Уважаемые коллеги!
Предлагаю Вашему вниманию очередной фрагмент. Сначала целиком - проверка на предмет достоверности, а только затем будет вычитка по кускам. И так! Приступаю!   

Вошедшего водителя, правое простреленное плечо которого было замотано свежим бинтом, особист встретил слегка ироничным приветствием:
- Ну, заходи, мил-человек. Вот, присаживайся, - Змей похлопал по лавке рядом с собой.
Водила мрачно посмотрел на него и, вняв приглашению, неторопливо присел рядом. Лейтенант снова достал «Герцеговину», смял мундштук, закурил от зажигалки, которую сразу же убрал в карман. Затем отдал зажжённую папиросу задержанному. Тот взял её целой левой рукой и затянулся. Все молчали.
Минуты через две особист задумчиво повернул голову к водиле.
- Ну, расскажи, за каким чёртом ты сменил свою родную сто шестьдесят пятую на пятьдесят восьмую часть первая? Или же родная была сто шестьдесят пятая, а фраер начал хвост поднимать, - ты его пером и пуганул? Потянуло на сто шестьдесят седьмую. {Уголовный кодекс в редакции 1926 года с добавлениями до 1938 года включительно. Статья 165: «грабёж». Статья 167: «разбой». Статья 58 часть 1: «Контрреволюционные действия». В понимании того времени – антигосударственная деятельность.}
- Хуже, начальник... Пи... Звезда с ним была - верещать стала...
- А на фронт за каким попёрся? Это же не твоя масть?
- У кума пайку срезали, а норму накинули. {В трудовой колонии сократили количество выдаваемый продуктов, и увеличили объём работ}. Война, говорят. Мы это дело перетёрли и выходило, что либо там сдохнуть, либо новый расклад прикинуть. Ещё по ушам проехали, дескать кто «кровью искупит», с того всё разом спишут. Старый {здесь: опытный, авторитетный вор в законе, которому негласно подчиняются заключённые, пахан} добро дал, потому как если война, то не западло. И самому... опять же мысля дёрнулась: «а может и правда, заново всё перепишу?» А то, как по малолетке загремел, так и кантуюсь.
- А, ну да... Первая ходка за буханку хлеба, что с голодухи в булочной стырил?
- Веришь, начальник? Вот как на духу... Беспризорники - народ бедовый, а жрать все хочуть.
- Ты на жалость не дави, у меня там уже мозоль кровавая. У тебя шестая глава УКа на лбу написана. {Глава шестая уголовного кодекса: Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности. То есть «уголовщина».} Это сейчас ты волчарой стал, а тогда щенком был. Но и в начале бы мараться не стал. Вот в то, что у какой-нибудь вороны сумку или кошель взял, да заточкой пригрозил, чтобы не вякала, - это ближе к делу. Так что первая твоя статья была семьдесят четвёртая - это точняк. {Статья 74. Хулиганские действия на предприятиях, в учреждениях и в общественных местах}. Ты лучше спой, как в той кодле оказался, где тебя повязали.
- Жить захотел вот и оказался.
- Журавлёв, погоди писать. Просто слушай. А ты, мил-человек, говори... Если грех за тобой - не обессудь. Пулю на тебя тратить не буду - сам бинты размотаешь, отойдёшь в сторонку и удавишься. Слово даю, - мешать не стану. Если же тебе просто не пофартило… так ведь кривую можно выправить. Давай, излагай...
- А чего там... В начале октября пригнали примерно в эти места... только западнее будет. Говорят: «здесь оборону занимай» Начинаем окопы рыть, приходит другой приказ: «скорым маршем...» Всё бросаем и пёхом километров за двадцать идём «щей хлебать»... Там опять же всё по новой. Бросай - иди и опять копай в новом месте. Мы так неделю туды-сюды бродили. От роты половина осталась. Я тоже пятки салом решил мазать. Не, Начальник, ну что за дела!? Ежели штык примкнуть, обойму вставить, другую - в зубы, и «Вперёд, за Родину!» - так это одно дело, а с пустым винтарём и пустым брюхом на ботинки дорожную пыль собирать - это что за шняга? {В данном контексте «шняга» - бессмысленное и бесполезное действие}. Кабы не краснопёрые, так я на рывок через пару дней пошёл бы.
Ну, вот снова гонят нас куда-то, а нам навстречу народ бежит. Морды перекошенные, половина без оружия, а кто и без шинелей. «Немцы впереди», - вопят. Я ещё подивился, какие такие немцы? Мы же на северо-восток чешем. Ни выстрелов, ни чтобы пушки бухали - ничего не было. Командиры - пацаны стоят, друг на друга смотрят, глазами хлопают. Пока судили - рядили на дороге гул пошёл, как от ХТЗ. {«ХТЗ» - марка трактора. Выпускал Харьковский тракторный завод.} Смотрю: какие-то серые хреновины выезжают и давай шмалять. Опять же эти... на мотоциклах... с пулемётами... Такую трескотню устроили, хоть святых выноси. «Танки! Танки!» - орут все и в разные стороны... Как тараканы... Даже я, на что обтёртый, и то коленкой дрогнул. Кто-то хоть «К бою!» командовать начал. Остальных и на это не хватило. Конвойных и командиров, как ветром сдуло. Я такой кипеж прочухал, и ноги - в руки...
Потом уже к мужикам прибился, и с ними ещё неделю по лесам бродил. Они не кадровые были. Ополченцы. Студенты, работяги с завода, ещё там народец из контор каких-то. Что по жизни, что воевать - лохи полные. Стал с ними на восток к своим пробираться по лесам, по болотам. Холодрыга... Из жратвы одни сухари, да и тех «кот наплакал». Оружия - по одному винтарю с неполной обоймой на троих. Я уже решил у какой-нибудь бабёнки в примаках пожить, пока этот бардак закончится, как мы нарвались на немцев. Заметили наш балаган, цепью развернулись и пошли прочёсывать лесок, в котором мы кантовались. Наши вояки зайчиками по лесу поскакали. Кое-кто решил в войну поиграть. Да куда там... Пока затвор передёрнешь, они из своих строчилок столько дыр наделают, что считать замаешься. У меня к этому времени из всей артиллерии один «наган» остался с тремя маслятами в барабане. Потому и решил, что лучше ногами поработать. Свой лесок мы на карачках под пулями прорысили, выскочили на поле, а там уже нас принимают с распростёртыми объятиями: грузовик и четыре мотоцикла. Рота серых солдат цепью стоит и пулемётов с десяток. Как наших, что первыми бежали, покосили, так остальные руки вверх поднимать стали. Я только шпалер и перо скинуть успел. А больше у меня ничего не осталось: только шинель, ботинки и душа.
- Понятно, но давай подробнее, как ты до жизни такой дошёл.
- Начальник, так я про то и толкую. У меня по жестянке каждый раз выпадал беспонтовый расклад: или сдохни, или на цырлах прыгай.
- У всех, кто рядом с тобой был, существовал такой же выбор. И они предпочли там остаться.
- Начальник, ты же байку про двух лягушек в крынке с молоком знаешь? Вот я лапками и дёргал всё время. Что за тех, кто остался... Поле там было... Его колючкой со всех сторон огородили, и вышки с пулемётами поставили. А кто ласты склеивал, за колючкой рядышком закапывали. Сначала нас ров заставили вырыть, а потом туда жмуриков скидывали. На два дня того рва и хватало... А потом новую яму копать надо было... До фига ж там мужиков смогло остаться. Точняк.
- Расстреливали?
- Нахрена? Конечно, ежели кто сам на колючку бросался, то тут уж без шансов... Иногда ради того, чтобы повеселиться, а может просто пулемёты проверить, по полю с вышки очередь могли дать. Если вместе больше трёх стоя собрались, по ним тоже шмаляли... А так, чего на нас свинец тратить, если и так сами, как мухи осенью, дохли? Кто ранетый был, кто заразу подхватил... Или просто от голодухи, или от холода... Нас же кормили какой-то бурдой, и то через раз. Может, и подсыпали туда чего-то. После того как пожрали, к утру десяток свежаков у ворот своей очереди в канаву ждёт. С этих все обноски снимали и на себя наматывали. Это у кума бараки были, шконки... А там вместо потолка - дождь со снегом, заместо стен — колючка, за нары — земля. Ни одной травинки не было - всё схавали. Только грязь чавкала... Да и та скоро замёрзла.
- Видел такие дела. Ты не первый.
- Знамо дело, что не первый... Там сотнями пригоняли. Несколько раз колонны сбивали и угоняли куда-то. Может в другие лагеря, а может в расход... Иногда подойдёт какой-нибудь хрен и орёт: «Кто желайт слюжить Великий Герман, стройс перед ворот». Вот я на третий раз и встал в этот строй... Угости ещё, начальник. Напоследок... Надо же было мне так лохануться... Плечо ещё, *****, саднит…
- А ты не жалься, как девка хворая. Мне тебя не с руки кончать. Расскажешь чего нужного, может, и разминёшься с безносой.
- Начальник, я же не мололетка, чтобы ты мне по ушам ездил. Надо мной сейчас три расстрельные статьи висят.
- Пока две. Или всё-таки успел ещё замараться?
- Начальник! Хошь, как перед Божницей, на колени бухнусь? Нас сюда две недели назад привезли, а у вас только второй день гуляем. Чистый я.
- Это, видно, не успел пока... А подвернулся бы случай, так нигде бы не ёкнуло. И снова потом сказки про лягушек рассказывал бы.
- Начальник, это ж ты сейчас при козырях. А выпади тебе такой же расклад как мне?
- Думаешь, у меня мёдом бублик был намазан? Только со шпаной связываться не стал, а в коммуну пошёл. Мы там с голоду пухли, зато потом в жизнь людьми вышли. Кто слесарем, кто токарем... А я комсомольскую путёвку и рекомендацию в армию получил. Через год подал заявление в командное училище. И в окружении побывать успел, и от танков с пустым ТТ бегал… В лагерь не попался. А вот своих отбивать голыми руками пришлось один раз... Твоё счастье, что тем парням освобождённым не попался - задавили бы... Продолжай. Журавлёв, ты пока не записываешь?
- Да, собственно, нечего записывать. И вы, тарищ лейтенант, сказали погодить с протоколом.
- Вот и не станем торопиться. А ты, мил-человек рассказывай. Звать-то тебя как?
- Григорий Назаров. Отца Глебом Ивановичем звали. Ну, уж если совсем всё выкладывать, то в миру «Клещом» кличут. Это ко мне ещё по малолетке приклеилось...
- Видать, ты и по малолетке характер показывал. Что дальше?
- Дальше пригнали нас сначала в другой лагерь, - с бараками, как положено. Покормили, отмыли - пропарили с каким-то порошком, который химией вонял. Это от «грызунов», {В данном случае «грызуны» - это вши и блохи} значит, избавиться. Побрили налысо. Выдали форму красноармейскую. Шинели и пилотки дали немецкие. А перед этим сначала заставили присягу ихнему Гитлеру принимать – подписывать. Дескать, обязуюсь служить и клянусь быть верным. Кто не захотел, тех вместо жратвы и бани построили и увели.
- Далеко повели?
- Не ведаю. Как за ворота выводили, - видал, а дальше, - кто знает.
- Расстреляли?
- Если и расстреляли, то не рядом, подальше увели – иначе мы бы услышали.
- А ты, значит, присягу Гитлеру принял?
- Не-а. Присягу принял Горбылёв Михей Савельевич, тыща девятьсот шестнадцатого года произведения, уроженец деревни Кулички Чертовского уезда Волынской губернии.
- Так тебе и поверили, что ты волынил у чёрта на куличках.
- Ну, не так, конечно… Михеем Горбылёвым назвался ещё нашим ополченцам, с которыми по лесам лихо маял. Чего было народ раньше времени пугать? А из всех докУментов у меня при себе только четвертушка от газеты «За Родину» - в кисете с горсткой махры осталась. «Синеву» с партачками под шинелью и грязью никто не разглядел. Да и не до того было. Немцам на допросе также назвался. Михей Горбылёв был моим брательником из соседнего села. Преставился он в двадцать девятом. А я аккурат в те года и сорвался искать себе лучшей доли… Вот и подписался у немцев за него, значитца. Ничего, скоро Там свидимся, - я тогда перед ним повинюсь.
- Ты Туда не спеши. А вот рассказывать поторопись.
- Из лагеря пригнали в город. То ли школа была, то ли казармы какие-то. В общем, это оказалась база по подготовке диверсантов. Именовалась Абверкоманда 203. Потом начались тренировки и распределение. Кто тупой и здоровый пошли во второй взвод, кто тупой и дохлый - в третий. А всех остальных в первый. Первый взвод - это те, кто затем диверсантами стал. Второй взвод - охрана. Их иногда на карательные акции привлекали. Третий взвод - хозяйственники. Хотел я в третий взвод попасть, под «мужика» косил. Но там как-то раз кипеж вышел из-за пайки. Сначала на дыбы встал и клыки показал, а только потом, когда трое чуханов кровью умылись, допёрло, что меня в натуре раскрутили. Так загремел в диверсанты. Начальник, сразу скажу: сначала думал, что фуфло вытянул, а оказалось, что фарт. Даже хозяйственники в экзекуциях участвовали. А комендантский взвод уже через неделю по уши в крови был замазан. Нам же выпало только учиться и тренироваться.
Учителя были из наших. Капитан Коротковский учил минно-взрывному делу. Лейтенанты Безруков и Быков вели занятия по физической подготовке, стрельбе и рукопашному бою. Старшим был подполковник Кусков. Они приходили на занятия когда в нашей форме, когда в немецкой. Иногда ходили вообще в обычном прикиде.
Кормили нормально, паёк был лучше, чем красноармейский. По воскресеньям водку в обед и на ужин давали. Увольнительные выписывали. Но чтобы ходить обязательно по трое. Два наших и какого-нибудь костолома из второго взвода дадут в нагрузку. Тогда я узнал, что наша база находилась на улице Дзержинского, дом 22, в Смоленске. Правда, немцы улицу на свой лад как-то переименовали. Надпись была, но их буквы читать так и не научился. На слух понимал, а читать - облом.
Несколько раз приезжал начальник команды с проверкой. Подполковник Вернер. Это точняком немец был. И по-нашему говорил коряво. Но понятно. Что не по нраву - так и по морде стеком мог заехать. Мы после бега построились перед ним, а он сказал, дескать, все слишком грязные и неопрятные, так он нашему лейтенанту Быкову врезал по роже. Не сильно, заметно, что руку удержал, но опустил его показательно.
До мая мы в Смоленске были, а потом нас вывезли всех за город и поселили на бывшей станции МТС. Там продолжили мурыжить занятиями - подготовкой. Иногда и днём, и ночью. Один из наших на занятиях ногу сломал - отправили в госпиталь. Больше его не видели. И ещё один фраер «колотушку» себе под ноги умудрился уронить. Его-то насмерть, а троих, кто был с ним рядом, осколками сильно посекло. Их тоже в госпиталь отправили.
И постоянно по одному допрашивали - всю душу вынули. До наших, конечно, им далеко, но выдавили, что у кума в гостях намастрячился полуторку водить {то есть, находясь в заключении, освоил профессию водителя}.
В середине мая меня забрали из абверкоманды и отдали в группу оберфельдфебеля Малера. С ними пообтирался неделю. Тоже тренировались. Друг к другу приноравливались… Начальник, ежели меня прямо здесь не собираешься в расход выводить, то может, фельдшера позовёшь? Мозжит, аж спасу нет…
- А ты излагай скорее. Быстрее к доктору попадёшь. Если заслужишь.
- Так и так перед тобой, как перед попом на исповеди. За все свои ходки у следаков так не пел.
- Когда за уголовщину тебя брали, речь шла только о сроке. А сейчас, - за шкуру. Продолжай, а мы послушаем.
- Да собственно говоря, всё уже рассказал. После того, как были набраны группы, в начале июня нам устроили проверку. Стреляли, бегали, маскировались, снимали часовых... Некоторые четвёрки разбросали – криво сбацали. Осталось пять четвёрок и две пятёрки. Три группы, как и мы, перешли линию фронта. Остальных должны были забросить на парашютах. У нас «за князя» {старший в боевой группе или в воровской шайке}, - оберфельдфебель Малер, обергефрайтор Гюнтер – радист и шмаляла. Третьего они звали Вольдемар. Морокую {думаю, соображаю}, - русский он. Похоже из старорежимных. Звания не знаю. Вольдемар должен был мосты наводить и базарить {то есть устанавливать контакты, завязывать беседы, разговаривать}. До кучи  радистом числился. Они с Гюнтером вместе с этим ящиком возились. Мне поручалось взрывать, что скажут, обеспечивать всех жратвой и нычками, ну и по ходу всякая прочая шняга {в этом случае: мелкие поручения, выполнение дополнительных работ по обеспечению основной группы}.  Ну, как уже говорил, поручалось, как шоферюге, базарить с народом на дорогах, в автобатах и на складах. Линию фронта перешли два дня назад. Вчера в лесу был стык с одной из наших групп. Волдемар и Малер побубнили с ними и разбежались. Мы – на шухере. Полянку и тропинки держали. Вечером Гюнтер на своей шарманке стучал.
- Когда следующая встреча и сеанс связи?
- Начальник, меня за кента не держали, и с собой кирять не пристёбывали. {Своим товарищем не считали, и выпить в компании не приглашали}. Что они накумекали – я без понятия.
- Что ещё рассказать можешь?
- Сегодня агрегатом разжились. Водила – фраерок лоханутый, тормазнулся на большаке. Ему Волдемар по ушам протёр: мол, подбрось до КПП, - он и подхватил нас. Проехали намного, в перелеске встали, а он с Гюнтером уже ушастика из-за баранки выволакивают. Видно, этот волчара успел его тяпнуть по шлямбуру {опытный вор (уголовник) успел ударить по голове}, - тот и отрубился. Оттащили от дороги подальше в лес и бросили. Дальше уже я шоферил. Катались, для понта какое-то хозяйство Смирнова искали. Сами навострили локаторы и дыбали кругом {вели наблюдение, поиск и сбор информации}. А после того, как на вашей заковырке нарвались и заторчали наглухо, начальник, дык сам поляну просекаешь. В общем, раскрутился до последней ниточки. {Попали в засаду и сдались, попались. Ты и так хорошо знаешь. Я рассказал всё, что мог}.
- Ну, вот что блатняга, спел ты много, но чую, что не всё. Живи пока. К доктору тебя сейчас отведут. Скоро за вами из особого отдела дивизии пожалуют. Ещё есть время крепко подумать, что им будешь говорить. Журавлёв, давай бюрократией займёмся.
Весь протокол предварительного допроса, записанный убористым подчерком (ещё раз «спасибо» самописке из московского военторга), уместился на одной страничке. «Клещ» изогнувшись, чтобы лишний раз не тревожить простреленное плечо, подписался внизу.
- На этот раз своей подписью? А, Назаров Георгий Глебович? – Шутит наш обобист. Вроде бы шутит - улыбается, да только взгляд колючий – преколючий.
- Обижаешь, Начальник…
- А вот ты и скажи сейчас, что лучше: быть обиженным, или мёртвым? {Вопрос звучит так: что лучше быть опущенным пассивным гомосексуалистом, или мёртвым?}
- Злой ты, Начальник… Если такой расклад, то лучше сдохнуть.
- Усёк, что лягушачья правда не всегда в жилу?
- Усёк. Одно скажу, Начальник. Тебе лучше «птичек» в петлицах на «змеюку с чашкой» сменить. {Змей с чашкой – медицинская эмблема. Клещ намекает, что особисту хорошо подошло бы прозвище «Змей». Угадывает.}
- Так серебряных не нашлось, а золотые наш коновал себе отхватил. {Серебряные эмблемы – ветеринария, золотые – военные медики. Особист, по сути, отвечает, что контингент, с которым приходится ему работать, за людей не считает}. Ладно, ступай… Спирин! Проводи его к Бородулину. Затем в сторонке под присмотром подержите. До приезда наших из дивизии пусть подождёт.
- Журавлёв, закончил?
- Готово, товарищ лейтенант госбезопасности.
Змей взял лист протокола, быстро посмотрел на меня, хмыкнул, а затем начал читать. Добавление к его титулу «госбезопасности» было отмечено. А вот реакцию я уловить не сумел.
- Годится. Пошли, погуляем немного перед нашим последним клиентом.
От помещения штаба удаляться не стали – так только ноги размять.
Погода нелётная. Наверно к небесной хмари вечером ещё и дождик добавится… Блин ещё эти чёртовы комары начали доставать!
Вопрос Змея несколько сбил меня с толка.
- А где это вы, товарищ младший лейтенант авиации, блатной фени набрались?
- С чего вы так решили?
- С того, что за всё время допроса вы ни разу не переспросили этого уголовника. И было совершенно очевидно, что речь его вам не только понятна, но и привычна.
И чего тут отвечать? Что спустя шестьдесят лет это и будет основным разговорным языком населения России? Вообще-то давно уже успел отметить, что «местные» пользуются более «культурным» языком. Более «книжным», или более правильным. Ну уж точно «телек», «хипстер», «комп», «погуглить», «промоутер» и «супервайзер» ни разу не встретил.
- Ну, не особо понятна и не всегда привычна, но вообще-то ничего странного. Я же родом с глухого угла. Не сто первый километр, конечно, но были у нас и сидевшие в тюрьме. В основном кто по молодости за хулиганство, а кто за нарушение трудовой дисциплины и техники безопасности. Не уголовники, а так – просто дурачки. Вот чтобы перед нами - мелюзгой повыпендриваться они так и изволили изъясняться. Товарищ лейтенант, а вы этому Клещу поверили? Я думаю, что он, как бы это правильнее сказать, не до конца был откровенен.
Скорее надо уходить от скользкой темы различия в языках. Не дай Господь, если Змей всерьёз начнёт интересоваться. Он товарищ дотошный. Ему бы в учёные–исследователи пойти, цены бы не было!
- Верно, кое-что он точно утаил. Скорее всего, когда был в разведшколе его тоже кровью повязали. Не исключено, что и здесь за ним уже чего-то есть. Но это всё он уже будет выкладывать дознавателям из дивизии и дальше. Пока его показания сходятся с тем, что рассказал герр Малер. На основании их показаний сейчас попробуем надавить на «капитана» Вольдемара. Проветрился? Тогда приступаем к работе.

То, то есть ошибки и неточности был уверен заранее.
Приступаем к исправлению. И так первая часть фрагмента:

Вошедшего водителя, правое простреленное плечо которого было замотано свежим бинтом, особист встретил слегка ироничным приветствием:
- Ну, заходи, мил-человек. Вот, присаживайся, - Змей похлопал по лавке рядом с собой.
Водила мрачно посмотрел на него и, вняв приглашению, неторопливо присел возле него. Лейтенант снова достал «Герцеговину», смял мундштук, закурил от зажигалки, которую сразу же убрал в карман. Затем отдал зажжённую папиросу задержанному. Тот взял её целой левой рукой и затянулся. Все молчали.
Минуты через две особист задумчиво повернул голову к водиле.
- Ну, расскажи, за каким чёртом ты сменил свою родную сто шестьдесят пятую на пятьдесят восьмую часть первая? Или же родная была сто шестьдесят пятая, а фраер начал хвост поднимать, - ты его пером и пуганул? Потянуло на сто шестьдесят седьмую. {Уголовный кодекс в редакции 1926 года с добавлениями до 1938 года включительно. Статья 165: «грабёж». Статья 167: «разбой». Статья 58 часть 1: «Контрреволюционные действия». В понимании того времени – антигосударственная деятельность.}
- Хуже, начальник... Пи... Звезда с ним была - верещать стала...
- А на фронт за каким попёрся? Это же не твоя масть?
- У кума пайку срезали, а норму накинули. {В трудовой колонии сократили количество выдаваемый продуктов, и увеличили объём работ}. Война, говорят. Мы это дело перетёрли и выходило, что либо там сдохнуть, либо новый расклад прикинуть. Ещё по ушам проехали, дескать, кто «кровью искупит», с того всё разом спишут. Старый {здесь: опытный, авторитетный вор в законе, которому негласно подчиняются заключённые, пахан} добро дал, потому как если война, то не западло. И самому... опять же мысля дёрнулась: «а может и правда, заново всё перепишу?» А то как по малолетке загремел, так и кантуюсь.
- А, ну да... Первая ходка за буханку хлеба, что с голодухи в булочной стырил?
- Веришь, начальник? Вот как на духу... Беспризорники - народ бедовый, а жрать все хочуть.
- Ты на жалость не дави, у меня там уже мозоль кровавая. У тебя шестая глава УКа на лбу написана. {Глава шестая Уголовного кодекса: Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности. То есть «уголовщина».} Это сейчас ты волчарой стал, а тогда щенком был. Но и вначале мараться не захотел бы. Вот в то, что у какой-нибудь вороны сумку или кошель взял, да заточкой пригрозил, чтобы не вякала, - это ближе к делу. Так что первая твоя статья была семьдесят четвёртая - это точняк. {Статья 74. Хулиганские действия на предприятиях, в учреждениях и в общественных местах}. Ты лучше спой, как в той кодле оказался, где тебя повязали.
- Жить захотел вот и оказался.
- Журавлёв, погоди писать. Просто слушай. А ты, мил-человек, говори... Если грех за тобой - не обессудь. Пулю на тебя тратить не буду - сам бинты размотаешь, отойдёшь в сторонку и удавишься. Слово даю, - мешать не стану. Если же просто не пофартило… так ведь кривую можно выправить. Давай излагай...
- А чего там... В начале октября пригнали примерно в эти места... только западнее будет. Говорят: «здесь оборону занимай» Начинаем окопы рыть, приходит другой приказ: «скорым маршем...» Всё бросаем и пёхом километров за двадцать идём «щей хлебать»... Там опять же всё по новой. Бросай — иди и опять копай в новом месте. Мы так неделю туды-сюды бродили. От роты половина осталась. Я тоже пятки салом решил мазать. Не, Начальник, ну что за дела!? Ежели штык примкнуть, обойму вставить, другую - в зубы, и «Вперёд, за Родину!» - так это одно дело, а с пустым винтарём и пустым брюхом на ботинки дорожную пыль собирать - это что за шняга? {В данном контексте «шняга» - бессмысленное и бесполезное действие}. Кабы не краснопёрые, так я на рывок через пару дней пошёл бы.
Ну вот снова гонят куда-то, а нам навстречу народ бежит. Морды перекошенные, половина без оружия, а кто и без шинелей. «Немцы впереди», - вопят. Я ещё подивился, какие такие немцы? Мы же на северо-восток чешем. Ни выстрелов, ни чтобы пушки бухали - ничего не было. Командиры — пацаны стоят, друг на друга смотрят, глазами хлопают. Пока судили-рядили на дороге гул пошёл, как от ХТЗ. {«ХТЗ» - марка трактора. Выпускал Харьковский тракторный завод.} Смотрю: какие-то серые хреновины выезжают и давай шмалять. Опять же эти... на мотоциклах... с пулемётами... Такую трескотню устроили, хоть святых выноси. «Танки! Танки!» - орут все и в разные стороны... Как тараканы... Даже я, на что обтёртый, и то коленкой дрогнул. Кто-то хоть «К бою!» командовать начал. Остальных и на это не хватило. Конвойных и командиров, как ветром сдуло. Я такой кипеж прочухал, и ноги - в руки...
Потом уже к мужикам прибился, и с ними ещё неделю по лесам бродил. Они некадровые были. Ополченцы. Студенты, работяги с завода, ещё там народец из контор каких-то. Что по жизни, что воевать - лохи полные. Стал с ними на восток к своим пробираться по лесам, по болотам. Холодрыга... Из жратвы одни сухари, да и тех «кот наплакал». Оружия - по винтарю с неполной обоймой на троих. Я уже решил у какой-нибудь бабёнки в примаках пожить, пока этот бардак закончится, как мы нарвались на немцев. Заметили балаган, цепью развернулись и пошли прочёсывать лесок, в котором мы кантовались. Наши вояки зайчиками по лесу поскакали. Кое-кто решил в войну поиграть. Да куда там... Пока затвор передёрнешь, они из своих строчилок столько дыр наделают, что считать замаешься. У меня к этому времени из всей артиллерии один «наган» остался с тремя маслятами в барабане. Потому и решил, что лучше ногами поработать. Свой лесок мы на карачках под пулями прорысили, выскочили на поле, а там уже нас принимают с распростёртыми объятиями: грузовик и четыре мотоцикла. Рота серых солдат цепью стоит и пулемётов с десяток. Как наших, что первыми бежали, покосили, так остальные руки вверх поднимать стали. Я всего лишь шпалер и перо скинуть успел. А больше у меня ничего не осталось: только шинель, ботинки и душа.
- Понятно, но давай подробнее, как ты до жизни такой дошёл.
- Начальник, так про то и толкую. У меня по жестянке каждый раз выпадал беспонтовый расклад: или сдохни, или на цырлах прыгай.
- У всех, кто рядом с тобой был, существовал такой же выбор. И они предпочли там остаться.
- Начальник, ты же байку про двух лягушек в крынке с молоком знаешь? Вот я лапками и дёргал всё время. Что за тех, кто остался... Поле там было... Его колючкой со всех сторон огородили, и вышки с пулемётами поставили. А кто ласты склеивал, за колючкой рядышком закапывали. Сначала нас ров заставили вырыть, а потом туда жмуриков скидывали. На два дня того рва и хватало... А затем новую яму копать надо было... До фига ж там мужиков смогло остаться. Точняк.
- Расстреливали?
- На хрена? Конечно, ежели кто сам на колючку бросался, то тут уж без шансов... Иногда ради того, чтобы повеселиться, или просто пулемёты проверить, по полю с вышки очередь могли дать. Если вместе больше трёх стоя собрались, по ним тоже шмаляли... А так, чего на нас свинец тратить, если и так сами, как мухи осенью, дохли? Кто ранетый был, кто заразу подхватил... Или просто от голодухи, или от холода... Нас же кормили какой-то бурдой, и то через раз. Может, и подсыпали туда чего-то. После того как пожрали, к утру десяток свежаков у ворот своей очереди в канаву ждёт. С таких все обноски снимали и на себя наматывали. Это у кума бараки были, шконки... А там вместо потолка - дождь со снегом, заместо стен — колючка, за нары — земля. Ни одной травинки не было - всё схавали. Только грязь чавкала... Да и та скоро замёрзла.
- Видел такие дела. Ты не первый.
- Знамо дело, что не первый... Там сотнями пригоняли. Несколько раз колонны сбивали и угоняли куда-то. Может, - в другие лагеря, а может, - в расход... Иногда подойдёт какой-нибудь хрен и орёт: «Кто желайт слюжить Великий Герман, стройс перед ворот». Вот я на третий раз и встал в этот строй... Угости ещё, начальник. Напоследок... Надо же было мне так лохануться... Плечо ещё, *****, саднит…
- А ты не жалься, как девка хворая. Мне тебя не с руки кончать. Расскажешь чего нужного, может, и разминёшься с безносой.