Не помню автора, французский журналист  описал состояние психологическое французов, которые не хотели воевать. И еще! СМИ! Газеты вопили о недопустимости жертв! Вообще было впечатление, что сначала была проведена мощная информационная война, которую Франция и союзники напрочь проиграли. Ночной полет - Экзюпери - это слепок психологии французского военного, который выполнял свой долг, понимая, что все уже кончено...

Это было пятой главой, но стало шестой.

Глава шестая
Туман и Руан
Франция. Руан. Британия. Лондон. 22 февраля 1940 года.

Туман, который периодически охватывает славный город Руан и придает ему особую поэтичность и легкий флер романтизма был настолько известен, что многочисленные художники Франции изгалялись друг перед другом, старательно изображая погруженный в туманную дымку город. Многие мастера кисти и карандаша тратили свой талант на изображение еще одной достопримечательности города – Руанского собора. Хитрее всех поступил Клод Моне, нарисовавший Руанский собор в тумане. Сейчас, утром, когда туман еще не сошел и собор окутывала та самая таинственная дымка, в кафе на соборной площади сидел невысокий полноватый круглолицый француз с большими залысинами на шарообразном черепе. Он пил кофе. Рядом располагался нетронутый круасан, а на лице француза, тело которого было облачено в военную форму летчика, была нарисована гримаса полного отсутствия. Где он витал в это туманное утро, сказать было невозможно. Из состояния нирваны летчика вывел громкий голос, прозвучавший почти что с неба. Подошедший военный был высок, худощав, обладал огромным гасконским носом и громогласным гасконским голосом, способным перекрыть рев полковой артиллерии.
- Антуан! Это ты? Чертовски рад тебя видеть! Как ты оказался в этом Богом забытом местечке?
Летчик приоткрыл глаза, которые минуту назад закатил, наслаждаясь тонким вкусом отменного кофе, обратил внимание на громогласного собеседника и даже не попытался вскочить, чтобы отдать ему честь:
- Ги? Дружище! Вот это сюрприз!
Неожиданно энергично летчик вскочил со стула, и друзья крепко обнялись. После чего Антуан Мари Жан-Бастист Роже де Сент-Экзюпери (в форме военного летчика) и полковник-артиллерист Ги д’Арнье, старый знакомый и друг известного писателя, заняли места за столиком, гарсон принял заказ полковника и друзья разговорились. Они познакомились еще в Африке, когда молодой летчик возил почту, работая на Аэропосталь, а молодой капитан-артиллерист служил в колониальных войсках. Несколько случайных встреч переросли в приятельские отношения, потом и в дружбу.
- Я был Гавре, по поручению командира эскадрильи забрал запчасти для наших самолетов в порту. Машина по дороге сломалась, в пяти милях от Руана. Ее сейчас чинят. А я решил немного пройтись по городу. – сообщил приятелю летчик-писатель.
- Странная встреча. А я со своей бригадой следую в Гавр. Ты оттуда. Я туда. Где сейчас служишь? 
- В воздушной разведке. Мы стоим в Шампани, в Орконте. Та еще дыра. Если бы не вино, было бы грустно совсем. Но вино в Орконте очень недурственное. За все время было несколько вылетов, и то над линией фронта. Странная эта война.
Гарсон принес кофе и круасан, которым артиллерист сразу же захрустел. Писатель решился отдать должное и своему десерту. Вспомнив нескольких знакомых приятели снова вернулись к войне.
- Ты прав, Антуан, война действительно странная. Вспомни прошлую войну, ты не воевал, был молод. А я уже понюхал пороху. Немец – солдат серьезный. Но тогда кроме нас были еще и русские. А сейчас только лаймы. И это мне очень не нравится. Ты слышал, что мы собирались отправить в Финляндию четыре дивизии? Помогать сражаться с большевиками. Правда, финны сдались прежде, чем мы смогли вмешаться. Ужасная война! Поляки сдались, когда мы не успели собрать силы для удара, финны не дождались! У нас не командование, а заповедник черепах!
Экзюпери пожал плечами. Что он мог возразить товарищу, который был в своих рассуждениях прав?
- Я хорошо помню русских солдат. Под Верденом моя батарея прикрывала позиции их бригады. Немцы против русской экспедиционной бригады бросили полнокровный корпус! Корпус! А русские держались и дрались, как черти! Они дергали нас, когда был уже край! Стоило немцам прижать лаймов, так те орали, требовали немедленную поддержку! А русские сражались так, как будто за их спинами их столица, Петербург!
- Ги, у русских не было своих артиллеристов? – поинтересовался писатель.
- Сюда, во Францию, прибыли только люди. Вооружали их мы, и артиллерию в поддержку выделили нашу, – объяснил товарищу артиллерист.
- Помню, когда русских отводили с фронта, их командир Николя Лохвицки, приехал в расположение нашей бригады с ящиком их «водка». Мы тогда напились! Как мы тогда напились!
- Знаешь, Ги, я их водку никогда не понимал. – заметил писатель.
- О! Да! Ты же был в России, совсем недавно! Аристократ в логове большевиков! И тебе не понравилась их «водка»?
- Крепче кальвадоса, слабее арманьяка, не мой вкус, хотя… кому что нравится.
- Ты видел их лидера, Сталина? – поинтересовался полковник.
- Я видел празднование их праздника, первого мая. Сталин был на трибуне. Меня он не принимал. Наша редакция не договаривалась об интервью с их лидером. Я тогда выдал пять репортажей про советскую Россию. Если быть честным, война с маленькой Финляндией меня откровенно расстроила. В этой стране скрыт большой потенциал. Их лидер, Сталин, фигура такого же масштаба, как наш Наполеон. К сожалению, сейчас у Франции нет Наполеона.
Гарсон принес друзьям еще по чашечке кофе.
- Я не знаю, что там Сталин, но русские нам очень пригодились бы. Ты знаешь, что мы в родстве с французскими Палеологами? – произнес д’Арнье.
- Это родственники византийских императоров?
- Французские Палеологи – это потомки румынских князей, которые были в далеком родстве с византийскими императорами. Жорж Морис был послом в России, в годы Мировой войны. Он рассказывал, как врывался к их императору и требовал начать наступление, потому что гибнут лучшие мужи Франции. И русские шли нам навстречу. У нас не любят говорить о том, сколько дивизий боши снимали с нашего фронта и перебрасывали в Россию.
- Генералы не любят, когда кто-то сомневается в их гениальной прозорливости и стратегическом мышлении, - уточнил писатель.
- Я не ставлю под сомнение мужество наших ребят. Я говорю о том, что стратегия давить немцев с двух сторон была правильной! А сейчас поляки не стали той наковальней, по которой бил бы французский молот. А лаймы… - полковник тяжело вздохнул.
- Мы собирались отправить в Финляндию четыре дивизии, лаймы восемь! Я одного не пойму, почему эти дивизии не тут, во Франции? Если на острове есть восемь кадровых дивизий, почему сюда посылают тысячи призывников-желторотиков, которых в учебных лагерях сбивают в боевые части! Почему эти восемь кадровых дивизий островитян не готовятся к удару по гуннам? И куда отправляют мою бригаду? И зачем? Мы застряли в этом Руане, ждем приказ на движение. Но я не уверен, что отправимся в Гавр. Я теперь ни в чем не уверен.
Через несколько минут подбежал посыльный, сообщивший, что полковника срочно требуют к телефону. Друзья тепло попрощались. Экзюпери еще некоторое время понаблюдал за тем, как туман медленно сползает по готическим выступам знаменитого собора, ему тоже было пора. Можно по-разному оценивать писательский и журналистский дар Экзюпери, исследовать стилистику и тайную логику его произведений, но и Экзюпери-писатель, и Экзюпери-журналист обладали одной общей чертой: искренностью. Экзюпери всегда писал только о том, что знал, видел, сам пережил. И ночной полет через горы и моря, и полет в самолете – разведчике с гиблой миссией под Аррас, даже видения измученного летчика в безводной пустыне, в которых к нему приходит целый принц, пусть и очень маленький – все это было пережито и обо всем рассказано честно и искренне. Честный журналист Экзюпери еще в тридцать пятом пытался разобраться в том, что такое феномен сталинизма. Не встречаясь с вождем, он заметил, какие изменения произошли с людьми и страной. И честно пытался в этом разобраться.

*   *   *

Не только Руан славится своими туманами. Не даром Альбион тоже называют туманным. Говорят, что природный туман способствует тайной и туманной политике того же Альбиона. Но поэзия и политика – две вещи несовместные. Так же, как и политика и мораль. Там, где начинается мораль – политика куда-то исчезает.
Удивительное дело, но в своем кабинете Первый лорд Адмиралтейства, сэр Уинстон Черчилль принимал посла СССР господина Ивана Михайловича Майского. Майский в свою меньшевистскую бытность жил в Англии, в лондонском свете имел обширные связи и считался полезным и компетентным дипломатом. Черчилль принял его достаточно приветливо, что при его принципиальной антисоветской позиции выглядело более чем странно, но… Но в это время Уинстон уже был твердо уверен, что Гитлер для Британии намного опаснее Сталина, а проблему СССР можно и нужно будет решать тогда, когда проблема Германии уйдет в небытие.
- Смотрите, господин Майский, эту лампу я установил в кабинете, когда был тут первый раз. Как видите, она сохранилась, дождалась меня снова. Обратите внимания на эту карту. Ее повесили сюда тоже в мою бытность. В прошлую войну на ней флажками обозначалось положение всех кораблей Германии и кораблей Гранд Флита. Таким образом, я видел сразу всю картину на всех морях. К сожалению, сейчас эта карта снова нужна, только осталось обновить флажки.
- Советский Союз с тревогой наблюдает за эскалацией напряженности в Европе. – очень осторожно сформулировал свою мысль советский дипломат. Майский был встревожен просьбой прийти на прием в кабинет Черчилля, но считал, что получение информации из уст одного из самых влиятельных политиков Великобритании дорогого стоит.
- Я считаю, что у СССР и Великобритании нет оснований для противостояния, потому что нет столкновения государственных интересов. Мы с пониманием относимся к вашим интересам в Балтийском регионе. Считаем, что СССР может быть серьезным фактом стабилизации положения на Балтике. Конечно, ваше вторжение в Финляндию очень серьезно осложнило перспективу улучшения отношений с Советским Союзом, но… я подчеркиваю – у нас нет столкновения государственных интересов.
- Я лично подписывал Договор о ненападении между Финляндией и СССР 21-го января 1932-го года, поэтому мне было особенно больно, что правящие круги Финляндии спровоцировали этот никому не нужный конфликт. Скажите, сэр Черчилль, ваши слова об отсутствии столкновения государственных интересов СССР и Великобритании – ваше личное мнение или же это мнение вашего правительства?
Майский понимал, что информация, которую он получил, крайне важна. Но насколько она важна, это зависело от ответа его собеседника. Черчилль не стал оттягивать ответ, который прозвучал не по дипломатичному четко.
- Это мнение Первого лорда адмиралтейства и группы политиков, которые разделяют мое мнение. К сожалению, мы не имеем большинства в этом кабинете. А мнение кабинета разительно отличается от моего. Я был искренне расстроен тем, как наше правительство провалило переговоры о создании антигерманской коалиции в Европе и считаю это громадной ошибкой союзников. А по поводу наших и ваших интересов. От Индии вы далеко. И нашим интересам там не угрожаете.
При словах об Индии Первый лорд немного поморщился. Он закурил сигару, налили себе в бокал немного скотча, предложив жестом Майскому самому выбрать напиток. Опытный дипломат знал: разделяя маленькие слабости некоторых политиков, можно добиться в итоге намного большего. Впрочем, провести такого опытного прощелыгу, как Черчилль, Майский и не собирался – глупцом посол СССР не был. Сделав несколько глубоких затяжек, руководитель морским флотом Великобритании продолжил:
- Вернемся к Прибалтике. Мы с пониманием можем принять поглощение прибалтийских лимитрофов, если это усилит безопасность СССР. Поглощение этих государств Германией намного более неприятный факт для нашей страны. Мы с пониманием относимся и к вашим интересам в Проливах. Мы не видим столкновения интересов в том случае, если СССР активнее будет участвовать в событиях на Балканах, в том числе решая вопрос поливов. На Черном море у Британии так же интересов нет. Это внутреннее море СССР и некоторых стран, потенциальных союзников Германии.
- Советский Союз не видит необходимости в активности на Балканах. По нашим оценкам, как минимум, год, возможно, что больше, Гитлеру будет не до Балкан. Когда над его границами нависла мощь союзных армий…
А вот последняя фраза посла произвела на Черчилля неприятное впечатление. Ему показалось, что Майский в курсе проблемного состояния союзных вооруженных сил. Пока что только военно-морской флот мог сказать о некоторых, пусть и локальных, успехах в противостоянии с гуннами.
- Мы стараемся собрать силы, которые не оставят противнику никакого шанса на успешную защиту. – довольно сухо и раздраженно произнес Черчилль.
- Я обязательно донесу ваше особое мнение к сведению нашего правительства. Уверен, наше руководство высоко оценит тот откровенный обмен мнениями, который сегодня состоялся.
Майский вежливо откланялся и покинул кабинет Первого лорда Адмиралтейства. Черчилль же испытывал раздражение и неудовлетворенность этим разговором. Ему казалось, что советский дипломат извлечет из этого разговора больше плюсов, чем он. Но… Важно понимать, что первый, даже самый маленький шаг по новому пути, может иметь громадные последствия.
Опытный дипломат Майский раздражен был не меньше, чем его оппонент. Ему предстояло составить подробное донесение о состоявшемся разговоре, вот только не покидало ощущение, что он проговорился, сказал что-то лишнее, где-то перешел черту дипломатического этикета. Теперь надо было решить, о чем все-таки следует в отчете умолчать, чтобы не нажить себе неприятностей на пятую точку.
В советской дипломатии Майский – своеобразный феномен. Закоренелый меньшевик, член ЦК меньшевиков, Майский умудрился стать министром в эсеровском правительстве КОМУЧа, потом был выбран министром труда в правительстве Колчака, но странным образом оказался в еще более странной командировке в Монголии… В 20-м году вернулся, а в 22-м поступил на дипломатическую работу, при этом выступая свидетелем против эсеров, в правительстве которых работал! Сталин в 42-м отметит излишнюю болтливость Майского, которого в 46-м отстранят от дипломатии и назначат видным ученым. Он был арестован в 1953-м году. О его умении фантазировать говорит то, как он описывает застенки ГБ: «Это было ужасно. Меня допрашивал сам Берия. Бил цепью и плеткой». Представить себе Берию в роли поклонника БДСМ, да еще с каким-то странно-голубоватым оттенком у автора не получилось. По документам был освобожден в 1955-м году. По свидетельству друга и коллеги Майского, в 1953-м сразу после смерти Сталина.
«Тогда же в апартаменты Берии привели из камеры и Майского. На столе стояли ваза с фруктами, бутылка грузинского вина и бокалы. Лаврентий Павлович был сама любезность.
— Иван Михайлович, — обратился он к подследственному. — Что это вы наговорили на себя напраслину? Какой же вы шпион? Это же чепуха — Майский ничего не знал о происшедших переменах. Он решил, что это очередной иезуитский подвох сталинского сатрапа. Подумал: если скажет, что не шпион, наверняка снова начнут бить.
— Нет, Лаврентий Павлович, я шпион, меня завербовали англичане, это точно…
— Да бросьте вы эти глупости, Иван Михайлович! Никакой вы не шпион. Вас оклеветали. Мы сейчас разобрались. Провокаторы будут наказаны. А вы можете отправляться прямо домой…»
Как вы видите, эпизод освобождения сопровождается описанием накрытой поляны в кабинете ЛПБ, униженно умоляющего Майского принять извинения. А вы утверждаете, что альтернативная история – изобретение последних десятилетий?
Последним из деяний господина Майского было подписанием им 14-го февраля 1966 года известного письма двадцати пяти деятелей к Брежневу с требованием не допустить полной или частичной реабилитации Сталина.