Потерялась флешка с правленым вариантом... полдня психовала. Решили все-таки еще раз попробовать отредактировать. Вопреки моим психам дело пошло легче, чем при первоначальной правке. А теперь жду ТАПКОВ! (У меня уже полочка новая готова).

Глава 12

Феникс открыл глаза. Ещё четыре дня позади. Осталось шесть. Он заставил себя сесть. Перед глазами поплыли цветные круги. Затошнило. Раны на животе и спине, самые глубокие, никак не хотели заживать, воспалились и сочились гноем, а перевязать их было нечем. Ну не обращаться же с такой просьбой к Оринсу!
Феникс рывком встал, привычно проглотив крик. Оперся руками о стену и стоял так до тех пор, пока голова не перестала кружиться. Самое легкое сейчас – лечь. Лечь и не пытаться оспорить неизбежное. Разве может человек что-либо сделать в таком состоянии? Феникс криво усмехнулся: «Может... если он – не только человек!» Человеческая четверть крови, самая упрямая, самая ненавистная, горькая, как настой полыни – заставляет стоять на ногах даже тогда, когда все кончено... и оборотень с эфом послушно встают рядом, поддерживая, помогая в этой неистовой борьбе за жизнь.
Эф внутри засмеялся и подставил свое плечо. Оборотень, упрямо зарычав, прыгнул и тоже взял часть боли на себя. Человек принял их помощь, смахнул пот со лба и выпрямился. Рассмеялся глухим, надрывным, больше походящим на карканье, смехом: «Я – зверь! И умру как зверь... Сражаясь... а не как свинья, подвешенная на разделке! Хотите мою жизнь – возьмите! Только каждую каплю моей крови вам придется оплатить реками своей! И плевать на раны, плевать на боль! Да и вообще, впервой ли?»...

На прогулку выводили после обеда. Услышав, как отпираются соседние камеры, Феникс стукнул кулаком по двери. На секунду с той стороны стало тихо. Потом кто-то что-то спросил. Ему ответили. Феникс услышал только свое имя... Наконец, в дверях повернулся ключ, и он увидел вытянувшиеся лица охранников.
Когда Феникс вышел в коридор, на лицах заключенных промелькнуло удивление, у некоторых граничащее с суеверным ужасом. Анатоли радостно рванулся было к нему, но Перкунас привычно удержал книжника и приветственно поднял руку. Влас улыбнулся и поднял большой палец.
Инор горестно опустил глаза и вздохнул. Феникс понял его, но не стал подбадривать старика – он так решил, и пусть Инор в сто раз человечнее любого человека, но для него сейчас жалость и милосердие понятия непозволительные и мешающие...
Во дворе он сразу сел возле стены, где сторожевая вышка давала немного тени. Охранник двинулся к нему, но на полпути остановился и повернул обратно, как видно посчитав, что он тоже может быть милосердным. Феникс подождал, пока он вернется на свое место и поискал глазами Анатоли, но первым к нему подошел Перкунас.
– Не лежится? Сдохнуть хочешь? – ворчливо проговорил он, но, несмотря на слова, в его голосе чувствовалась затаенная тревога.
– Разве Инор тебе не сказал? – Феникс проигнорировал вопросы оборотня.
– Я с ним не говорил.
– Странно, я думал Инор не сдержится... и разболтает всем.
– О чем?
– Обо мне.
– Что знает Инор, – Перкунас присел на корточки и посмотрел Фениксу в глаза, – и не знаю я?
Феникс поднял взгляд в небо и улыбнулся. Перкунас терпеливо сидел и ждал, зная, что тот никогда не говорит без причины.
– Я собираюсь бежать через подземелье, – наконец спокойно сообщил Феникс.
– Ты в своем уме? Или – последний выбили? – Перкунас почувствовал, что от такого у него встали дыбом волосы на спине. – Когда?
– Через несколько дней. Мне нужно немного подготовиться... 
То, что оборотень высказал в ответ, вряд ли можно было занести в письменные анналы, но образность и неповторимость впечатляла. Феникс широко улыбнулся. Таких оборотов он давно уже не слышал. Только ради этого стоило поговорить с Перкунасом. Наконец, Улур выдохся...
– Ты не поверишь, Перкунас, но ты мне в этом поможешь, – произнес Феникс, приготовившись слушать еще один трактат под названием: «Как заворачивать уши в трубочку, не прикасаясь к ним руками». Собеседник его не разочаровал...
– Зачем тебе это? – спросил под конец оборотень, переведя дух. – Жить надоело?
– Все просто, Перкунас, – поднял глаза Феникс, – я и так не жилец. Скоро меня убьют – это уже решено, но я хочу еще раз показать им... по самое плечо! Мой единственный шанс, это – пройти через подземелье. Анатоли, кажется, уже выяснил все, что мне нужно. Инор узнал, где генератор безмагии. А мы с тобой должны только суметь его отключить и дойти до входа. Я не смогу ничего сделать без тебя. Если ты откажешься, я попытаюсь это сделать в одиночку, но тогда лучше будет, если ты прибьешь меня сразу. Не так буду мучиться...
Перкунас опустил голову, глядя в песок перед собой. – «Кто он ему? Просто заключенный, с которым его свела судьба на одной из своих дорожек... или друг, который был рядом одиннадцать лет и который теперь должен умереть?  Его, Перкунаса, срок – закончится через восемнадцать лет. Может, просто... плюнуть, развернуться и отойти? Пусть этот бешеный парень – сам лезет в свои подземелья... или сдохнет. Легче? Лучше? Для кого?». – Оборотень поднял взгляд. Впился глаза в глаза, стараясь увидеть за бесшабашной усмешкой что-то еще. И увидел. В глубине синих глаз стоял невыносимый, панический ужас. Перкунас вздрогнул, будто бы дотронулся лапой до обнаженной души Феникса. – «Значит вот как, парень? Боишься, но делаешь... Ломаешь себя изнутри так же, как ломают тебя снаружи... И только улыбаешься, когда в открытую незаживающую рану твоего отчаяния и страха вонзаются клыки безнадежности...».
– Я с тобой, – глухо, будто бы через себя, проговорил Перкунас. – Сделаю, как скажешь...
– Я очень на тебя надеялся. Спасибо...
– Рано ещё, – в голосе Перкунаса прорезались знакомые ворчливые нотки. – Потом скажешь. И я хочу знать – куда лезу...
– Конечно, Перкунас, – согласно кивнул Феникс. – А сейчас... позови Анатоли. Я должен успеть поговорить с ним до конца прогулки... 
Улур встал и посмотрел на него сверху вниз. – «И чего я согласился? Одного бы удара хватило... этот парень навсегда бы успокоился и не делал больше никаких проблем. Так, нет, лезь теперь в подземелья... Неизвестно, есть ли там эти... врата или это просто выдумки Анатоли. Одно слово – дурак ты Перкунас...».   

Тихое хихиканье встретило Огола еще на подходе к комнате отдыха. Охранники стояли вдоль коридора и давились от смеха.
– Что случилось-то? – поинтересовался он.
– А ты... еще не знаешь?
– Я только с вышки. Смену сдал.
– Тогда... иди скорее.
Остальные расступились, чтобы дать Оголу пройти в комнату, где сидели главные действующие лица – Дрейк с Бансом. Они были явно навеселе. Дрейк, по своему обыкновению,  громко и в лицах рассказывал, как Хаттон, выпив пиво, внезапно осознал, что ему очень хочется в туалет. Дружный смех показывал, что актерские качества Дрейка были оценены по достоинству.
– Ну и? – спросил Огол, не понимая – чего смеяться над человеком, который после пива захотел в туалет?
– Ну и? – передразнил Огола Дрейк. – Иди, посмотри сам!
Все еще недоумевающий охранник подошел к туалету. Зрелище, открывшееся ему, можно было бы назвать омерзительным... если бы не само действующее лицо. Вернее, не только лицо. На полу в луже своих экскрементов спокойно посапывал Хаттон...
– Чего это он? – оглянулся на Банса Огол.
– Дрейк накачал его слабительным со.. со.. – Банс в очередной раз согнулся от смеха.
– ...со снотворным?! – догадался Огон.
– Ага...
– Снотворное? Со слабительным? – повторил он, удивленно качая головой. Его лицо выражало трудный процесс осознавания. Наконец, смысл шутки дошел до него.
– Засранец Хаттон! – Огол провозгласил это, поднимая кверху палец. – Ха-ха-ха, слабительное со снотворным! Ну вы придумали!!!
В ответ грянул громкий хохот. Банс понял, что в ближайшее время про их шутку – будут знать все охранники тюрьмы... И не только этой. Уж у кого-кого, а у Огола – было достаточно знакомых во всех тюрьмах провинции!