Отредактировал.
Предложенный Урманом план ночной атаки, одобрили все десятники. Уязвимое место нашли только в одновременной согласованной атаке. Еще раз подумав, Урман предложил сигнал атаки подать огнем факела на притоке Демы, ночью его далеко видать, разглядеть ногайцам со стороны лагеря будет трудно, мешают деревья и кустарники, которые густо проросли вдоль берегов речки. И пока и не дождутся подтверждения от другого отряда, атаку не начинать.
Десяток киргизов, при переправе через весеннею реку, продрог насквозь. Пытаясь согреться, долго бежали, схватившись за стремя коней. К моменту выхода на место запланированной атаки, наступила полночь.
И в этот момент им показалось, что небо обрушилось на землю, начался сильный ливень. Укрыться было негде, выбрав небольшую возвышенность, где не собиралась вода, положили коней на землю, поближе друг к другу, сами расположились между ними и накрылись попонами. Немного переждав, и хоть как-то согревшись десяток, оставил коней стреноженными под присмотром молодого тамьянца Сагита. На другой берег реки переправились надув кожаные бурдюки, куда сложили оружие и одежду.
Выбравшись на берег один их первых, Урман быстро натянул длинную рубаху, которые заправил под теплые кожаные штаны, а на ноги мягкие высокие сапоги. Поверх надел толстый халат вместо поддоспешника, затянул тонким ремнем и его бахтерец лег в плечах как влитой. Пока носил все это время, привык к нему, нигде уже не жал и не мешал. Подпоясался широким кожаным ремнем с массивной медной пряжкой в форме бегущего волка, слева - ножны с боевым ножом. Через правое плечо надел перевязь, что-то похожее на портупею, мастерил сам еще будучи в родном стойбище. Спереди на них закрепил метательные клинки, а саблю закинул за спину, понимаю, что в ночной свалке, лучше действовать коротким клинком, а длинный будет больше мешаться. Натянул подшлемник, а на него мисюрку с наушниками и кольчужным воротом.
К тому времени, и остальной десяток выбрался на берег, при этом двое из десятка, Мансур и Муса, чуть было не утонули, не умели плавать вообще, ладно недалеко от берега было, вытащили вовремя, но оружие и одежду утопили. Никто из-за этого в холодную воду нырять не согласился. Поделился родичи, выдав каждому по боевому ножу и халату.
Тимербай сначала был против этого, настаивая на том, что оружие пусть добывают в бою, но потом махнул рукой.
Урман сделал себе заметку в уме, понимая, что это он должен был, убедиться, все ли умеют плавать. Многое что кажется, обычным в будущем не является таковым здесь и сейчас.
Еще раз проверив, все ли выбрались, Урман приказал десятку затаиться в прибрежных зарослях ивы.
Яркая молния и сильный ливень с резкими порывами ветра разбудили весь лагерь, ногайцы бегали и суетились. Одни пытались делать навесы, из конских попон и ковров, вторые соорудить шалаши из веток, ну а третьи, самые хитрые, забились под повозки, выгнав, оттуда пленных.
Урман и его десяток, лежали на мокрой земле, в кустах неподалеку от берега. Надеясь на выдержку своих родичей и что Ахмет-ага не станет пороть горячку, а дождется, когда все успокоится. Ожидания оправдались.
Весенний ливень, он короткий, и сильный ветер спустя полчаса погнал его дальше верх по реке. Дождь немного покапывал, но их дальнейшим планам не мешал, даже скорее помогал, приглушая шаги, крадущихся минцев.
Кое – как общими усилиями, разожгли небольшой факел, обмотанный овечьей шерстью, несколько раз подали сигнал и дождавшись подтверждения, пригнувшись короткими перебежками направились в сторону лагеря ногайцев.
Двое караульных, со стороны реки, соорудив небольшой навес из веток, обменялись короткими репликами, видимо договаривались об очередности отдыха. Один из них подстелив под себя полушубок и положив под голову седло, завалился спать. Второй, подкинув немного дров в костер, уселся рядом, и смотря на горящий огонь потихоньку задремал.
К тому времени, Урман и Тимербай, как самые опытные в этом деле, пройдя ползком около двадцати шагов, уже были практически рядом.
Урман, знаком дал понять родичу, что караульного возле костра берет на себя. Бесшумно подойдя к спящему ногайцу, левой рукой зажал рот, а ножом в правой ударил в шею, как учил его Ахмет-ага. Голова дернулась, фонтаном забила кровь, и раздался сдавленный, глухой хрип, тело караульного задергалось, но спустя некоторое время обмякло. Опустив на землю, Урман оглянулся, но Тимербай уже вытирал свой нож об халат убитого, а другой рукой уже подавал сигнал десятку.
Темные силуэты воинов, пригнувшись, подтягивались к навесу. Краешек сознания зацепился за какую-то несуразность.
Он и так был напряжен, как натянутая тетива лука…
Так, в чем проблема? Урман задумался, прокачиваю ситуации вокруг.
Десяток? Он сам и родич, двое. Но почему – то силуэтов восемь???
Последний воин, был подозрительно низкого роста! Да это же молодой Ушастик из тамьянцев. Будем, живы, обязательно надеру уши!
Ну да ладно, будет нашим резервом, на всякий пожарный случай.
Десяток шустро поделился на тройки, все было заранее обговорено и до всех доведено. Со стороны реки, три степной арбы, под которыми, неизвестное количество спящих людоловов, но, ни как больше пятерых, больше просто не влезут. На каждую повозку одна тройка. Режет старший, самый опытный, двое его страхуют.
Без лишнего разговора, тройки воинов двинулись каждый к своей телеге. Темная ночь и прошлогодняя трава, цепляясь за обувь, сильно мешало передвижению.
Урман с молодым, безусым Мансуром, и угрюмым Барласом, первыми достигли лагеря ногайцев. Затаились, дожидаясь остальных, и напрягаю свое зрение, в ночной темени, пытались посчитать спящих, под повозкой.
Захваченная арба тамьянцев была длинной более трех метров, сверху каркас из ивовых прутьев, обтянутый войлоком на четырех огромных деревянных колесах. Странно, что ногайцы не забились внутрь кибитки, уютнее места не найти в непогоду. Хотя, возможно, жадность их подвела, нахватали все что видят, и места самим не осталось.
Подобрались ближе, под повозкой спали трое. Двоих, Урман без всяких эмоций и лишнего шума, зарезал как баранов, как будто всю жизнь, только этим и занимался.
Хотя, какие могли быть эмоции: жалость? Так такого слова в отношении чужаков и врагов здесь не знают. Свои в эти времена, это твой род и племя, а остальные враги. Проявишь жалость, проснешься с перерезанной глоткой, это в лучшем случае, а в худшем рабом, как вот эти тамьянцы. Однажды, уже побывав в их «шкуре», более себе такого он не желал, лучше смерть.
Последний нукер, что – то почувствовал или кровь на него попала, начал просыпаться. Барлас успел на него навалиться сверху, но в тоже мгновенье тот исхитрился как-то его скинуть и попытался выхватить свой нож. Этого времени Урмана хватило, чтобы добраться до него и взмахом клинка, практически перерубить ему шею, горячая кровь фонтаном брызнула ему в лицо.
У молодого Мансура от страха, и такого количества крови, оставил в траве и обед, и ужин.
Предаваться долгим размышлениям, времени не было, у одной из троек, возникли трудности. Слишком громко, разносились звуки борьбы под соседней повозкой. Оставив Мансура вести наблюдение, чтобы успеть предупредить, в случае появление больших гостей из юрты десятника или соседних кибиток. Урман с Барласом в несколько прыжков достигли соседней повозки. В темноте не разберешь, кто свой, а кто чужой. Зная об этом, весь десяток, повязали себе на запястье и на шею белый клок овечьей шерсти.
Увидев тело, которое пыталось ползком вылезти из под повозки, и не видя, опознавательного знака, Урман ударом пятки ноги проломил висок. Мгновенно, нырнув под телегу, попытался разобраться, на доли секунды застыв.
Здесь должна быть тройка старого Керима с братьями бывшего десятника Аблая.
Отредактировано граф Зигфред (13-04-2019 00:07:53)
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
