Глава одиннадцатая
Личная жизнь комдива Виноградова (продолжение)
Москва. Орликов переулок. 1 марта 1940 года

Когда мои родители хотели с иронией сказать что-то о литературе, то применяли фразу: «Она посмотрела на него огромными оленьими глазами». Я не знаю, как правильно описать глаза Маргариты, которая натолкнулась на меня, нервно сжимающего охапку роз и сгорающего от нетерпения в ожидании ее появления. Они стали огромными, казалось, что радужка исчезла совершенно и теперь на меня смотрели два черных бездонных колодца.
- Алексей! – только смогла выдохнуть она…
Чтобы как-то разрядить ситуацию, я поступил самым глупым образом: ткнул в девушку букетом цветов и выдавил из себя почему-то хриплым, глухим, чужим голосом:
- С днем рождения, Марго!
Она взяла цветы, понюхала их (почему-то эти белые розы запаха почти не имели), сказала:
- Какие красивые… Одну минуту, Леша, я быстро…
Дверь подъезда захлопнулась. Я остался один. Но продолжалось мое одиночество, наверное, чуть больше минуты – ровно девяносто шесть ударов моего истосковавшегося сердца.
- Я старалась очень быстро… жалко было бы, такие цветы, и чтобы пропали… Мама очень удивилась…
Я в ответ только глупо улыбался…
- Алексей! Что вы молчите? Только улыбаетесь и все? И откуда вы узнали, когда мой день рождения? Дайте, я догадаюсь, опять ваш друг из органов? (ну… если назвать товарища Сталина другом)…
- Нет, не из органов… - я все еще был смущен и поэтому что-то мямлил вместо четкого ответа.
- Подруга из паспортного стола? – съязвила Маргарита. Она это вовремя сделала. Как раз этот ее укольчик и вывел меня из ступора…
- Ну, назвать этого товарища подругой я бы не рискнул, - отшутился в ответ.
- Но ты говорил о длительной командировке. Специальном и жутко секретном задании? Или ты ради меня готов любое задание отбросить? – Маргарита продолжала меня чуток покусывать, но делала это нежно и осторожно, как кошка, которая только прикусывает кожу, поощряя хозяина на новую порцию ласки. Вот и Марго взяла меня под руку, направляясь к Садовому кольцу.
- Я даже готов ради твоего дня рождения выпросить у твоего редактора жутко ответственное задание для тебя лично. – Кажется, первое смущение прошло и стала возвращаться привычная наглость, призванная скрыть душевное смятение.
- И какое такое задание? – Маргарита удивилась еще больше, чем при первой встрече:
- Евгению Петровичу, моему шефу, если ты не забыл, навязать какое-то там задание для любого из сотрудников, это, знаете ли, Леша, из области фантастики!
- Хм… Маргарита, разве нет таких крепостей, которые бы не смогли взять большевики? – Я рискнул щегольнуть неточной цитатой. – Кстати, в последнем твоем предложении мы все еще на «вы» или все-таки уже на «ты»?
- Так, не путай меня… если что, сам виноват, что я сбилась. И цитируй дословно, а то последняя твоя цитата – сплошная неточность…
- Хорошо, точная цитата от 13 апреля 1928 года: «Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, большевики».
Она посмотрела мне в глаза:
- Знаешь. Твоя феноменальная память меня все еще смущает… А что там за задание должен мне дать с твоей подачи товарищ Петров?
Любопытство все еще смешивалось с неверием.
- Подготовить материал о военных корреспондентах. О роли писателя, оказавшегося на войне. Взять интервью у боевого командира, который имеет свое мнение по этому вопросу.
Я чуть было не сказал «боевого офицера», ничего, тормоз в мозгах сработал! А тут Маргарита проворковала:
- Ой! Дай догадаюсь! Этот военный, который расскажет о роли писателя –ты! Угадала?
- И как тебе это удалось? Это почти что военная тайна!
Марго в ответ звонко рассмеялась:
- Тоже мне тайна Полишинеля! Хорошо. Если товарищ Петров даст мне такое задание, то я…
- То мы проведем этот день вместе. Я тебе подготовил материал, тебе останется его только литературно обработать. Знаешь, со стилистикой у меня не очень, вот, люблю повторы, могу какую-то мысль или слово талдычить и талдычить… Так что без тебя – как без рук!
- Смотри, сам напросился…
- Ну, верно, сам напросился…
Так, переговариваясь уже ни о чем, чуть покусывая друг друга, мы добрались до редакции «Литературки». И тут марго решила меня еще чуть-чуть ошарашить.
- Знаешь, из наших главных редакторов  кроме Войтинской, на месте может быть только Петров. Остальные появляются не ранее полудня, многие позже. Давай, я тебя с Евгением Петровичем познакомлю!
Я, конечно же, за время своего пребывания в сороковом году познакомился с некоторыми историческими личностями. Упускать же возможность еще и поздороваться с самим Петровым! «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» на память! Да запросто! И не только потому, что у меня такая фантастическая память. Главное – эти книги мне жутко нравились! Вот так я и оказался в «Литературке».
В кабинете Петрова для раннего утра оказалось необычайно оживленно. Кроме самого Евгения Петровича Катаева (в смысле Петрова), высокого красивого мужчины с изящными чертами лица и внимательными раскосыми, как кто-то заметил, монгольскими, глазами, за столом сидел довольно грузный мужчина среднего роста с чуть одутловатым лицом и роскошными кавалерийскими усами. У окна на стуле сидел какой-то круглолицый чуть полноватый здоровяк с симпатичной улыбкой на лице и веселой ямочкой на гладко выбритом подбородке. Петров был одет в строгий костюм-тройку, а его посетители – в военного образца френчи без знаков отличия. Я к такой одежде гражданского населения страны стал уже привыкать. Маргариту они встретили радостными возгласами и нестройными поздравлениями с наступившим днем рождения. Раскрасневшаяся от поздравлений и комплиментов девушка представила меня как своего друга и красного командира Алексея Виноградова. При имени моем Петров встрепенулся, и произнес:
- Так это вы тот самый военный, который имеет что интересного сказать про военкоров?
- Так точно, он самый. – Я постарался быть краток.
- Да, мне тут звонил один товарищ… - продолжил брат великого писателя Валентина Катаева, великий писатель Евгений Петров.
- Лев Захарович Мехлис? Так мы с ним встречались на Финской.
- А с товарищем Ставским там не встречались? – поинтересовался редактор «Литературной газеты».
- Не имел удовольствия. У меня были Левин и Диковский. Борю ранило на моих глазах.
Кажется, внедрение в писательскую среду прошло более-менее успешно. Во всяком случае, усач-кавалерист представился:
- Владимир Петрович Ставский! – представился он.
- Очень приятно! – Ответил я и поинтересовался:
– Как ваше здоровье, вас ведь ранило, если не ошибаюсь под Выборгом?
- Спасибо! Легкое ранение, ерунда. А ранили меня на линии Маннергейма. Я с разведчиками сходил. Туда – удачно. Оттуда, вот, чуток зацепило .
- Аркадий Петрович Голиков, – скромно представился мужчина у окна. И тут меня конкретно так шибануло! Это же Гайдар! Точно! Он самый! Который не только «Тимур и его команда»… Вот это заскочил в «Литературку», называется!
На столе как-то незаметно организовался чай, кулек с конфетами и вазочка с печеньем. Спиртное? В рабочее время? Это не в том времени, товарищи!
- А знаете, Алексей Иванович обладает феноменальной памятью. Он запоминает огромные тексты с первого взгляда и может их воспроизвести по памяти и без ошибки! Я сама проверяла! – заявила Марго во время чаепития.
Чтобы разогнать легкий дымок неверия, сразу же возникший в комнате, я произнес: «Исповедав умирающую Клавдию Ивановну, священник церкви Фрола и Лавра, отец Федор Востриков, вышел из дома Воробьянинова в полном ажиотаже и всю дорогу до своей квартиры прошел, рассеянно глядя по сторонам и смущенно улыбаясь. К концу дороги рассеянность его дошла до такой степени, что он чуть было не угодил под уисполкомовский автомобиль Гос. № 1. Выбравшись из фиолетового тумана, напущенного адской машиной, отец Востриков пришел в совершенное расстройство и, несмотря на почтенный сан и средние годы, проделал остаток пути фривольным полугалопом» .
- Н-да, слыхивал я, что многие ваши произведения знают наизусть, Евгений Петрович! Теперь вот убедился. – подал голос Ставский. Надо было проолжать, ковать железо не отходя от кассы.
«Яростно чадит душный день. Холмы и долины приподнимаются и плывут над синими струями испарений. Солнце словно застыло в зените. Редкие вздохи ветра пышут зноем, обжигая Костино лицо.
По степным, заросшим лебедой да полынью рубежам, по хрящистым и твердым, ослепительно сверкающим дорогам шагает Костя. Он уже смелее заговаривает с встречными, сворачивает с дороги к работающим в степи хлеборобам.
Жалуется, что нет работы, что никак не найдет потерянных во время эвакуации из Новороссийска родичей. Хлеборобы участливо расспрашивают его, кормят салом, рассыпчатым хлебом. И всегда у всех один знакомый вопрос: «Ничего не слыхать такого? Скоро кончится?..»
- Ну вот, и твоя книга, оказывается, хорошо известна и цитируется, - прилетела ответная реплика от Петрова.
- Аркадий Петрович, - предложила Маргарита, - может быть, вы подберете товарищу уникуму задание посложнее, чем вспомнить вольный текст?
- А что, можно! – отозвался Гайдар. Писатель немного подумал, после чего произнес:
- Есть у меня один рассказ, я его в тридцать первом напечатал и больше никуда не включал. «Четвертый блиндаж» называется. Читали?
- Читал. – просто и скромно ответил. У моих родителей был четырехтомник Гайдара, зачитанный до дыр. Набрал чуть воздуху в грудь и приступил:
«Долго плакали, притаившись в углу, попавшие в беду ребятишки. Гул наверху не смолкал. Он то приближался, то удалялся. Бывали минуты перерыва. В одну из таких минут Колька полез наверх затем, чтобы закрыть верхнюю дверь. Но тут совсем неподалеку так ахнуло, что Колька скатился обратно и, ползком добравшись до угла, где тихо плакали Васька с Нюркой, сел с ними рядом. Поплакав немного, он опять пополз наверх, к тяжелой, окованной железом двери погреба, захлопнул ее и отполз вниз.
Гул сразу стих, и только по легкому дрожанию, похожему на то, как вздрагивают стены дома, когда мимо едет тяжелый грузовик или трамвай, можно было догадаться, что снаряды рвутся где-то совсем неподалеку» .
- И таки точно фэномэн! – сделав ударение на последнем слоге, сделал вывод Евгений Петров. Атмосфера неверия улетучилась, но какое-то напряжение все-таки оставалось. И я решил рискнуть.
- Товарищи! Заметьте! Тут собрались три выдающихся писателя и все Петровичи! Событие неординарное, и где-то даже мистическое. А хотите я прикину кармическую карту товарища Гайдара, и скажу, над чем он сейчас работает?
- А давайте! – подхватила мою игру Маргарита. Я увидел, как писатели тоже чуток расслабились.
- 22 января по новому стилю 1904 года в городе Льгове, время не уточните, Аркадий Петрович?
- Семь часов утра было, - уточнил писатель.
- В семь часов утра родился Аркадий Петрович Голиков. Сатурн подрался с Водолеем, Козерог в отвале, Нептун пересек траверз Плутона в тинктуре… Значится так… - я с умным видом нес околомистическую ахинею, поглядывая на писателей…
- От детской темы вы не отступите и будете писать на этот раз… про подростков. Лето, дачный участок. Две группы ребят – пионеры и хулиганы. Одни помогают семьям военных, другие обносят сады… Добро побеждает зло… Ну да, раз траверз Плутона в тинктуре…
Вся компания дружно рассмеялась. Не смеялся только Гайдар.
- А ведь знаете, Алексей Иванович, я сначала подумал, что вы наш с Владимиром Петровичем коллега . Убедился теперь, что это не так. Я ведь такую повесть действительно задумал. Вот только слова еще не написал. И названия не придумал. И про сады – интересная мысль, но я как-то не так думал, да… Может быть, и название подскажите?
Штирлиц никогда еще не был так близок к провалу. Надо было срочно отыгрывать назад.
- Ну уж это увольте, Аркадий Петрович, имя своим произведениям может дать только сам писатель. Это ж как назвать ребенка – дело сугубо интимное!
И вот тут меня опять торкнуло! Это что, получается, я невольно натолкнул Гайдара на сюжетный ход с садами, да еще и подсадил идею дать повести имя сына? Блин! Надо все-таки язык придерживать… Да! Тяжела ты судьба «попаданца». И главный твой принцип должен быть: «не п…, ой, не мусори словами! Вот!».
Не буду говорить, что Маргариту отпустили на ответственное задание в моем сопровождении (для охраны), потому что терять такого ценного кадра «Литературка» не собиралась. Но какой-то чертик выскочил все-таки из табакерки, потому что, когда мы выходили, кабинет петрова покинул и Гайдар, так я остановил его в коридоре, уверился, что мы тет-а-тет, и произнес:
- Вы, Аркадий Петрович сыну своему накажите: его сына, внука вашего пороть! Обязательно пороть! Глядишь, человек из него и получится…

*   *   *

Первого марта сорокового года в двадцать часов и двадцать шесть минут в квартире Зинаиды Виссарионовны Ермольевой раздался звонок. Профессор, которая вымоталась на работе и чувствовала себя отвратительно уставшей, подошла к телефону не сразу. Эта удивительная женщина получила профессора без защиты диссертации, создание холерного бактериофага, разработанный ею препарат оказался эффективным при брюшном тифе и дифтерии. Сейчас в ее лаборатории отрабатывалась промышленная выработка холерного бактериофага, который должен был применяться при вероятной вспышке опасного заболевания.
- Зинаида Виссарионовна? – голос в трубке был незнакомым.
- Да, это я. – голос женщины прозвучал немного глуховато, казалось, скрывать усталость уже не было сил.
- Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин.
Зинаида Виссарионовна похолодела. Она знала, что Иосиф Виссарионович имел такую привычку, звонить кому-то, задавать вопросы, иногда это были совершенно простые, ничем не приметные люди… Усталость слетела с нее, как будто и не бывало.
- Добрый вечер, Зинаида Виссарионовна. Как дела, сестричка ?
- Работаем, товарищ Сталин.
- Мы следим за вашими успехами, да… Есть мнение, товарищ Ермольева, что вам надо бросить все свои силы на создание препарата из плесени. По нашим данным, первые полученные результаты очень пэрспективные. У нас сложилось мнение, что вашей лаборатории надо расширяться. Сегодня принято решение о создании научно-исследовательского института. Назовем его институтом антибиотиков. И вы будете им руководить. Да… Бактериофаг пусть до ума доводят коллеги. Считайте главной и неотложной задачей создание препарата из плесени. Справитесь?
- Приложу все силы. – твердо ответила Зинаида.
- Хорошо, сестричка… Думаю, что справитесь. У вас просьбы есть?
- Есть одна просьба. – так же твердо произнесла профессор Ермольева.
- Я знаю эту просьбу, сестричка…
На несколько секунд, показавшихся Зинаиде бесконечными, в трубке стало совершенно тихо.
- М сделаем так. Дадим ему ответственное и секретное государственное задание. Справится. Выпустим и восстановим во всех регалиях. Не справится, больше о нем нэ спрашивай.
«Удивительная женщина! Да! Однолюб! Уже второй раз замужем, обоих мужей арестовали, а просила бы за первого мужа, да… А что, если в этом деле свести обоих ее мужей? Интересно получается, да…». И Сталин поднял трубку телефона, на лругом конце которого находился товарищ Берия.
А в одинокой квартире профессора Ермольевой, потомственной казачки и выдающегося ученого, еще долго горел свет. Зинаида Виссарионовна долго курила, одну папиросу за другой, но нервное потрясение еще не проходило. Сталин звонил далеко не каждому профессору. Но волновало Ермольеву не это. Когда-то у профессора Барыкина было три любимых ученика: Ермольева, Зильбер и Захаров. Оба они были в Зинаиду влюблены. Оба – это Зильбер и Захаров. Образцовый семьянин Барыкин не в счет. Зинаида полюбила красавца Льва Зильбера. Они поженились. А потом муж ее бросил. Вторым мужем Ермольевой стал Алексей Захаров. Их обоих арестовали. А она яростно боролась за возвращение одного из них. И теперь понимала, что у ее Левушки, вирусолога Льва Зильбера, появился реальный шанс выйти на свободу.

* В это время в «Литературной газете» не было главного редактора. Всем заправляла редколлегия. Но какая! Что ни имя, то ИМЯ: Владимир Петрович Ставский. Отчаянной храбрости военкор. Халкин-Голл, Финская, Западный фронт. Писал и доносы… Но… Погиб 14 ноября 1943 года во время вылазки за нейтральную полосу вместе со снайпером Клавдией Ивановой. Евгений Петрович Петров, тот, которого чаще всего вспоминают вместе с Ильфом, в представлении не нуждается: еще один погибший военкор. А Василий Иванович Лебедев-Кумач, глыба русской советской поэзии, Николай Федорович Погодин, выдающийся драматург и Ольга Сергеевна Войтинская, литературный критик, которой немало пришлось претерпеть за свой твердый характер и умение не преклоняться перед «генералами от литературы».
** В нашей истории Владимир Петрович Ставский был тяжело ранен во время Финской войны 1939-1940 годов и сейчас должен был бы находиться еще на лечении в Ленинграде.
*** И Ставский, и Гайдар служили в ЧОНе в годы Гражданской войны. Гайдар намекает на НКВДистскую сущность «попаданца».
**** Сталин намекал, что отчества у них совпадают, в РИ он действительно звонил Ермольевой и называл ее в разговоре сестричкой. Правда, это было в сорок втором, в Сталинграде, когда усилиями группы Ермольевой была предотвращена вспышка холеры в войсках и среди мирного населения. А успехи в борьбе с холерой получит Сталинскую премию в 1943 году, на средства этой премии будет построен истребитель «Зинаида Ермольева».

Отредактировано VladTar (10-02-2021 11:04:50)