на пол. Семен же продолжал остервенело лупить по бездыханному телу, пока его орудие не сломалось. Все было кончено – переломанное тело Телятевского лежало так, что не оставалось не малейших сомнений, что он мертв. Теперь оставалось решить, что делать с трупом.
- Не буду тебя выносить, - хрипло заявил он, обращаясь к покойнику, - тут закопаю. Сроду никто не сыщет!
Забросав тело дворянина всяким хламом, он собирался уже выйти, как вдруг в голове его мелькнула мысль: - «а ведь сей тать не мог с пустыми руками уйти, наверняка что-то припрятал!» Быстро обшарив амбар, Семен скоро нашел искомое: небольшой куль из рогожи с тяжелым свертком внутри. Торопливо развернув его, стрелец вытащил на свет причудливо изукрашенный ларец. Затаив дыхание он непослушными пальцами нащупал хитрый замок и случайно нажал на пружину. Неожиданно тяжелая крышка поддалась и заглянувший внутрь Семен едва не ослеп. На дне ларца лежала богато украшенная драгоценными камнями и сканью шапка с собольей оторочкой, а верхушку ее венчал золотой крест.
Когда жена и дети, обеспокоенные долгим отсутствием хозяина зашли в амбар, они застали престранную картину. Чернобородый Семен с восхищением в глазах рассматривал диковинный ларец, не обращая никакого внимания на вошедших. Наконец, он повернулся к ним и почти с мукой в голосе выдохнул: - Слово и дело государево!