Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.30)
Совмещать воинское ремесло с ремеслом обычным дальше было невозможно. Необходимо было перевести в профессионалы хотя бы часть ополченцев. Отобрать две роты, тех, кто не желает следовать примеру отцов и дедов, не хочет продолжать занятия торговлей или ремеслом, кого лучшие семьи города считают «бездельниками». Александр не сомневался, что за одно то, что он займет эти буйные головы, Гент с радостью заплатит, а уж он постарается сделать из бездельников людей, в смысле — солдат.
И еще ему был нужен Карел Даалман.
Когда полковник изложил гентскому горожанину свой план, почтенный суконщик попросил время на размышления, и, конечно, Александр это время ему дал. Думал Даалман два дня и в результате согласился. В конце концов, у него было достаточно младших братьев и сыновей, кому можно было передать дело. И все же двух сыновей он решил взять с собой. Александр возражать не стал, полагая, что людей, подобных Даалманам, всегда не хватает.
А потом началась работа.
Две роты ополченцев, которые стали бы солдатами, а потом и офицерами для прочих ополченцев. Прочие ополченцы, которые должны были собираться на учения раз в три-четыре месяца. Холодное оружие, которое хранилось бы на дому. И огнестрельное — на специальных складах, под присмотром нанятых для этого людей.
Самая большая проблема заключалась в двух комплектах обмундирования — летнем и зимнем, которое тоже хранилось бы дома, но не надевалось в обыденной жизни. Втолковать ополченцам, что эта одежда и обувь предназначаются только для войны, оказалось неимоверно трудно.
«Не по-хозяйски!» — дружно твердили горожане, а еще больше их жены. Жены ополченцев оказались самой большой проблемой Александра, потому что если ополченцы говорили все это с виноватым видом, смущенные самим фактов того, что вынуждены перечить командиру, сказать то же самое о женщинах было нельзя. Уперев руки в боки, вызывающе вскинув головы в белоснежных и чуть ли не скрипящих от крахмала чепцах, они возмущались расточительностью Александра и магистратов, уверяли, что не потерпят бесхозяйственности и разгильдяйства. Проще было выбить налоговые льготы для ополченцев от магистратов, чем убедить в чем-либо женщин Гента.
Упорство и бесстрашие жен ополченцев перед лицом полковника было столь велико, что Александр де Бретей даже начал подумывать, а не привлечь ли женщин к вопросам обороны. Или, во всяком случае, к некоторым хозяйственным вопросам, связанным с обороной. А пока Александр убеждал, уламывал, давил авторитетом, и, в конце концов, после долгих споров и препирательств они сошлись на неприкосновенных куртках, штанах и башмаках.
Большего ждать было невозможно, и Александр вернулся к прочим насущным делам. Добиться слаженной работы всех его людей оказалось очень сложно. Александр сбился с ног и мог бы сорвать голос, если бы не уроки, полученные им в стародавние времена от бродячего фокусника. А еще были заседания в Совете, рассуждения горожан Гента, что отныне Совет Восемнадцати превратился в Совет Девятнадцати, обращения из Брюгге, Мехелена, Диста, Брюсселя и даже Турнэ, визиты Иоганна Нассау, который наблюдал за стараниями Александра, терпеливо выслушивал его рассуждения, а потом в задумчивости уезжал, уверяя, будто в этом «что-то есть»… И были обращения из первых семей Гента с просьбами к графу и графине де Саше стать крестными для их детей. Когда Александр первый раз получил такое предложение, он обратился к капеллану за советом, может ли он — католик — стать крестным для маленьких кальвинистов и лютеран. Капеллан глубоко задумался, а потом с воодушевлением ответил, что служение истине позволяет его сиятельству ответить на просьбу горожан, и даже привел в пример наихристианнейшего короля Генриха Третьего, чьим крестным был король-протестант Эдуард Шестой. Таким образом, у Александра и Соланж появились в Генте крестники, и это тоже накладывало определенные обязательства.
Дни, недели и месяцы проносились со стремительностью, с которой Александр прежде не сталкивался. Начало зимы порадовало его лишь тем, что передвигаться на коньках было гораздо быстрее, чем просто пешком. Весна обрадовала теплом, а остальное полковник практически не заметил. Впрочем, в апреле произошло событие, взбудоражившее чуть ли не весь Гент — крышу над домом Бретеев облюбовали аисты!
За всеми хлопотами Александр слегка подзабыл о размещенном на крыше колесе, но когда в казарму прибежал один из слуг и радостно сообщил, что «аисты благословили их дом», испытал удивившее его самого волнение.
«Аисты благословили его дом», — говорили в Генте, и эта новость заставила горожан шептаться, будто он первый иностранец, кого аисты признали своим. Только Карел Даалман воспринял эту новость спокойно, как нечто само собой разумеющееся, и Александр в очередной раз убедился, что Даалман тот самый человек, который ему нужен.
Продолжение следует...