- Ну как, Вениамин Палыч, обдумали? – спросил Юлдашев. – Понимаю, что не оставил вам, в сущности, времени на размышление, но поймите и меня – дело требует поспешить. Судно стоит под парами в гавани, завтра с утра, крайний срок, надо отчалить. Светлейший князь ждать не будет!
Вкратце, предложение сводилось к следующему. Венечка оставляет нынешнюю должность и переходит на дипломатическую службу - советником при графе Юлдашеве, состоящем при главе русской делегации канцлере Горчакове на четырёхсторонней конференции в Порт-Саиде. Съезжающимся туда дипломатам и министрам четырёх держав – России, Турции, Франции и Германии – предстояло решить судьбу Суэцкого канала. Представители Британии на эту конференцию приглашены не были, что вызвало настоящий взрыв ярости в туманном Альбионе.
Огорошив гостя такой перспективой – ещё бы, оставить флот, которым грезил всю сознательную жизнь, и избрать дипломатическое поприще! - Юлдашев предложил проветриться, а для этого – совершить прогулку по улицам Александрии и лёгкой коляске. Поначалу он даже правда, предложил воспользоваться паланкином, который волокли восемь здоровенных чернокожих носильщиков, но Венечка в смятении отказался – он не настолько ещё проникся духом Востока, чтобы позволить себе ездить на людях. И вскорости пожалел о своей щепетильности – коляска с трудом пробиралась по улицам Александрии, заполненными разнообразной публикой. Кого тут только не было: нищие укутанные в грязные полосатые тряпки, бродячие дервиши с глубоко запавшими, горящими фанатизмом глазами, важные турецкие редифы, оборванные египетские полицейские при дубинках и жезлах с бубенцами, женщины с ног до головы укутанные в непроницаемые покровы, спешащие по своим делам ученики медресе, уличные ремесленники и палестинские евреи, торгующие прямо на камнях мостовой… Как и вчера вечером, перед коляской русского консула расступались, но при таком многолюдье это не слишком помогало – как и не помогали крики и палки двух скороходов, бегущих впереди и расчищающих экипажу дорогу.
- И что же вы скажете?
Венечка вздохнул. Честно говоря, он решил для себя всё сразу, стоило графу изложить предложение – и взял паузу только для того, чтобы привести в порядок мысли.
- Вы знаете, граф, моряк из меня не получился. Служба проходила, по большей части, на суше, в береговой артиллерии. «Хотспур» - всего лишь эпизод, причём случайный. Крест и производство в чин – это, конечно, хорошо, но я-то понимаю, что не обладаю ещё опытом, которыми овладели мои однокашники. Вон, Серёжа Казанков при Кронштадте и Свеаборге монитором командовал, барон Греве который месяц в Южных морях на «Крейсере»… Увы, я по сравнению с ними человек совершенно сухопутный.
- Ну-ну, не скромничайте! – консул осторожно, чтобы не показаться фамильярным, похлопал Остелецкого по плечу.- Турки ценят вас весьма высоко. Открою тайну – они даже намекнули, что были бы рады видеть вас в составе делегации. Оно и понятно – кавалер ордена полумесяца, преподнёсший им на блюдечка адмирала Хорнби, единственный, кто здесь, при Александрии, сумел потопить британский броненосец. Так что вы теперь – своего рода талисман нашей делегации.
- Что ж… - Остелецкий помедлил. Похоже, вы не оставили мне выбора.
- Согласны?
Кивок. В самом деле, к чему слова, если обоим собеседникам ясно, что всё решено?
- Замечательно. Тогда заедем сейчас в одно местечко. Здесь есть превосходный парижский портной, весь дипломатический корпус Александрии обшивается у него. Закажем вам парадный мундир – на переговорах, сами понимаете, всё должно быть комильфо. Сабля к парадному мундиру у вас есть?
- Не сабля, а палаш. – ответил Венечка. – Морским офицерам так по форме положено. Только мой, к сожалению, потоп вместе с «Хотспуром». Я, когда мы с «Инфлексиблом» сцепились, оставил его вместе с форменным кортиком, у себя в каюте. А сам взял английский абордажный тесак – он в рукопашной схватке куда как сподручнее. Но не его же мне к мундиру цеплять, сами посудите!
- Вот и хорошо! – кивнул Юлдашев. – османский посланник, видите ли, прислал с утра нарочного с письмом – осведомляется, какие сабли положены русским морским офицерам к форме. Надо полагать, хочет сделать вам презент от себя лично. Изложу ему в ответном письме эту историю, он будет восторге. Только не вздумайте отказываться – на Востоке крайне чувствительны к таким вещам.
Коляска замедлила ход и остановилась. Консул поставил ногу на подножку - к нему тотчас подлетели два оборванца, желая услужить, но слуга-скороход гортанно рявкнул на них и угрожающе взмахнул палкой. Оборванцы отстали.
- Всё, Вениамин Палыч, дальше пешком. Видите, как узко, не протиснуться. Да тут недалеко, всего один квартал
Улочка по обе стороны была сплошь забита лотками торговцев. Они стояли так тесно, что между ними не то что коляске – двум пешеходам в ряд было не пройти. Среди публики, облепившей местные «торговые точки», Венечка увидел матросов с «Хотспура», увлечённо торгующихся с местными лотошниками. Один из них, машинный кондуктор Трехалов, с широченной улыбкой на простоватом круглом лице, примерял шёлковую турецкую феску.
- На кой тебе эта дрянь, братец? - осведомился Остелецкий. Нешто бескозырка хуже?
Бескозырка – оно конечно, завсегда лучше. – степенно согласился кондуктор. - А енту ступку я для гостинцев беру. Вот выйдет нам после войны отпуск, вернусь в родную деревню подарю сестрёнке. Ужо она порадуется такому гостинчику!
- А жене что купишь? - осведомился консул, с интересом наблюдавший за этой сценкой. - Ты ведь женат?
- Как же, вашбродие, нельзя иначе! Жёнке взял отрезы камки хлопчатой – больно она тут хороша, и стоит недорого. Ещё висюльки купил серебряные с чернью бирюзой. Краси-ивыя! Небось, все бабы на деревне обзавидуются! А пусть знают – ерой пришёл опосля военной компании!
- Верно говоришь, Трехалов. – согласился Остелецкий. – ему доставляло истинное удовольствие слушать кондуктора – особенно здесь, посреди восточного базара. - Тебе ведь и крест за абордаж полагается, а к нему жалованье на треть выше и после отставки - пенсион.
- Так точно, вашбродие! - кивнул машинист. Крест – то дело особое! У нас в роду один георгиевский кавалер имеется. Дед мой, Егор Иваныч Трехалов, за войну с французами в восемьсот седьмом году крест получил и переведён был из драгун в кавалергарды. А как помер – крест его в нашей церкви повесили, по завещанию прародителя моего. Я помру – так же сделать отпишу. Пущай люди помнят!
- Правда твоя, голубчик. – сказал Юлдашев. - Вот, держи от меня, купи ещё гостинцев своим семейным!
И протянул ему большую золотую монету – французский наполеондор. Кондуктор почтительно принял подарок и вытянулся во фрунт. Венечка покосился на консула с недоумением – сумма по любым понятиям была неслыханной.
- Не удивляйтесь, друг мой. – заговорил консул, когда они прошли ещё полквартала. Видели, какими глазами египетские лавочники смотрели на вашего унтера? Вот увидите, к вечеру вся Александрия будет говорить, что русским матросам горстями раздают золото прямо на улицах.
- А вам-то это зачем? Подумаешь – слухи… разве что, ограбить попробуют этого Трехалова…
Ни боже мой! – замахал руками Юлдашев. Он теперь под забором пьяный может валяться, а никто к его карманам не притронется. На Востоке любой жест, любая мелочь имеют значение, и никто не посмеет покуситься на имущество матроса самого Гергедан-паши, спасителя Александрии! А вот лебезить, заискивать – да, будут, это уж наверняка.
Они остановились перед высокой дубовой дверью, утопленную в глубокой нише стены.
Вот и пришли. – Юлдашев взялся за массивное медное кольцо и постучал. – Если вы не против, Вениамин Палыч, я пошлю скорохода за вашим парадным мундиром. Этот мастер, хоть и из Парижа, а вряд ли имел дело с русской морской формой.
- Так ведь не за чем посылать. – развёл руками Венечка. Парадный-то мундир утоп вместе с палашом на броненосце. Разве что понырять, там неглубоко…
Отредактировано Ромей (06-09-2020 13:15:20)