Барон Греве чувствовал себя не в своей тарелке. Угнетала необходимость быть… скажем так: не вполне искренним с Камиллой. Мало того:  если рассуждать с точки зрения весьма негибких представлений о нравственности и чести, усвоенных отпрыском остзейского дворянского рода, то, что он делал сейчас заслуживало всяческого осуждения. Признаем откровенно: скажи год назад кто-нибудь Карлуше Греве, что он способен на нечто подобное, молодой человек, ни секунды не раздумывая, залепил бы наглецу полновесную пощёчину. После чего – послал бы секундантов, полагая себя совершенно в своём праве.
Но что поделать, если война порой требует неоднозначных поступков? Замысел капитан-лейтенанта Михайлова был проста: отпустить «Луизу-Марию» восвояси, предварительно убедив шкипера, мсье Девилля, что «Крейсер» намерен отправиться прямиком к Малаккскому проливу, чтобы миновать Сингапур и дальше, пройдя Формозу и, обогнув с юга Японские острова,  следовать через пролив Лаперуза в порт Владивосток. Самим же, спустившись к югу до пятой параллели и обогнув по широкой дуге Цейлон, повернуть на запад, к берегам Африки.
Расчёт строился на том, что бельгиец, несомненно, обиженный и арестом судна и конфискацией груза, сразу по обретении долгожданной свободы отправится в ближайший британский порт  - и уж там-то выложит всё, что знает о «Крейсере» и планах его командира! А знает он не так уж и мало. Недаром три последних дня офицеры клипера тщательно  обрабатывали Девилля, следуя изощрённому плану, составленному старшим офицером -  то тут обмолвка, то там намёк, то небрежно сложенный лист карты, «случайно» выложенный штурманским лейтенантом на стол в кают-компании (Девилля, как капитана, неизменно приглашали к общему столу). Эта иезуитская стратегия не могла не принести своих плодов, но для закрепления успеха требовалась ещё одна убедительная деталь. Её-то и обеспечивал барон, проговариваясь будто невзначай, своей пассии о дальнейших планах командира «Крейсера».
Но – всё хорошее когда-то заканчивается. Затянув в рюмочку безупречно выглаженный китель (Лиззи постаралась), барон Греве в сопровождении Камиллы поднялся на мостик. Сухо поздоровался с Девиллем (бельгийца ещё утром переправили с клипера на «Луизу-Марию») обменялся с ним положенными к случаю фразами, посетовал на истощение угольных ям (ничего, до Мадраса рукой подать, там и забункеруетесь). Задержался немного, наблюдая, как палубные матросы весело ходит вокруг брашпиля, подтягивая приспущенный по случаю недавней непогоды рей. До слуха стоящих на мостике доносилось бодрое уханье, отрывистые команды боцмана-фламандца.
Если снова хочешь в гости к тётке Кэрри,
Так не мешкай, собирайся к тётке Кэрри,
Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри
Прощай!
Нехитрая песенка-шанти попадала точно в такт толчкам мозолистых рук, налегающих на ганшпуги – квадратные дубовые брусья,  вставленные толстыми, окованными железом концами в решётчатый барабан кабестана:
А когда утихнет буря – в гости к тётке Кэрри,
Через все водовороты – к тётке Кэрри,
Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри
Прощай!
Послушал, посмотрел, как медленно, рывками, ползёт к марсу грота-рей, сухо раскланялся с Девиллем и Камиллой – и направился к трапу, под которым ждала гичка с «Крейсера». Женщина осталась на мостике, и барон ещё раз восхитился чувству такта этой женщины – ни слезинки, ни единой произнесённой с надрывом фразы, ни намёка на горечь расставания. Вежливо раскланяться, пожелать приятного путешествия и отвернуться, любуясь парящим в бездонной вышине альбатросом…
«…нет, конечно, о том, чтобы оставить флотскую службу и речи быть не может. После выигранной войны - а всё к тому идёт, если судить по обрывочным сообщениям из газет, время от времени попадавших «крейсерцам» в руки – на её участников прольётся благодатный дождь чинов, назначений, наград. Самое время делать блестящую карьеру! Да и какой, скажите на милость,  из него судовладелец? В длинной череде предков барона встречались генералы, крестоносцы, даже католические епископы, но вот успешных коммерсантов там замечено не было, чему доказательством тот упадок, в котором уже не один десяток лет пребывает их родовое гнездо.
А вот об остальном, безусловно, следует подумать, и подумать всерьёз. Камилла – не самая скверная партия для потомка обедневшего остзейского рода. А что она вдова, лютеранка (или католичка, кто их там в Бельгии разберёт?) и к тому же, не вполне дворянского происхождения - так это всё ерунда. Герою войны и кавалеру (даже того, что уже сделано в этом походе  с лихвой тянет не на один крест)  простится и позволится многое. Лейтенантские погоны очистятся сами собой по возвращении в Россию, а уж в том, что капитан-лейтенант Михайлов, непосредственное его начальство, при случае даст разрешение на брак, Греве не сомневался ни на йоту. Оставалось, конечно, мнение общества, но и это можно было не принимать во внимание. Тётушки по петербургским гостиным и кумушки из «Собрания», объединявшего жён флотских офицеров, посплетничают, конечно, поплюются ядом - да и забудут, увлечённые новым великосветским скандалом.
Нет, положительно, жизнь не так уж и плоха!..»

Отредактировано Ромей (03-09-2020 13:03:16)

Пожалуй.

Камилла – не самая скверная партия для потомка обедневшего остзейского рода. А что она вдова, лютеранка (или католичка, кто их там в Бельгии разберёт?) и к тому же, не вполне дворянского происхождения - так это всё ерунда. Герою войны и кавалеру (даже того, что уже сделано в этом походе  с лихвой тянет не на один крест)  простится и позволится многое. Лейтенантские погоны очистятся сами собой по возвращении в Россию, а уж в том, что капитан-лейтенант Михайлов, непосредственное его начальство, при случае даст разрешение на брак, Греве не сомневался ни на йоту. Оставалось, конечно, мнение общества, но и это можно было не принимать во внимание. Тётушки по петербургским гостиным и кумушки из «Собрания», объединявшего жён флотских офицеров, посплетничают, конечно, поплюются ядом - да и забудут, увлечённые новым великосветским скандалом.
Нет, положительно, жизнь не так уж и плоха!..»