Исправлено:

Храмов уже добрался до КП и требовал выпустить моих ребят, то есть парней из мой эскадрильи, на вылет.

Прошу рассмотреть и поправить (если найдёте необходимым) ещё один фрагмент.

Оказалось, что усатый занял весь стол своими инструментами и притулиться бедному лейтенантику (то есть мне) негде. Ладно. Мы не гордые. Я и на коленке планшет удержу. Вот только одно плохо – не пишется письмо. Совсем. Смотрю, как баран на новые ворота, на листочек с первыми строчками и ничего придумать дальше не могу. Ну, и ладно, ну и не очень то и хотелось. Займёмся общественной работой. Берём из запаса в планшете чистый листочек. Серовато-желтоватая бумага  (хорошо хоть такую в штабе раздобыл). Если такую в принтер засунуть – точно зажуёт. Хотя, где они, эти принтеры… Делим листочек тонюсенькими карандашными линиями на четыре части. Вверху большими буквами изобразим надпись «Боевой листок». Буквы вырисовываем красиво с завитушками, на старорежимный манер. Для обрамления изобразим облачка. Слева и справа рисую летящие самолётики…
- Тарищ лейтенант, а мне потом нарисуете? Я домой отправлю.
Это мастер телефонии у меня из-за плеча любуется моим шедевром наглядной агитации. Карандашом по носу я его легонечко стукнул (не люблю, когда над ухом сопят), но пообещал, что заказ выполню.
Первая заметка будет про нашу работу. Это сверху слева. Местечко надо отвести побольше. Вот тут мы напишем про наши дела по комсомольской линии. Что здесь будет - ещё не придумал, а нижний правый угол – это по классике жанра – раздел сатиры и юмора. Тут мне кто-то рассказал несмешной анекдот про кавалериста, который не мог удержаться в седле и сползал. Когда он уже был готов совсем свалиться и держался за хвост, то потребовал следующего коня потому, что первый уже кончился. Вот я и изобразил первый «Ил» сломанный пополам (натурой послужила машина на противоположном краю поля). Второй «Ил» лежал на брюхе и слабовато дымился, а у него на хвосте сидел лётчик в очках и при парашюте и требовал следующую машину на замену, потому, что его «кончилась». «Самокритика важна, самокритика нужна». Ведь это вообще-то и про меня тоже. «Шестёрочка», конечно же ещё не кончилась, но… Короче. Надо сбегать в капониры – проверить свою «коняшку». Усатый водила, который протирал «струмент» и бережно убирал его в свою брезентовую «раскладку» попросил продемонстрировать шедевр. Усмехнулся и выказал одобрение и стилем и содержанием. Поинтересовался, в экспозиции какого музея можно будет лицезреть сей шедевр. И узнав, что в столовке при входе, пообещал придти посмотреть, когда всё будет готово.
Свои часики за время этого дежурства я успел возненавидеть. Вот в принципе за что бы? Хорошие часы, Кировский завод. Довольно точно ходят. Ремешок недавно мне мои мехи на самоделку заменили – прежний совсем истрепался. Одно неудобно – секундная стрелка бегает сбоку и «девятку» закрывает, так я уже жаловался. А невзлюбил их, потому что целый день только на них и пялюсь. Вот ведь дедок, зараза. Не мог «подогнать» что-нибудь более привычное. С другой стороны здесь не у каждого пилота наручные часы есть. У того же Мишки Салехова вообще карманный «будильник». Мы как-то засиделись с ним у капониров, вот он и продемонстрировал. Часы были в серебристом (а может и правда серебряном) круглом корпусе с откидывающейся крышечкой и простым лаконичным циферблатом и простыми стрелками. Секундный циферблат был маленьким и был расположен снизу. Что за мода такая была? Нет бы сразу делать по-человечески, чтобы все стрелки вместе. Гравировка сообщала, что этим «хронометром» Рев.Воен.Совет Южного фронта за отвагу награждает бойца Красной Армии Фаниха Салехова. А Мишка говорил, что его отец был врачом. Как потом выяснили – он и вправду был одним из ведущих хирургов в Казани. Но это было уже после Гражданской. И после Туркестанского похода, в который он ушёл, едва закончив ускоренные курсы военных медиков. В июле 41-го военврач первого ранга Салехов, который не смог преодолеть «бронь» Казанского горкома партии, вручил эти часы своему старшему сыну, уезжающему на фронт.
Мишка сейчас ремонтирует «шестёрочку», Толик «балдеет» в лазарете, Санька с первым и вторым звеньями ушёл на задание. Гришка остался. На этот раз Санька пошёл ведомым у Ковалёва. Понимаю, что в принципе задание на обработку переднего края (вроде про это говорили на КП) – не самая опасная работа. Но где штурмовикам было легко? В оперативном журнале сегодня уже есть две записи, сделанные моей ручкой: «…выведен из строя огнём МЗА противника». Надо потом узнать как там ребята. Наш военврач Бородулин после таких посадок обычно всегда хоть на сутки, но к себе заберёт. Если что-то будет серьёзнее – отправят на полуторке на пятьдесят километров восточнее во фронтовой госпиталь, а там могут распределить вглубь страны или немножко подлечат и через недельки две вернут обратно в полк.
Писать было неудобно и на коленке получалось коряво, поэтому «боевой листок с наброском рисунков я убрал к недописанному письму в планшет.
Вместе с  водилой завели его агрегат. На этот раз машинка завелась с третьего оборота ручки и урчала довольно ровно. Все «цилиндры» отзывались – провалов не было. В виде особого расположения усатый прокатил меня до КП и обратно. Получил указания, сверился с доской расписания полётов, забрал свежее метео (вот приколисты – где же их обещанная гроза?). После великого путешествия, занявшего аж целых пятнадцать минут (из них половину времени – на трёп с ребятами на КП) мы вернулись к нашему навесу возле старта. Водила, который всю обратную дорогу прислушивался к громыханию и завыванию своего аппарата полез под машину и витиевато выматерился. В смысле того, что выхлопная пришла в негодность, и что теперь надо будет искать, чем залатать дырочку. Я составил ему компанию в поисках неисправности и, осмотрев объём разрушений, предложил устранить неисправность куском брезентухи, которую можно вымазать цементом и закрепить проволокой. На что усатый резонно заметил, что последний раз он видел цемент как в разведённом состоянии, так и сухой в июне 41-го года, когда принимал участие в строительстве каких-то ДОТов в Белоруссии. Так же он сообщил, что найти разбитую полуторку и кабализировать с неё выхлопную систему проще, чем найти кусок проволоки. Поскольку его убеждения основывались на богатом личном опыте, оспаривать его мнение по данному вопросу я не стал. У нас даже учебные цементные бомбы кончились. А то, что мы щедро рассыпали по нашему полигончику уже застыло в виде больших лепёшек чем-то напоминающие коровьи.
Снова ждать. Как же тянется время…
Оперативный журнал раскрыт. Запись сделал ещё раньше. Машинально на полях начал рисовать цветочек, потом облачко и самолётик. И не надо в меня кидаться предметами! Все же рисуют. Вон здесь кто-то несколько рожиц накарябал. Кто-то карандашом изобразил портрет незнакомки. Наверно любимую девушку себе представлял. А вот какие-то орлы в крестики-нолики резались, а если отлистнуть немножко назад, то можно увидеть и «морской бой». И ниже строгая нотация за подписью майора Чернова, обещающая большие неприятности тем, кто ведёт оперативный журнал таким образом.
Надо стереть своё творчество – какой пример подаю подрастающему поколению. Резиночку достать… Вот ведь зараза. Кто так планшеты делает, что из этого кармашка фиг что достать можно? Во – идея! Надо же стёрку немножко подрезать. И что это мне в голову раньше не пришло?
Парнями пора бы и вернуться. Ну-ка, ну-ка… Нет. Послышалось. Не летят. Этого лебёдка гудела – на противоположной стороне наши трудяги технари и солдашата из БАО пытаются разбитый «Ил» на машину загрузить.
Может не резать эту резинку? Лучше хранить в другом кармашке? Опять же сейчас стёрку подрежу, а когда ещё новую смогу приобрести? До ближайшего канцелярского магазина довольно далеко. А в этот кармашек тогда что можно положить?
Ну кто придумал этот садизм – дежурство по аэродрому. Как Бобик на привязи: не убежать и не укусить – только лаять можно. Теперь на своей шкурке почувствовал, какое наказание получил Кузнечик – «вечный дежурный по аэродрому». Уж лучше бы в пехоту списали.
Ещё раз «повоевал» со своим нарядом – отправил по одному в расположение для того, чтобы они сапоги почистили и вообще привели себя в вид подобающий бойцам РККА в соответствии с приказом НКО СССР от ноября 40-го года.