Да, блин, до идеала-то далековато. Пошла править.

Интерлюдия (или интермедия?)... (2) - Вариста...

Молодого человека, задумчиво стоящего возле окна, можно было бы принять за бездельника и франта – аккуратно расчесанные волосы, собранные в хвост, спокойная, слегка расслабленная поза, руки скрещенны на груди. Он стоял возле окна и смотрел на город, раскинувшийся внизу. По далеким улицам важно шествовали празнично одетые горожане, веселые детишки бежали за каретами, важные матроны закрывались цветными зонтиками от солнца. Гордо вскинутый подбородок, надменно сощуренные глаза... Вряд ли кто, увидевший сейчас юношу, смог бы сказать, какую тоску и ярость тот испытывает сейчас. Чувства эти были давними, он к ним почти притерпелся... но все еще достаточно острыми, чтобы приносить боль. Можно было бы отойти от окна подальше, чтобы не смотреть на веселый, готовящийся к празднику город, не терзать себя мукой одиночества, но упрямство не позволяло даже здесь, где никто не видит, дать поблажку измученному сердцу. 
Тихо скрипнула дверь.
- Господин Манеран...
- Да?.. – отозвался, поворачиваясь, юноша.
Он слегка подосадовал, что, засмотревшись, не услышал, как открывалась дверь.
- Ваш обед.
- Подавайте, - кивнул молодой человек и отошел от окна.
Стражник, стоящий у двери, отошел в сторону, пропуская человека с подносом. Тот вошел, подволакивая правую ногу, как всегда слегка отстранненно, будто бы задумчиво, поставил поднос на стол и, шаркая, пошел обратно к двери.
- Эй! – остановил его возмущенный вопль, - Я это есть не буду!
Человек равнодушно пожал плечами, но не повернулся. Что было его ошибкой. В следующее мгновение миска с холодной жирной кашей ударила его в спину.
- Я не буду есть холодное! Если еще раз принесешь мне такое, я тебя убью!
На его крик в камеру вбежала стража, которая до этого стояла за дверями и не сильно желала показываться на глаза молодому дворянчику. Уж слишком многого он требовал и позволял себе. Вот, другие заключенные, сидят себе тихо и жрут холодную баланду, даже и не думая о том, что им будут подавать кашу, приправленную маслом, а этот, видите ли, недоволен, что каша холодная.
На данный момент единственным желанием стражников было дать хорошенько в морду зарвавшемуся заключенному... но парень-то именно этого и ждал! 
Нагло, презрительно сложив руки на груди, Вариста улыбался, глядя в разъяренные лица стражников. Наказать его можно было только по прямому указу начальника тюрьмы, а рядовые стражники даже мечтать не могли, как-либо причинить вред ЭТОМУ заключенному. 
Несколько мгновений стражники ненавидящими взглядами пытались размазать нахала по стенке, но одних только взглядов было недостаточно, чтобы заключенный мог испытать хоть какой-то дискомфорт.
Один из стражников недовольно, больше злясь на свое бессилие, бросил разносчику:
- Собери это! И в следующий  – раз приноси теплое, раз уж наш граф настолько привередлив!
- Благодарю... – надменно бросил Манеран. Правда, благодарности, как раз, в его тоне совсем не наблюдалось. Одно наглое высокомерие.
Стражник пропустил вперед себя разносчика и зло хлопнул дверью камеры. Варисте показалось, что поворот ключа тоже был предельно недовольным.
Молодой человек тяжело вздохнул. Ему что, так важна была эта каша? Какая разница, теплая она или холодная? Можно подумать, что он питался всю жизнь с золотых тарелок изысканными яствами! Ха! Именно так они и думают! Он, граф Вариста ис Манеран сделал так, что ни у кого из его тюремного окружения даже мысли не появилось в чем-то ему перечить. Все желания исполнялись сразу и даже относительно безукоризненно. Все, кроме одного!
Вариста снова подошел к окну. Солнце бросало косые лучи сквозь решетку... В сердце толкнуло знакомой болью. Свобода!!! В шестнадцать лет оказаться в тюрьме по обвинению в убийстве, которого не совершал и знать, что через два года, на совершеннолетие, он отсюда выйдет. Но не на свободу, а на плаху. Несовершеннолетних казнить нельзя, но... можно держать в тюрьме до совершеннолетия, а уже потом… Подарок на день рождения – топор палача! 
Юноша упрямо сжал зубы. Так, что по скулам заходили жевалки. С ним обходились так, как подобает обходиться с аристократом, поместили в башню, в отдельную камеру с видом на город, выполняли все его требования, но... лучше было бы сидеть где-то в другом месте, чувствовать себя настоящим заключенным, а не птицей, бьющейся окровавленной грудью о прутья клетки. Видеть и не мочь, хотеть и не иметь права, жить и ожидать смерти... в точно известный день  – это было хуже любой пытки... 

Ему было одиннадцать, когда отец с матерью взяли его на небольшую прогулку –  вдоль границ владений. Варисте, с высоты своих теперешних шестнадцати, казалось, что восторженный мальчишка, которым он был тогда, мог бы и побольше ценить отца и маму, находившихся рядом. Но... кто же в детстве думает о плохом? Кто же тогда мог знать, что эта обычная поездка навсегда изменит судьбу Варисты? Только боги... Но они то, ни тогда, ни сейчас, не собирались помогать людям. Граф Манеран был Истинным Змеем, его жена была Хранителем Дома, но ни магия, ни молниеносная реакция не помогли,  когда ночью, на их небольшой отряд, напали десихары – убийцы, приходящие с гор. Раненого графа и его детёныша забрали с собой, а над трупом матери долго кружил одинокий орел-стервятник, то ли не решаясь спуститься, то ли охраняя ее дух, направляющийся в чертоги безмолвных богов. Вариста видел этого одинокого орла, сидя в наплечной корзине горца. Зная что, с этого мгновения, его жизнь уже никогда не станет прежней.   
Горцы вместе с пленниками зашли уже достаточно далеко в горы, когда, на одном из привалов, отец, которого они считали не способным двигаться, внезапно столкнул сына в пропасть. Было ли это отчаяние... или точный расчет, Вариста так никогда и не узнал. Падая и цепляясь за выступы скалы, он, скорее инстинктивно, чем сознательно, обратился к змее. И змея влила в его кровь свой яд. Время как будто остановилось, скалы затормозили свой бег и Вариста, с удивлением, понял, как он может спастись... Оттолкнувшись рукой от уступа, он изменил направление своего падения. Дальше  – пошло легче. Скалы были не такими уж и гладкими, как могло показаться сверху. Было и за что зацепиться, и на что встать. С уступа, зацепившись, ребенок посмотрел вверх. Небо было далеко. Но, в данный момент, это не интересовало мальчишку. Он ждал, рискнут ли десихары спуститься за ним, или нет? Они не решились... 
Через месяц оборванный, исхудавший до неузнаваемости, Вариста спустился с гор. Его счастье, что он несколько раз встречал немногословных горных пастухов. Те делились с мальчиком сыром и хлебом, но на этом всё их милосердие заканчивалось. Суровые и неразговорчивые, пастухи отводили маленького бродягу подальше от стада и махали рукой – «Иди!». Вариста уходил, зная, как ревниво относятся эти пастухи к своим стадам. Жизнь овцы или барашка для них во много раз ценнее, чем неизвестного бродяги. Накормили, дали за пазуху плоский, как ладонь, твердый хлеб и ладно.
Мальчик, блуждая в незнакомых горах, срывался с насыпей, карабкался на скалы, блуждал в ущельях, но ни разу не заплакал. Хотя только милостивые боги знали, как медленно, капля за каплей, сочится невидимыми кровавыми слезами его маленькое сердечко. Но он был Змей... и он был граф. Так что, до боли закусив губу, Вариста снова заставлял себя начинать восхождение.
Родная долина встретила его незнакомыми солдатами на дорогах. Пока что на маленького оборвыша не обращали внимания но, чем ближе Вариста подходил к родному городу, тем больше странностей он замечал.   
Люди чего-то боялись и прятали грубые слова и выражения за любезными масками и улыбками. Это заставило мальчишку быть осторожным.
Так, таясь, он проходил, через хорошо знакомые села. Ему помогали, даже жалели, но, опять же, с какой-то постоянной оглядкой. И Вариста не рискнул назвать себя.
Ближе к замку скрываться становилось все труднее. По разговорам на дорогах и в селах он понял что, когда семью Манеран сочли погибшей, император как-то сразу и очень быстро (подозрительно быстро), прислал на опустевшие земли наместника. И новенький правитель, воссев на еще теплом троне Манеран, начал вводить свои порядки. Обычаи и законы, сотни лет правления рода Манеран, были уничтожены за неполный месяц. Но, что самое страшное, в графство были введены войска. И люди боялись поднять головы. Они искренне жалели о смерти своих повелителей, но ничего поделать не могли... 
Вариста только скрипел зубами и клялся что, как только доберется до замка и заявит о своих правах, этот наместник полетит с его земель как плетеный детский мячик. Но встреча состоялась гораздо раньше.
Новый управитель решил выехать на охоту и, именно на той дороге, именно в то утро, оказался худой пацаненок, не пожелавший уступить дорогу кавалькаде. Кто-то из служак, уже замахнувшийся было на наглеца плеткой, вдруг замер:
- Боги, да это же…!
- Я, граф Вариста ис Манеран, законный правитель этих земель, - ломкий детский голос яростно звенел... в утреннем воздухе любой звук был хорошо слышен, - приказываю тебе, самозванец и узурпатор, покинуть мои владения!
- Что?! – советник Ларми, временный наместник Императора в графстве, не хотел и не мог поверить своим ушам. Нечто замазанное и зачуханное стоит у него на дороге и командует!
- Уберите это с моей дороги! – закричал он, - Чтобы всякая нищета обьявляла себя правителем!
Мальчика столкнули в придорожную канаву. Кавалькада, резко развернувшись, поскакала обратно в замок.
- Господин советник! – один из местных дворян пришпорил своего коня и приблизился, - этот мальчишка сказал правду! Он – Манеран!
- Ну, так займись им! – приказал Ларми, - Или ты не хочешь получить свои новые владения?
Всадник изумленно охнул, но сразу же натянул поводья. Что ж, терять земли, из-за змеиного выкормыша, он не собирался. Правление Манеранов закончилось, и... если ему суждено поставить в этом точку – так тому и быть!
Но мальчишки в канаве уже не было. Порыскав по округе до вечера, он вернулся в замок ни с чем. Выродок Манеранов пропал. Наверное, к лучшему.
Вариста ис Манеран нашелся гораздо позже, почти через полгода. Вот тогда-то и стало ясно, какую ошибку допустил советник Ларми, не зарубив змеёныша на месте. Вариста собрал недовольные новым правлением кланы и поднял восстание. В один момент графство заполыхало огнем в буквальном смысле слова. В одну ночь были подоженны готовящиеся к отправке зерна амбары, казармы имперских солдат, дома продавшихся новой власти дворян и чиновников. Маленький нахал сумел организовать всё так, что во всех областях его владений воставшие действовали по единой схеме, продуманной с такой филигранной точностью, что наместник оказался запертым в замке и не был способен ни на какое сопротивление.
Взрослые вожди кланов смотрели на мальчишку, с раскосыми горящими глазами, и понимали, что мальчик-то унаследовал, не только змею в спине, но и блестящий тактический ум рода Манеран. Любой ход Ларми был им просчитан и предусмотрен заранее. Вариста оказался истинным военным гением, но… у него пока ещё было маловато опыта.
Через четыре месяца вошедшая в графство Манеран Имперская Гвардия с ходу смела разрозненные отряды восставших. Молодой Манеран ничем не мог помочь своим людям... Преданный, самыми надежными, казалось бы, вождями кланов, он с бессильной яростью смотрел, как казнят людей, виновных лишь в том, что остались ему верны.
Ярость и ненависть сопровождали его вдоль всей дороги в столицу, где, как зачинщика восстания, его ждал суд. Двенадцатилетний Вариста понял, что не будет больше никому доверять.   
В суде он защищал себя сам. Судьи смеялись и настаивали на старике адвокате, пока Вариста не заявил:
- Стар и млад! Что ж неплохая компания, когда одного надо приговорить, а другого отправить на пенсию, чтобы он больше не попадался на глаза! Ваша игра груба и топорна! Постарайтесь в следующий раз не пытаться столь явно это демонстрировать!
Судьи перестали смеяться... и стали играть тоньше. Снова Варисте не хватило опыта, для того, чтобы  разыграть все козыри, имеющиеся на руках. Но он сделал все, что мог. После предварительных слушаний советник Ларми оказался весьма в затруднительном положении. Все обвинения, которые он предъявлял малолетнему бунтовщику, отметались холодной логикой и с такими комментариями, на которые даже у бывалых судей не было ответа.
Но у Ларми была свобода и у него были деньги. У Варисты же этого не было. Была только уверенность в своих силах, гордость, чтобы держаться, когда отчаянно хочется все бросить и по-детски расплакаться перед взрослой ложью и несправедливостью. Вариста держался, потому что это была его месть. Месть самому себе, за то, что доверился предателям и из-за него погибли люди. Месть Ларми, который думал, что можно не считаться с грязным мальчишкой, встреченным случайно на дороге. Месть жестокому взрослому миру, против которого одиноко стоял гордый Змей.
Его приговорили. Но не к казни, как ожидал Вариста, а... к поступлению в закрытую Имперскую Военную Школу. Видно, судьи решили, что талант Варисты на службе Императору – более важная вещь, чем обида мальчишки, с которой умелые преподаватели справятся за пару-тройку лет муштры... а заодно и объяснят ему правильное понимание Имперского Долга. 
Земли графства Манеран остались под управлением советника Ларми – до совершеннолетия молодого графа. Правда, если только граф Вариста ис Манеран сможет доказать – своим прилежным учением и службой Императору, что он достоин того, чтобы стать правителем.
Вариста затаил обиду, но счел решение гораздо лучшим, чем то, что предлагал Ларми - тюремное заключение до совершеннолетия... а потом казнь.  Четыре  года учебы, а потом два года службы – всего 6 лет и он вернет свой замок... Как законный правитель и граф Манеран!
Годы учебы заставили Варисту по-другому взглянуть на такой знакомый, но оказавшийся сложнее, чем он думал, мир. Вместе с ним учились и другие дети. Одних – послали сюда, по указу, верноподданные родители, другие – оказались младшими отпрысками знатных семей, которым, кроме военной службы, ничего не светило, а Имперская Военная Школа была неплохой ступенью в карьере. Вариста учился прилежно, но... ему этого было мало. Изучая стратегию и тактику, Вариста осознавал, из-за чего проиграл суд – у него не были обеспечены тылы.
Именно тылы и стал создавать себе юный граф... в столице, в свободное от учёбы время. Как отличнику и примерному ученику ему полагалось в неделю два выхода в город. И, пока другие ученики отдыхали по домам или развлекались, он, знакомство за знакомством, камешек за камешком, складывал свои связи – тылы. Никому не известный отпрыск приграничного Дома стал за эти четыре года вхож во многие столичные Дома. Всегда обходительного, вежливого, умного, со светскими манерами, графа приглашали и те, кто имел на выданье дочерей, и те, кто искренне ценил его как увлекательного собеседника. Нередко, утром сдав экзамен, вечером того же дня граф Вариста целовал ручку жене преподавателя на очередном светском приеме. Жена смотрела на мужа... и просила «сделать хоть что-то» для такого милого молодого человека.   
Все кончилось неожиданно. Императорский бал, который должен был стать для Варисты вершиной светской карьеры и, наконец, определить его дальнейшую воинскую судьбу, стал для него концом всех его надежд и желаний. Прямо во дворце, почти на виду у всех, был убит советник Ларми. Всегда холодный и расчетливый, Вариста запаниковал и бежал. Прямое оскорбление Императора – убийство в Императорском Дворце... за это казнили без суда и следствия.
Инстинктивно Вариста выбрал единственную дорогу, которую хорошо знал – домой. Туда, где можно укрыться... пересидеть... и, может быть... он еще сможет со временнем себя оправдать.
Но то, чего не учел Вариста – это деятельность обиженного им Ларми. За четыре года из подданных Манеран он сумел сделать верноподданных Империи. Где-то понизив налоги, где-то поставив дополнительный военный пост между горцами и мирными хлеборобами... И в какой-то момент, все еще жалея Дом Манеран и их «глупого мальчишку», жители начали осознавать, что под новым управлением живется легче и лучше. Род Манеран был древен, и, в конце концов, эта древность вылилась в консерватизм во всем, что их окружало. А теперь... Новые торговцы приезжали и привозили новые товары, поля, обработанные новым способом, давали больше урожая, новые налоги стали меньше, да и жизнь, если говорить честно, спокойнее и сытнее. 
Прискакавший среди ночи молодой Манеран был вежливо приглашен в дом а, как только уставший с дороги господин уснул... был схвачен имперскими солдатами.
Суд был короткий. И несправедливый до такой степени, что Вариста даже не стал оправдываться. Обвинения не рассматривались. Сразу же последовал приговор – смертная казнь в день совершеннолетия, а до казни – тюрьма. Оставлять на свободе убийцу никто не посмел. Все связи, которые завел юный Манеран в столице за это время, в такой ситуации не стоили ни гроша. 
Змей молча выслушал приговор, усмехнулся одними губами и поинтересовался, куда его запрут: к уголовникам или к политическим? Судья... тоже оказался с чувством юмора. Варисту... посадили в одиночную камеру с видом на город. Изощренная, тонкая и очень болезненная пытка. 

Вариста как раз расчесывал и собирал волосы в высокий хвост, когда замок щелкнул.  Дверь камеры открылась. Юноша повернулся. Волосы, не скрепленные заколкой, рассыпались по плечам.
- Господин граф! Позвольте, пожалуйста, палачу осмотреть вас!
Вариста встал. Спокойно встретил взгляд входящего в камеру высокого человека в маске.
- Вы палач? – спросил он, делая ударение на первом слове.
- Да, - ответил мужчина басом, - извольте поднять волосы!
Вариста помедлил, чувствуя, как руки внезапно налились тупой тяжестью.
- Конечно, - кивнул юноша и, приподняв густые черные волосы, обнажил шею.
- Будет топор или меч? – ровно, будто речь идет не о его казни, спросил Вариста.
- Я думаю, меч. По стоячему, - побасил палач, рассматривая юношу. – Хотя... – на секунду сбился он, - вы ещё молоды, можете потерять сознание, а рубить склоненную голову... Может получиться некрасивый срез. А если еще и задеть подбородок... Наверное, все же топор... На плахе – можете терять сознание сколько захотите.
Вариста сузил глаза:
- Господин палач, если мое мнение еще тут играет какую-нибудь роль, я хотел бы, чтобы вы обезглавили меня мечом! Не беспокойтесь, я не потеряю сознания... и не допущу, чтобы ваш удар испортил мое лицо!
Палач с удивлением посмотрел на хрупкого паренька, стоящего навытяжку перед ним. В глазах у юноши горел спокойный, уверенный огонь осознания собственной силы. Такие – идут до последнего... и даже на эшафоте ведут себя как на Большом Императорском Приеме.
- Я приготовлю столб и плаху, - ответил, наконец, палач, - Прошу вас, подумайте еще раз... вы слишком молоды, чтобы стать у столба!
- А умирать я – не молод?! – зло отозвался юноша, - Так сделайте мне подарок на день рождения... и казните меня так, как я этого прошу!
Несколько мгновений палач молча смотрел на узника.
- Хорошо, – он с уважением поклонился. – Будет, как Вы просите...
Дверь закрылась... и Вариста позволил себе рухнуть на стул. Казнь – завтра. Под окном уже с утра слышно, как возводят эшафот. Удары топоров отдаются болью в сердце... За эти два года, казалось бы, можно было подготовить себя к мысли, что смерть неизбежна, а вот, пришел палач... и сердечко дало сбой. Умирать таким молодым, так рано... Стало страшно. А ведь жизни-то, по-настоящему, и не было-то! Что он успел сделать за эти восемнадцать лет? Увидеть смерть отца и матери... поднять восстание... поучится в армейской школе... И просидеть два года в тюрьме. Хорошая жизнь! Главное –очень насыщенная! 
Вариста посмотрел на свои руки, лежащие на столе. Они немного дрожали. Он разозлился и сжал кулаки. Нет! Они никогда не увидят страха человека из Дома Манеран. Змеи умирали, но не сдавались! И он, последний Змей-Манеран, завтра станет у столба и примет смерть так, как это положенно, с гордо поднятой головой и открытыми глазами!
Чуть погодя пришли брадобрей с портным. Юноша усмехнулся и провел ладонью по гладкому подбородку. Было бы что там брить! Во-первых, он в любом случае еще слишком молод, чтобы появился даже небольшой пушок... а во-вторых – у Манеранов не растет борода!
Брадобрей откланялся и удалился, понимая, что здесь ему делать нечего. Портной немного задержался, чтобы обмерить юношу. Вариста вытерпел это спокойно, не делая попытки как-то ускорить процедуру.
- Можно вас попросить, - сказал он, когда обмеры были закончены, - сделайте жилетку – из двойной кожи, плотную, чтобы я мог одеть ее под рубашку.
Портной на секунду обернулся:
- Зачем?
- Видите ли, у меня на спине симбионт – Змей, – усмехнулся Вариста. – Когда меня обезглавят... он будет несколько возбужден и попытается вырваться.
«Несколько возбужден... – подумал он, улыбаясь, - вот же сказанул! Да Змей будет в панике, в ужасе, в ярости! Как бы он ничего не натворил!»
- Плотная кожа не даст ему вырваться наружу... и он умрет вместе со мной. Я не хочу, чтобы все видели смерть моего Змея. Она крайне неэстетична...
- Да, да, - закивал головой портной, - молодой человек, вы абсолютно правы! Но... вы позволите взглянуть на вашего Змея, чтобы я мог точно рассчитать размер жилетки?
Вариста скинул рубаху и обнажил спину. Шустрый старичок взглянул туда. Юноша услышал удивленный вскрик.
- Извините! – тут же склонился портной, - я впервые вижу такое! Это же настоящая змея! Живая!
- Да! – недовольно буркнул Вариста, одеваясь. - Сделайте так, чтобы Змей не вырвался из жилетки!
- Я пущу на спину тройную кожу, как на корсете, и усилю по краям металлическими вставками!
- Меня не интересует, как вы это сделаете! – прервал портного юноша, - Сделайте и все!
Старичок удивленно вскинул глаза но, увидев бешеный взгляд Варисты, поспешил откланяться и, пятясь, спиной вперед быстро покинул камеру.
Вариста еще некоторое время стоял, тяжело дыша и пытаясь справиться с яростью, рвущейся наружу. Он корил себя, что не смог до конца сдержаться... и позволил показать, как задевают его разговоры о предстоящем. Он поднял голову и смотрел вверх, в потолок, не давая слезинкам скатиться из глаз. «Умрите! – шептал он про себя слезам, - умрите сейчас... чтобы я вас больше не видел! Я не заплачу... Ни сейчас, ни на эшафоте!»
Ночь прошла спокойно, под равномерный перестук молотков с площади. Вариста лежал на кровати и слушал, как сердце пытается повторить этот стук. Ближе к утру он все-таки забылся тревожным полусном.

Сначала принесли одежду. Все как он просил – и жилетку, более похожую на кожаный полудоспех, и бархатный колет в цветах его Дома с вышитой на спине золотой змеей. Недаром портной так хотел ее видеть – змея получилась, как живая. Вариста оценил работу старика, сидевшего всю ночь над этой вышивкой. Был бы он здесь, надо было бы поблагодарить за такую заботу. Но портной не явился, прислав вместо себя верткого мальчишку-подмастерья.
Вариста отказался от помощи. Он кивнул и рукой показал, чтобы закрыли дверь. Одеться он мог и сам.
Змей заворочался, почувствовав накрывшую его жесткую кожу.  «Все нормально! Тихо! – успокоил его Вариста, - Это ненадолго!». Змей, безоговорочно поверив хозяину, успокоился.
Вариста подумал, что врать в последний день плохо, особенно Змею, но только усмехнулся про себя. Ведь не обьяснишь рептилии, что помилование никто им не даст. А жить друг без друга они не смогут. Значит – одна смерть на двоих. Только вот змее знать об этом не надо. До поры до времени – пока меч палача не отрубит хозяину голову...
Белая батистовая рубашка с открытым воротом, сверху – колет. Волосы подвязать высоко, на самой макушке, чтобы палач не промахнулся по открытой шее. Последний раз оглядеть себя, оправляя манжеты и разглаживая невидимые складки. Вот и все. Медлить более –  это давать себе поблажку. Нельзя. Только глубоко вдохнуть и резко выдохнуть пока еще никто не видит. И крикнуть в приоткрытую дверь:
- Я готов!

От ворот тюрьмы до эшафота – ровно сто шагов. Так было заведено издавна. Узник должен пройти их сам. Каждый шаг – это прощание. Все сто шагов. Некоторые узники все же предпочитали, чтобы их провезли или пронесли, но Вариста решил пройти. Сам. Шаг за шагом. Не торопясь, но и не медля. 
Вдоль стражи, выстроившейся по обе стороны прохода. Два офицера идут на шаг сзади. Аристократов Высоких Домов казнят не часто и почести  должны быть оказаны на высшем уровне. Варисте – все равно. Но графская гордость требует соответствия рангу. Казнить – можно, унизить – нет! 
Взойдя на помост, Вариста на мгновение замер. Давая толпе рассмотреть себя. Высокий юноша в белых сапогах и заправленных в них таких же белоснежных штанах. Темно-синяя с золотом жилетка. Белое, синее и золотое – ничего лишнего. Ни украшений, ни регалий. Только вышивка на спине. Золотой Змей. Лицо, с высокими скулами, кажется еще более заостренным из-за высоко поднятых черных волос. Раскосые глаза спокойны и несколько насмешливы. 
По толпе прошелся шепот. Женщины удивляла его молодость. Мужчины оценивали его мужество. И те и другие жалели его, но пришли посмотреть на казнь, как на редкое, очень веселое развлечение. Вариста даже не стал на них смотреть.
Он повернулся туда, где располагалась Императорская ложа. Что ж, как он и предполагал, Императора не было. В ложе сидели несколько Принцев и Принцесс. Вариста увидел знакомые лица. Младшая из Принцесс нервно теребила вышитый платок. Как это глупо – сочувствовать ему!
Вариста поклонился, как можно более изысканно. Он надеялся, что за два года, проведенные в тюрьме, мода не сильно изменилась, и он не покажется старомодным в своих манерах. Наследный Принц только немного наклонил голову, все остальные – поклонились глубже. Младшая принцеса ухитрилась сделать реверанс, одновременно прижимая к глазам платочек. «Она, что? И вправду плачет?» – удивился Вариста.
Потом такого же изысканного, но менее глубокого поклона удосужилась Ложа Высоких Домов. Здесь знакомых лиц было не в пример больше. Вариста даже удивился, увидев, сколько людей ответило на его поклон.
Кланяться толпе – не имело смысла, да и его воспитание не позволяло унижаться перед чернью.
Вариста подошел к столбу. Как и обещал палач, рядом стояла плаха, но юноша даже не посмотрел в ее сторону.
Лицом к Императорской ложе. Чтобы они видели его глаза до последней секунды, чтобы знали, что он невиновен.
Руки завели назад и продели в специальные кольца. Вариста постарался как можно плотнее прижаться лопатками к столбу – не надо давать змее даже шанса вырваться наружу. Волосы подняли и тоже привязали к столбу. Когда голову отрубят, она должна не упасть на землю, а повиснуть на волосах. Иначе – будет некрасиво. Допустить, чтобы голова аристократа покатилась под ноги толпе – величайшее оскорбление для всего дворянства. Поэтому высоко заплетенный хвост служил не только для того, чтобы палач мог видеть шею казненного, но и для удержания головы после смерти.   
Вариста не сопротивлялся. С достоинством позволяя закрепить руки и волосы. Еще несколько минут – и все будет кончено. Но эти несколько минут надо выдержать натянутой струной звенящих нервов и отчаяния. Не показать, что внутри бьется бессилие и обреченность, не дать упасть предательской слезинкой страху.
На помост, аккуратно поддерживая плащ, взошел глашатай. Толпа замерла. Вариста собрав последние капли гордости, вскинул голову. 
Глашатай, не спеша, развернул свиток. Откашлялся и начал читать:
- Граф Вариста ис Манеран признан виновным в убийстве Советника Ларми на Императорском Приеме, за что осужден на казнь путем отсечения головы в день своего совершенолетия.
- Господин Вариста ис Манеран! – повернулся глашатай к казнимому, - подтверждаете ли вы, что сегодняшним днем исполнилось вам полных восемнадцать лет?
Стандартный вопрос.
- Да! – стандартный ответ. – Подтверждаю.
Нет смысла обманывать и вымаливать еще несколько дней жизни. Непростительная гордость.
- В таком случае, казнь графа Варисты ис Манеран через отсечение головы будет совершенна сегодня, безотлагательно, в полном соответвии с приговором и Законами Империи! Есть ли у вас последнее желание?
Вариста усмехнулся:
- Благодарю! Желаний не имею!
Глашатай согласно кивнул и стал сворачивать свиток. Приговор оглашен – тянуть дальше смысла не имеет. 
Вариста сжался. Очень хотелось  отчаянно закричать от ужаса и пригнуть голову, закрыть глаза и не видеть, как палач берет двуручный меч. Змей панически дернулся, но вовремя успел перехватить предательскую дрожь тела. Замереть! Слиться со столбом! Ты уже мертв! Стой прямо и смотри! Нельзя отвести глаз от заточнной стали, нельзя не видеть замах, но можно сжать себя в тугую пружину воли – и умереть достойно!
Люди увидели, как молодой граф гордо вскинул голову и замер...   

...Больше всего Вариста ненавидел тупых вояк. А еще больше – солдатскую муштру на плацу, когда перестаешь понимать что-либо кроме однообразных команд. Тело само реагирует, потому что сознание отупело от жары и постоянных нелогичных команд.
- Лечь! Встать! Лечь! Встать! Бегом! Стоять! Бегом! Лечь! Встать! 
Вариста падал, поднимался, бежал и снова падал. Ни мыслей, ни желаний – ничего. Лечь – Встать – Умереть - Жить!
Солнце стояло в самом зените, стараясь добавить еще больше мучений. Раскаленный воздух уже не дышался, он глотался и выплевывался очередной командой.
- Лечь! Встать! Бегом, ублюдки! Еще быстрей! Ползете как свиньи! Лечь! Встать!..

Неожиданно меч опустился. На эшафот поднимался Главный Имперский Судья.
«Ну что еще! – зло подумал Вариста, - чего вы еще от меня хотите? Да убейте же меня скорее! Я же не выдержу больше!»
- Его Императорское Величество, пересмотрев дело графа Варисты ис Манеран, сменил Гнев на Милость и заменяет казнь пожизненной службой.
Толпа потрясенно ахнула. Милость Император проявлял нечасто.
- Граф Вариста ис Манеран ссылается в пограничный гарнизон в качестве солдата с пожизненым служением Его Императорскому Величеству. Граф Вариста ис Манеран лишается своих земель, Великий Дом Манеран навсегда вычеркивается из списка Великих Домов, без права на востановление. Титул графа сохраняется пожизненно, без права предачи наследникам, и без дворянских привелегий.
«Обгрызанная кость собаке! Граф без графства, титул без прав, жизнь без свободы!»
- Убейте меня! – прошептал Вариста, - мне не нужна ваша Милость!
Но Судья или не слышал или не захотел услышать.
- Граф Вариста ис Манеран, вы будете отправлены в пограничный гарнизон завтра, в полном соответвии с Милостью Императора и Законами Империи.
Вариста сжал зубы. Скрученная пружинна воли сжалась до придела, грозя сорватся яросным криком.
Его отвязали. Как в тумане Вариста спустился с эшафота. Сорвали колет с цветами Великого Дома – он ему больше не принадлежал. Грубо толнули в спину. Иди. Сто шагов – обратно в тюрьму. Обесчещенный Милостью Императора. Униженный бессмысленной жизнью.  Сто шагов позора. 
Вариста их прошел. Люди презрительно полосовали его взглядами. Стражники, в отместку за двухлетнее высокомерие, сразу же связали руки, как какому-то преступнику. Офицеры брезгливо отодвинулись с прохода. Он был уже никто. Солдат пограничной службы... Отребье, почти каторжник.
Перешагнув линию тюремных ворот, юноша обессиленно упал на колени. Его подняли под мышки и потащили. Вариста опустил голову. Бессмысленная гордость осталась на эшафоте, располосованная палаческим мечом. Слезы текли по щекам. Но стражникам было все равно, они тащили юношу вниз, туда, где в сырых темных полуподвалах содержались уголовники, приговоренные к службе в пограничных гарнизонах.
Иногда Милосердие – страшнее Смерти.

Начинаю выкладывать интермедию(людию) к еще одному ГГ - Фениксу.

Названия нет (пока). Страна - Лит.

Глава 1.

- Заключенный № 542!
Тишина.
- Заключенный № 542!
Начальник тюрьмы с нарастающим ужасом оглядел короткий строй заключенных. Грязные оборванные мужчины хмуро смотрели на него. 
«Побег!» – подумал он. – «Первый день на должности... и уже побег! За что же мне такое!»
Снова посмотрел на заключенных. Показалось, что некоторые смотрят на него с откровенной усмешкой, и это только еще больше взбесило.
- Охрана! – изо всех сил заорал начальник.  – Побег! Заключенный № 542!
В ответ на крик завыла сирена, а из казарм стала выбегать охрана. Начальник, бросив последний ненавидящий взгляд на заключенных, резвой рысью побежал в кабинет – передать, чтобы поднимали по тревоге части Внутренней Стражи.   
Тридцать семь человек остались стоять на плацу под палящими лучами полуденного солнца. Стоявший во втором ряду огромный чернокожий мужчина хлопнул по плечу высокого, худощавого парня из первой шеренги:
- Классная шутка, Феникс! Теперь этот новенький побегает, как укушенный скорпионом в задницу арыл.
Несколько голосов поддержали темнокожего. Молодой человек только усмехнулся.
- Только мне не очень нравится стоять и истекать потом тут, под солнцем, - подал голос другой заключенный, высокий, сгорбленный эф.
- Тебе вообще ничего не нравиться, – откликнулся темнокожий, - вы, эфы, никогда хорошую шутку не понимали.
- За эту «хорошую шутку», - ответил эф, - он будет висеть сутки... если не больше. А вам бы только посмеяться...
- Да ладно, Инор, - наконец подал голос парень, - не впервой. Зато ребята поржут, глядя на то, как этот новенький будет бегать. Власть надо постоянно кусать, иначе она забывает, для чего она здесь вообще...
- Когда-нибудь, Феникс, ты дошутишься... Всего же пару дней как из казематов. Хоть бы кто-нибудь другой не мог?
- Инор, прекрати, все удовольствие своим бурчаньем портишь, – вклинился в разговор толстенький, невысокий человек в очках, одно стекло в которых было выбито, а вместо одной из дужек была привязана веревка, закрученная вокруг оттопыренного уха. – Тоже мне, мамочка нашлась. Слышали ребята, эф за Феникса беспокоиться!
В ответ грянул хохот. Эф недовольно поморщился: «Дураки они, думают, что у Феникса немереный запас прочности, а мальчик чуть с ума не сходит после этих пыток. Он эф, он же чувствует, как мальчику страшно... Сказать об этом остальным? Он эф... а не идиот!» 

Начальник тюрьмы влетел разъяренным быком в свой кабинет. В глазах всё плыло и ему не сразу удалось увидеть, что за его столом сидит кто-то другой.
-  Господин Кранц, вы еще здесь? – закричал он. - Вы же должны были покинуть тюрьму еще рано утром!
- Ну что вы так кричите... господин Оринс. Разве посидеть на своем старом месте считается преступлением? Я всего лишь ненадолго зашел, чтобы попрощаться, а вы сразу нападаете, – примирительно отозвался сидящий.
- Извините, я вспылил... У меня побег! Заключенный № 542! И это в первый же день! Что вы улыбаетесь? Я могу подумать, что вы знали о побеге и специально устроили это построение, чтобы меня уволили с позором! 
- Ну что вы, господин Оринс, как можно. Я – старый больной человек. Мне хочется отдыхать на пенсии, а не диверсии устраивать. Успокойтесь, пожалуйста. Выпейте. – Кранц взял со стола темный графин и налил бренди в стакан. 
Оринс схватил его и, выпив залпом, только потом, когда жидкость хлынула в горло, понял, что это не вода.
- Вы меня еще и отравить хотите... - уже тише, глухо проговорил он.
- Отнюдь, господин Оринс, бренди – это самое то, когда случается побег. Поверьте моему опыту. Так кто, вы говорите, бежал?
- Заключенный 542.
- Странно, - удивился Кранц, подойдя к окну и отодвигая занавесь.- Я вижу заключенного  542. Вон он – стоит в первом ряду.
- Где?! – заорал Оринс, бросившись к окну и отталкивая Кранца. – Ублюдок!!! Захотел надо мной пошутить!!! Я его сгною в каземате!!! Он у меня будет сутками висеть!!! Господин Кранц, это счастье, что вы еще не уехали. Вот был бы позор, если бы я поставил на уши Внутреннюю Стражу, а оказалось бы, что побега никакого и не было.
- Да... Феникс любит пошутить.
- Феникс? Это тот, легендарный, Феникс? Он и есть номер 542?
- Да, господин Оринс. Разве вы не знали?
- Откуда я мог это знать?
- Я дал вам прочитать личные дела заключенных. А там есть всё. Могли бы выучить. Особо опасных заключенных у вас всего тридцать семь. А то, что сделал Феникс... это была всего лишь проверка.
- Я не читал личных дел, - сказал Оринс, как-то совсем тихо и виновато. – Я подумал, что смогу потом. Расскажите мне, пожалуйста, об этом Фениксе, господин Кранц.
Два начальника тюрьмы отошли от окна. Бывший – Кранц, привычно сел в кресло, которое занимал до этого 10 лет и, вызвав дежурного, отдал приказ о прекращении тревоги.  Оринс не стал возмущаться, подумав, что информация – стоит того... Стоит того, чтобы потерпеть старика еще некоторое время... а сесть в свое законное кресло он всегда успеет. Тем более что побега-то в действительности не было и можно расслабиться.
Кранц налил бренди из графина в два стакана. Один – придвинул к Оринсу, а второй взял сам.
- Хорошо... я расскажу вам о Фениксе. Он поступил сюда еще при моем предшественнике, а я здесь уже десять лет. Четыре побега. Постоянные драки с другими заключенными. Нарушения режима. Даже среди «особо опасных» он считается непредсказуемым. Пусть вас не вводит в заблуждение его внешность. С первого взгляда – так, мальчишка совсем. Но я вам советую обратить на него особое внимание... Каждый месяц его на несколько дней забирает Особое Управление Префектории... То, что они привозят после этого трудно назвать человеком. За пару недель все его раны заживают – потрясающая регенерация... Так что Феникс считает нашу тюрьму чем-то вроде курорта! По сравнению с пытками ОУП любое наказание для него – развлечение. Карцер он воспринимает как великолепную возможность помедитировать в одиночестве... а драку с охраной – как повод размяться. Не стоит забывать, что Феникс – на четверть алмазный эф. По отцу. А по матери – оборотень. Это страшная смесь... Если учесть еще и то, что он – один из лучших  мастеров простого боя... А также, возможно – тайный убийца из Ордена Нефритовой Розы... Я бы вам посоветовал познакомиться с ним лично... и постараться установить, по крайней мере, хоть какие-то, более-менее нормальные, отношения. Если начнете конфликт – Феникс не даст вам ни одного спокойного дня... Конечно, за исключением тех, когда его увозит ОУП... или когда вы отправите его в каземат. Но в остальные дни – это будет ад для вас. Обоих. А вы еще и станете посмешищем для заключенных и охраны... Как, например, это случилось сегодня.
- Ну, сегодняшнего я ему прощать не намерен!
- И это правильно! К заключенным надо относиться строго... и не позволять им подобные шутки. Но, даже не смотря на то, что сегодня сделал Феникс... остальных держать на таком солнце я вам не рекомендую.
- Пусть стоят! Может они Фениксу сами в следующий раз морду набьют.
Кранц покачал головой.
- Я бы так делать не стал...
- ВЫ – уходите на покой... А новый начальник тюрьмы – Я! И поверьте, я – разберусь с этим щенком! И не таких ломали! – в ярости Оринс стукнул стаканом по столу. Недопитое бренди выплеснулось на ковер и на ноги Оринсу. Тот даже не заметил пятна на своих брюках.

Заключенный № 542 висел посредине тюремного двора подвешенный за кисти рук к перекладине. Солнце испаряло капельки пота, стекающие по щекам заключенного. С огромным трудом он приоткрыл глаза. Напротив, словно соткавшись из слепящего марева, стоял новый начальник.
- А я думал ты крепче, Феникс, – сказал он, - а ты висишь здесь как окорок... и даже не ответишь.
«А мне до одного места, что ты думаешь, - промолчал Феникс, – повесил – радуйся. Или я тебе еще сплясать должен?»
- Мне про тебя такого понарассказывали, что хоть цепи на тебя одевай. А ты не такой уж и страшный...
«Ну и дурак. Слушался бы лучше умных людей. Они знают, что говорят», - снова подумал Феникс, но вслух этого, понятно, тоже не сказал.
- Так вот, - продолжал господин Оринс, - с этого дня в тюрьме  другие правила. За любое нарушение дисциплины ты будешь наказан. Я не буду давать тебе послаблений, как это делал предыдущий начальник, господин Кранц. Он слишком много спускал тебе с рук. За любое нарушение, которое произошло в тюрьме, тоже будешь отвечать ты, если ты, конечно, не представишь мне истинного виновника. И я обещаю тебе – ты не получишь ни одной возможности бежать.
Феникс поднял голову:
- Хочешь... сделать из меня... доносчика? Не получится... господин... новый начальник,– слова, как раскаленные камни, с трудом вываливались из горла. Хоть бы глоток воды... чтобы хоть как-то их протолкнуть, - иди ты... в задницу. 
На секунду господин Оринс замер. Никто и никогда не смел говорить с ним так!
-  Ты будешь висеть здесь до тех пор, пока не начнешь умолять снять тебя! Слышишь, Феникс! Ты здесь сдохнешь! – заорал Оринс.
«Значит, сдохну, - подумал Феникс, - вот у ОУП радости-то будет, когда они мой трупик увидят». Он даже позволил себе улыбнуться, кончиками губ, представив, как Господина Начальника Тюрьмы будет ставить в различные позы и посылать во все известные места Брусвен,  личный «друг и покровитель» Феникса из ОУП. Конечно, умереть... и не видеть больше Брусвена и его палачей, было пределом мечтаний – невозможных и несбыточных. За 11 лет тюрьмы и общения с Особым Управлением Феникс не раз хотел покончить с собой. Такие мысли довольно часто посещали его, особенно тогда, когда он лежал с переломанными костями, брошенный в камере один на один со своей болью. Ведь для того, чтобы умереть, надо так мало, всего лишь остановить свое сердце. А это он умел. В свое время научили. Но научили не только как умирать, но и как жить, не сдаваясь, невзирая на боль, на страх, на безысходность. И Феникс жил. Заращивал раны, ожидал с ужасом новых... и жил. С надеждой и отчаянием веря, что когда-нибудь это все закончиться. Так или иначе. А пока – надо жить!