Продолжение (предыдущий фрагмент на стр. 41)
Глава 85
Кавендиш был тактиком. Генеральный менеджер Арены свободный Ральф Тонно был стратегом. Смета, рассуждения о рекламе, звездах и суперзвездах волновали его в гораздо меньшей степени, чем подводные камни создания картинной галереи Арены в Дерриборо и бесспорный вызов общественным нормам от этого деяния. Последствия выбора и возможные проблемы он видел много лучше менеджера бойцов. Блоги гладиаторов можно было игнорировать — большинство граждан свободного мира так и делали. Галерею в Дерриборо игнорировать было нельзя.
Ральф Тонно изучающе разглядывал Роберта, словно находился на предпродажных смотринах, и Роберт отвечал таким же оценивающим взглядом. Он был мечтой скульптора — этот высший управленец Арены, да и художнику было, на что смотреть и с чем работать. Далеко не красавец, но посадка головы, но пронизывающий цепкий взгляд… Роберт подумал, что на неподготовленных людей Тонно должен был производить неизгладимое впечатление.
— А вы знаете, доктор, — заговорил генеральный менеджер, — что голосование за вас… когда вам так не повезло с Акулой… результат вмешательства сенатора Дженкинс?
Роберт сузил глаза. Чего-то похожего от Элис он ожидал, а вот то, что зрители не смогли принять решение самостоятельно, оказывало воздействие, сходное с ледяным душем. Значит, Элис опять была права — эта галерея была ему необходима. Он должен был выйти за пределы мира Арены и должен был нанести этому миру неотразимый удар — в голову…
Генеральный менеджер ждал ответ, и Роберт раздвинул губы в любезной улыбке:
— Теперь знаю, — спокойно ответил он. — Сенатор Дженкинс не имеет привычки похваляться благодеяниями.
Менеджер согласно кивнул, и Роберт понял, что решение принято. А дальше дела понеслись с редкостной быстротой.
Смена освещения на вилле… Джо Тейлор неловко ежился, вынужденный работать под руководством Роберта, Билл отводил взгляд, но Роберту некогда было разводить церемонии, поэтому оба в конце концов успокоились и привычно взялись за дело, словно не было прошедших после Гамильтона лет. А еще было соглашение с местным Голливудом, приобретение витрин для рисунков и крепежа для картин, большой экран на стену для зала Волка и пропускная система для посетителей.
Роберт решил, что первые две недели посещение галереи должно быть бесплатным, и Кавендиш с ним согласился, свободного же Тонно подобные вопросы и вовсе не волновали. А когда на бывшую виллу из частных коллекций прибыли картины Роберта, дел и вовсе стало невпроворот. В этих условиях самые жесткие тренировки стали восприниматься как долгожданный отдых, а два боя — как особо бессмысленная трата времени.
Место для восходов и закатов Роберт выбирал особенно тщательно, а потом долго смотрел на двенадцать картин и думал, что не дай бог вновь погрузиться в то состояние, в котором он их писал. Сейчас, вспоминая те дни, он понял смятение Черча и радовался, что «Геба» и «Первая христианка» приглушали страшное напряжение сил и чувств, даря зрителям радость и наивную веру.
Накал страстей от декораций в театральном зале смягчала тихая простота гамильтоновского Вифлеема. И даже огромные фотографии Атвуда в соседнем зале не казались более чем-то чуждым. Роберт признавал, что был несправедлив к фотографу — за последние месяцы Атвуд сделал гигантский шаг вперед. Та первая работа с привычной здешней красивостью и излишним пафосом сменилась строгостью и глубиной. Евангельский зал заставлял думать, и Роберт надеялся, что старания Атвуда пробьют самоуверенность обитателей Дерриборо и благодушие туристов.
Хлопоты по открытию галереи сделали свое дело – теперь Роберт не ходил по переходам Арены, а по большей части бегал. Его обязанности на Арене никто не отменял. Элис хотелось видеть каждый день, а в сутках по-прежнему было двадцать четыре часа. Удлинять время работы за счет сна Роберт больше не рисковал — это могло выйти боком в поединке. Так что в распоряжении бойца оставались бег (поскольку использование элетроскейта не одобрял Дайсон), точный расчет времени и выбор самых коротких дорог — даже если эти дороги пролегали вблизи неприятных для Роберта участков Арены.
Одним из самых неприятных путей, способных посоперничать даже с дорожкой среди клеток с куклами, был коридор рядом с зоной вседозволенности. Бодрой музыке далеко не всегда удавалось заглушать несущиеся оттуда подозрительные звуки, и хотя Кавендиш уверял, будто девяносто процентов этих звуков были всего лишь звукозаписью, а большую часть времени в зоне вседозволенности бойцы банально напивались за стойкой бара, мысль, что кто-то получал от подобного звукового сопровождения удовольствие, вызывала отвращение.
Продолжение следует...