Предлагаю Вашему вниманию очередной фрагмент. Глава целиком.
Комсомольское поручение
На очередных политзанятиях старший политрук, который их вёл, упрекнул нас в отсутствии комсомольской инициативы и малой заинтересованности в военно-политической обстановке. После этого с подачи Женьки и поддержки Андрея родилась инициатива выпустить «комсомольский листок». Я в своей реальности помню «боевые листки», которые нам выдавали, так сказать, «на оформление». Даже такие иногда заполнял (помогал редколлегии), чтобы откосить от наряда на кухню. Подозреваю, что «комсомольский» из этой же оперы. На это «обременение» вызвался сам, узнав, что в качестве поощрения будет освобождение от строевой. В напарники мне вызвалось сразу половина учебной эскадрильи, но выбрали коренастого старшего сержанта. Он успел на своей «сушке» «поймать» осколок, который потом вынимали у него из стопы. После госпиталя тоже попал на переобучение. Строевая сержанту, как и мне, доставляла повышенное удовольствие.
Утром, когда мы под завистливые вздохи остального курсантского состава, отправились в учебный корпус выполнять комсомольское поручение, парень сразу признался, что ни в рисовании, ни в каллиграфии, ни в журналистике не силён, поэтому с моего согласия он устроился с книжечкой описания устройства двигателя АМ-38 на стуле между шкафами. Ну а мне выпало творить шедевр. Где-то с минуту тупо пялился на пустой лист. Чего же писать - рисовать? Если по тем сведениям, которые осталось в памяти, то основной принцип был такой: пиши – рисуй что хочешь, лишь бы про армию и без голых женщин. Согласованный с напарником принцип стал таким – всё что угодно, лишь бы про авиацию и без непотребностей.
Из всех пишущих принадлежностей у меня была самописка, пара простых карандашей и ещё разноцветный: с одной стороны - синий, а с другой – красный. Раздумья по поводу «поискать цветные карандаши хотя бы в канцелярии» старший сержант не одобрил. В качестве аргументации привёл древнее изречение: «подальше от начальства – поближе к кухне».
Итак, мы начинаем. Номер самодеятельности называется «Живопись».
Вверху лаконичными буквами чертёжного шрифта вывел обозначение сего творчества: «Комсомольский листок». Чуть ниже добавил уточнение «за декабрь 1941 года». Ох, пусть меня простит Саша Шумнов, что без его разрешения воспользовался стихами. Впрочем, я бы его спросил, но как? К тому же за пиратство в сфере авторских прав пока ещё никому в голову не пришло наказывать штрафами. Это лет через шестьдесят будет.
В центре листка изобразил бомбер, который раскинув крылья, летел среди ночных облаков. Чуть выше – месяц, на половину закрытый пухленькой тучкой, и разбросанные вразнобой звёздочки. Ближе к нижнему краю листка поместил поверхность планеты со смутными очертаниями городка и леса с полянкам.
За стеною туч среди пустоты
Тени самолётов спят.
Хочешь посмотреть, кто выдумал сны
Тех, кто не вернулся назад?
Дикая луна зовёт снова в бой,
Снизу города плывут.
Я теперь не с вами, я призрак немой,
Тороплюсь – меня уже ждут.
Это я написал в верхнем левом углу. Последняя строчка почти наехала на плоскость нарисованной машины.
Лети,
Возьми в руки крылья птиц.
Смотри,
Земля, как ветер танцует
Со мной,
Стирая черты зарниц,
Где тёмная ночь нам день нарисует.
Эти строчки в стиле «под Маяковского» разместились в верхнем правом углу.
Сержант заложил страницу в своём талмуде пальцем и подошёл ко мне. Оценивающе посмотрел, покачал головой.
- Самолёт хорошо нарисовал, - одобрил он. – «СБ» напоминает. А ещё больше на «ДБ-3» похож. А вот стихи какие-то странные.
- Ладно, я допишу, потом, если что, поправим или переделаем. Что там наши?
Он оглянулся, а затем подошёл к окну.
- Маршируют. Сегодня хоть потеплело. А то совсем был дубарь.
- А сколько сейчас на улице? – по привычке спросил. Само вырвалось. Дайте бритву – язык себе укоротить.
- Ща. – Он потыкал в стекло. – Четырнадцать наших и один из местных – стоит, проверяет.
Сержант, оказывается, пальцем народ на плацу пересчитывал.
Ты же как и я – безмолвная тень,
Прячешься среди небес.
Открывай глаза – пришёл новый день,
И взлетай, не зная завес.
Отправляясь в небо, не забудь о земле,
Здесь остались те, кому ждать
Звенья самолётов, скользящих во мгле
И не спать, им не спать.
- Нормальные стихи. И про самолёты, но… Вроде и неплохо, но какие-то мрачно. – Высказал своё мнение напарник. – Сам, что ли, сочиняешь? Молоток!
- Да куда мне. Это у нас в госпитале один парень был из «ночников». А так мрачно – потому, что написано на гибель его друзей, которые не вернулись из боевого вылета.
И тут мне неожиданно стало очень горько и стыдно. Соврал легко и писалось без нажима. А вот когда всё собралось вместе… Что-то мне нехорошо стало. Даже почувствовал, как начали пылать щёки. И в горле появился горький комок. Как мне потом смотреть в глаза этому старшему сержанту и всем остальным ребятам, если рассказать про то, что будет на Донбассе. И признаться, что я только немножко переделал слова песни, написанной на гибель Гиви и Моторолы?
Просто представил, что стою перед ними и рассказываю.
Сначала не поверят. А что потом ответят?
- Эх, вы…
- Да как же вы …
- Вы чего **** торговали...
А дальше выразились бы обо мне и о нас весьма непечатно. Боюсь, что потом руки никто не подал, и в столовке на лавку, а в классе за стол рядом бы не сел.
Если молчание продлится ещё немного, то порванный листок отравится в мусорку. Но парень спас положение.
- Так вот же свободное место. Ты здесь так и напиши: «памяти комсомольцев – пилотов ночного бомбардировочного…» Он с какого полка был? Ну, что ж не узнал-то…
Готовый «комсомольский листок», который я потом раскрасил синим и серым (только звёзды на бомбере сделал красными и ещё заглавные буквы обвёл), получил одобрение ребят, ввалившихся в класс после строевой. Стихи понравились, но оценка была неоднозначной. Прозвучало и «декаданс какой-то», и «интеллигентщина». Затем все дружно сошлись на мнении «ну, не переделывать же, - потом в январе другой выпустим» и мне простили кривизну рук и образа мышления.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
