А ашипки?    

Вот последняя, с учетом ремарок Дагестанского, версия этой главы:

Глава
Рассказывает Олег Таругин (Цесаревич Николай)

К моему несказанному удивлению, несмотря на всю кутерьму по подготовке моей с Мореттой свадьбы, венценосец не забыл своего обещания по поводу Рукавишникова. А посему, через пару дней после нашего возвращения, ко мне, замордованному до крайности проблемами с финансами, Финляндией, училищами и Мореттой,  ворвался Димыч собственной персоной:
- Оле... – тут только он соблаговолил заметить, что мы в кабинете не одни и моментально выправился, – Ваше Императорское Высочество, разрешите?
Оказывается, мой личный конвой уже принял от Ренненкампфа, Махаева, Шелихова – короче, от тех, кто видел нашу встречу в Нижнем - информацию, что этот «купчина» вхож в ближний круг. Потому его никто и не остановил, как не стали бы останавливать Шелихова или, скажем, Альбертыча. Так что переживал я по поводу Димки зря, хотя... Мама моя, императрица! На Димыче красуется модный, в талию, сюртук парижского кроя, дорогущего сукна... НА МОЛНИИ!
Сидящий у меня бывший министр финансов Бунге в изумлении поворачивается посмотреть на нового посетителя.  Видимо решив, что молодой человек в модном партикулярном платье  – в лучшем случае собутыльник цесаревича, он продолжает свою речь:
- ...свидетельством провала дефляции стало также стеснение внутреннего денежного рынка. Бумажных денег, ваше императорское высочество, стало слишком много по отношению к разменному фонду, но недостаточно для обеспечения потребностей национального хозяйства. В отличие от других европейских стран, у нас не получили широкого распространения безналичные средства платежа, как то чеки, векселя и прочее. А в связи с расширением предпринимательской деятельности экономика испытывает потребность в оборотных средствах. Особенно остро нехватка бумажных денег  ощущается в урожайные годы, когда циркуляция товарной массы резко увеличивается. Поэтому изъятие даже 87 миллионов рублей без замены их звонкой монетой привело к недостатку денежных запасов в обращении. Таким образом...
- Таким образом, – перебивает Димыч уверенно, – систематическое повышение пошлин довело ограничение импорта до предела. Устойчивое положительное сальдо торгового баланса России было достигнуто главным образом за счет увеличения экспорта хлеба. Вывоз хлеба дает более 50 % всех экспортных поступлений, хотя в то же время общий объем экспорта по стоимости вырос только на 15,6 %. При этом импорт резко сократился, и положительное сальдо торгового баланса в среднегодовом исчислении составило 142,2 миллиона рублей золотом или 36,2 % от объема вывоза. И кому это, спрашивается, выгодно?
Бунге ошарашено молчит, переводя изумленные взгляд с меня на Димку и обратно. А Димыч меж тем уверенно берет стул, усаживается на него верхом напротив Николая Христиановича и гонит дальше:
- Два года тому назад вы, господин Действительный Тайный Советник довели протекционистские тарифы до их логического максимума. За это вам от имени всех российских предпринимателей нижайший поклон и респект.
- Что? – выдавливает из себя Бунге, но Политов-Рукавишников деловито продолжает:
- Но теперь нас уже не может устраивать ваш отказ от попыток стабилизировать рубль на традиционной серебряной основе и курс на введение золотого монометаллизма. Уже имеющееся повышение среднегодового курса рубля в золоте с 55,7 копеек в прошлом году до 56,5 копеек по итогам трех прошедших месяцев не соответствует нашим интересам экспортеров.
На Николая Христиановича жалко смотреть. Он-то, душа светлая и чистая, пришел прочитать популярную лекцию по политической экономии цесаревичу, а вместо этого угодил на какое-то судилище. После затянувшейся паузы, Бунге, наконец, хрипло спрашивает меня:
- Ваше Императорское Высочество, вы не представите меня вашему гостю?
Просьба звучит дико, ибо Димка прекрасно знает, кто такой Николай Христианович. Но я все понимаю и иду навстречу попавшему впросак:
- Познакомьтесь, господа. Действительный тайный советник, председатель Комитета министров, Николай Христианович Бунге. Владелец крупнейшего в России металлургического, сталепрокатного, машино и станкостроительного предприятия, председатель совета акционеров Торгового дома братьев Рукавишниковых, Александр Михайлович Рукавишников.
Оба синхронно поднимаются и кланяются друг другу. Затем Бунге неожиданно улыбается и произносит:
- Господин Рукавишников, мне остается только пожалеть, что мы не встретились с вами раньше. Полагаю, вы могли бы дать несколько весьма ценных рекомендаций по выходу из создавшегося положения.
- Полагаю – смог бы, – уверенно сообщает Димыч. – Но хочу отметить, господин  Бунге (Я прикрываю  глаза. Господи,  да что ж он творит, печенег этакий?!), что мне намного ближе ваша деятельность по  внесению многих необходимейших дополнений в трудовое законодательство России  и созданию фабричной инспекции.
Бунге польщен и не обращает внимания на грубейшее нарушение в титуловании. Он пускается в подробные объяснения смысла своих действий, но это он, ей-ей, зря! Теперь и я могу поиграть в эту игру...
После сорокаминутной лекции о необходимости введения КЗоТ , Бунге окончательно теряется. Он еще пытается что-то лепетать об отмене круговой поруки в деревне  и не допустимости искусственной консервации сельской общины, но, услышав наше дружное мнение о развитии фермерских хозяйств и создании сельскохозяйственных кооперативов и госхозов, окончательно стушевывается. Он торопливо прощается со мной и Димычем, клянется в  том, что окажет мне любую мыслимую и немыслимую поддержку в реформации Империи и т.д. и т.п.
Мы остаемся в кабинете вдвоем с Димкой. Тот тут же сбрасывает с себя личину верноподданного монархиста и орет на меня благим матом:
- Я не понял, Олегыч, ты чё – охренел?!  С головушкой поссорился?! Крышей двинулся?! Какие верфи?! Какие, на х..., верфи?! Мне чё – делать больше нечего?! Завод я вам на кого брошу, уроды, б...?!
Однако... Отвык я от такого способа общения, расслабился... Димон, прости, но ты сам напросился...
- Встать! Смирно! Чё, обазан, уши заложило?! Ща, б..., прочищу! Банником, через жопу! СМИРНО!
От неожиданности бывший взводный, услышав вбитые в подкорку комбатские интонации и обороты, замолкает и вытягивается в струнку. Правда, через несколько секунд он приходит в себя, но продолжает свою филиппику уже на полтона ниже и включает фильтр непарламентских выражений:
- Не, Олег, ну, реально, ты сам рассуди: куда мне еще и верфи? У меня ж котельные установки, баржи строим и еще с пулеметом пока не очень ладится! И большую химию мне поднимать, и станочный парк...
- Ты, давай-ка, не прибедняйся, сирота казанская. Химию тебе Горегляд поднимать будет, баржи и пулемет – пока не к спеху. Котельные установки и станочный парк – дело, но как раз в струю с верфями. Так что действуйте, взводный.
Димка ошарашено молчит, потом вскакивает и начинает шагать из угла в угол, пытаясь, видимо, придумать еще какой-нибудь «убийственный» аргумент. Неожиданно его лицо проясняется:
- Я вот Сереге Платову пожалуюсь на твои художества,  – сообщает он довольно. – Интересно, как ты ему будешь объяснять, что работу с орудийными стволами и энергоустановками для флота придется пока заморозить? Он тебя быстро наставит на путь истиный.
Дитя! Ты даже не знаешь, как ты попался!
- Хорошо, Димон, не бузи. Давай вот что: ща я Платова вызову и как он скажет – так и будет. Лады?
Димыч смотрит на меня с подозрением. Потом, решив, видимо, что правда на его стороне, утвердительно кивает:
- Добро, зови маремана.
До телефонной связи в Питере мы уже доросли, но качество ее оставляет желать много лучшего. Поэтому я предпочитаю телеграф. По сигналу электрического звонка в кабинете возникает поручик Глазенап, ведающий у меня связью:
- Григорий Романович, попрошу вас передать генерал-адмиралу телеграмму с просьбой прибыть ко мне. Посланию присвоить категорию «Воздух!»
Не мудрствуя лукаво, я механически перенес в свою нынешнюю реальность некоторые правила и обозначения  из ХХ века. Глазенап отдает честь и отправляется исполнять приказание.
- Ну, вот... Через час он будет здесь. А пока, – я улыбаюсь, ощущая себя гостеприимным хозяином, – пока... ты, кстати, завтракал?
Димка мотает головой, и через пять минут в кабинете появляются: копченое мясо, свежий кофе, масло, сахар, хлеб – словом, стандартный холостяцкий завтрак, с учетом местного колорита.
Димыч накидывается на еду, к которой я могу предложить ему коньяк ни много, ни мало, а пятидесятилетней выдержки. Но он залпом проглатывает пару рюмок, и я с грустью понимаю, что тут и простая очищенная пошла бы с тем же успехом...
Через десять минут завтрак уничтожен. Пожалуй, я неправильно поставил вопрос. Надо было спрашивать, ужинал ли он? В смысле – вчера.
- Ладно, от голодной смерти ты меня спас, – блаженно щурится Рукавишников. Он щелкает крышкой часов и интересуется, – А теперь чего делать будем?
- Ну, давай я тебя будущей супруге представлю. Только надо будет подобрать что-нибудь из моей «дежурной сокровищницы» в качестве подарка.
На всякий пожарный у меня в сейфе лежат кое-какие ювелирные вещицы. Мало ли, для чего могут понадобиться. Например: быстро выдать в качестве расходных средств порученцу, рассчитаться с киллером, оплатить услуги шпиона. Да и про революции тоже забывать нельзя, хотя я и делаю все возможное, чтобы выйти из них... ну, по крайней мере, не в дом Ипатьева.
Вот оттуда я и собираюсь выделить Димычу нечто, что сойдет за подарок германской принцессе. Но он хлопает себя по лбу, кратко, но энергично характеризует склеротиков вообще и себя в частности, и сообщает, что у него имеется подарок для Моретты. И для меня – тоже. Местного производства...
Димка стремительно выметывается из кабинета, оставив меня гадать: что, во имя всего святого, он удумал подарить? С учетом того, что он обитает в Нижнем... Хохлома? Нет, вряд ли. Майданская роспись? Еще хуже. Казаковская филигрань? Не думаю. Павловский металл? Чушь!..
Когда я в своих размышлениях добираюсь до городецкого золотого шитья, дверь в кабинет распахивается, и с видом  триумфатора в нее вступает Рукавишников. За ним шествуют атаманец и стрелок, которые тащат здоровенный... здоровенный... в общем, больше всего к этому предмету подходит определение «сундук», хотя это не сундук. Нечто, напоминающее кофр или чемодан, но увеличенные раза в два.
- Ну, и что это за штуковина? – интересуюсь я. В душе родятся самые мрачные мысли: от колоссального набора косметики, до переносного солярия включительно. – Чего это ты там у себя изобразил?..

Рассказывает принцесса Виктория фон Гогенцоллерн (Моретта)

Она сидела тихо, как мышка, слушая рассказ императрицы о ее детстве. Сегодня, когда Ники снова ушел заниматься делами, ее позвала к себе Мария Федоровна. Поговорив о разных пустяках, она вдруг попросила «маленькую девочку» быть мужественной. Услышанное сразило наповал: император Фридрих, ее отец, написал черновик рескрипта о лишении ее статуса  и привилегий члена императорской семьи Германии. Она стояла молча, оглушенная этой страшной вестью. Против ее воли по щекам катились слезы, плечи неудержимо вздрагивали. Императрица обняла ее и начала успокаивать так, словно это она, а не Ники, была ее родным детищем:
- Ну, девочка моя, ну, успокойся. Ведь это пока только черновик, – тут она решительно тряхнула головой. – Мы должны ускорить вашу свадьбу. Нужно обогнать пруссаков. Я немедленно поговорю с mon cher Alexander и мы сыграем вашу свадьбу до всяких там рескриптов...
Потом императрица стала рассказывать ей о своей непростой судьбе. Внезапная смерть жениха, а до того – страшная война, которая чуть не уничтожила Данию. Она не сразу поняла, что Мария Федоровна бранит ее отечество, но... Какое же это отечество, которое изгоняет свою дочь только за то, что та имела счастье полюбить?
Внезапно в покои вошла одна из камер-дам:
- Ваше Императорское Величество, Ваше Императорское Высочество. Их Императорское Высочество, цесаревич Николай Александрович, испрашивают вашей аудиенции.
- Проси...
Ники был не один. Весте с ним вошел молодой человек, одетый по последней французской моде, а следом атаманец, с натугой тащивший какой-то непонятный громоздкий предмет из розового дерева, украшенный золотыми инкрустациями.
Ники поцеловал матери руку, пробормотав «Извините, матушка», приобнял и поцеловал ее, и открыл, было уже рот, чтобы сказать что-то, как императрица сообщила последние новости. Ники хмыкнул:
- Да знаю я об этом, знаю. Граф Шувалов  сообщил, – он поморщился, затем резко махнул рукой. – Ну и что? Мало того, что Вильгельм должен это подтвердить, чего он никогда не сделает, так этот рескрипт еще и в Рейхстаге утверждать, а там дураков не держат. Прости, дорогая, – он обернулся к ней, – но твой отец этого лета не переживет.  Неоперабельный рак. Так что любой депутат понимает: за подобную глупость отвечать придется перед Вилли, причем очень и очень скоро. Охота была из-за взбалмошной англичанки в Шпандау оказаться.
Он твердо прошелся по кабинету, затем еще раз резко взмахнул рукой:
- И вообще, я бы на месте этих ребят десять раз подумал: если мои парни смогли выкрасть принцессу, то какого-нибудь депутата – легко! А Сибирь, – он чуть прикрыл глаза, – Сибирь, она, моя любовь, больша-а-ая. Весь Рейхстаг потеряется, и не найдет никто... Да и еще чего-нибудь придумать можно...
При этих словах его лицо приобрело хищное выражение. Она даже чуть испугалась, но мгновенно успокоилась. Ее Ники, сильный и умный Ники, сделает все так, как надо.  А он уже выталкивал вперед своего спутника:
- Матушка, Моретта. Позвольте мне представить вам моего старинного друга, господина Рукавишникова, Александра Михайловича.
Молодой человек изящно поклонился и отступил назад. Ники продолжил:
- Это князь Суворов нашей промышленности и один из талантливейших инженеров нашего времени. Владелец крупнейшего завода, создатель многих новых образцов вооружения, различных машин и механизмов. И вот теперь он привез вам, моя дорогая Моретта, подарок. Удивительный подарок...
Рукавишников подошел к непонятному предмету, открыл верхнюю крышку, вставил какой-то диск, нажал на что-то и...
В первый момент она не поверила тому, что услышала. Кабинет наполнился звуками скрипок и гитар, а потом грянул цыганский хор. Звучание было не слишком громким, но вполне ясным, уверенным.
- Что это? – изумленно спросила императрица.
- Это, Ваше Императорское Величество, механизм для воспроизведения и записи звуков. Я назвал его «музыкальный центр». В нем изобретение американца Эдисона соединено с патентом соотечественника Вашего Императорского Высочества, – поклон в сторону Моретты, – Эмиля Берлинера.
- Если вам, Ваше Императорское Высочество, угодно будет записать голос, к примеру, Его Императорского Высочества цесаревича, то нужно использовать вот эти восковые валики. Прошу вас! – он посторонился и пропустил Ники к аппарату.
Ники подошел к воронкообразной трубе и, подумав, запел ту самую «первую» песню:

Я безумно боюсь зноя яркого лета
Ваших светло-пшеничных волос.
Я влюблен в ваше тонкое имя – Моретта,
И в следы ваших слез, ваших слез.

Она дослушала до конца, а потом... Потом Ники отошел в сторону, Рукавишников повернул какой-то рычажок, и из рупора донеслась та же песня. Что-то шипело и потрескивало, но все равно – это был ЕГО голос!
От радости она захлопала в ладоши, а Рукавишников продолжал объяснять про валики, диски, которые он называл «пластинки», регулятор скорости, и сменные иглы. Закончил он тем, что показал ей, как самой делать и воспроизводить записи, как переключать с пластинки на валик и обратно, и как заводить этот аппарат. Даже императрица была поражена, когда услышала  первую сделанную ей самой запись. Правда она была коротенькой. Машина всего-то  несколько раз повторила ее голосом: «Ники, я тебя люблю!» Атаманец понес «музыкальный центр»  в ее покои, а Ники извинился и ушел, утащив с собой и Рукавишникова...

Рассказывает Олег Таругин (Цесаревич Николай)

Да уж, может Димка удивлять! Соединить фонограф и граммофон в одном корпусе и назвать все это «музыкальным центром» – это надо уметь! А когда он рассказывал о конструкции своего аппарата! Мама моя, императрица! Кстати, она тоже здесь. И была откровенно поражена, когда я сдуру ляпнул, что Димыч – мой старинный друг. Небось, и посейчас еще пытается вспомнить: когда это маленький Ники мог познакомиться с купчишкой...
Зато Моретта – в восторге. Еще бы: Димыч приплетает к создателям Берлинера, и называет его соотечественником моей нареченной. Тут он откровенно грешит против истины. Во-первых, этот деятель был из Ганновера, а во-вторых -  покинул родной  «фатерлянд» в десятилетнем возрасте, но Моретта приятно краснеет от комплимента, и я с запозданием вспоминаю, что в ХХ-XXI веках Димка пользовался заслуженной славой Дон Жуана и сердцееда. Да уж, мастерство не пропьешь!
Продемонстрировав все возможности «музыкального центра», мы удаляемся на свидание с Платовым. По дороге я размышляю о том, что нужно предпринять, чтобы рескрипт чокнутой метастазы не увидел света. Можно конечно... Машинально я кручу на пальце Димкино подарение – револьвер «Кистень» калибра 9 мм. Приятная такая игрушка, напоминающая чем-то кольт «Питон». Даже вентилируемая планка имеется. Эргономическая рукоятка из мамонтовой кости, мои вензеля на черненом стволе -  класс!!! Если постараться – армию лет через пять такими стволами обеспечим. Дельно будет... А с Фридрихом... Не хотелось бы, но если припрет...
...В кабинете нас встречает Платов, который прибыл буквально за минуту до нас. Я отпускаю казачков конвоя и вот в кабинете только наша «сладкая троечка». Широким жестом предлагаю садиться:
- Давай, Серега, объясни народу, почему ты Рукавишникова хочешь назначить верфями руководить? Народ, понимаешь, волнуется и не понимает.
Теперь остается посидеть спокойно и понаслаждаться зрелищем. Как там у классиков? «Шура, вы видели бой быков?»...
Димыч с места в карьер накидывается на нашего маремана:
- Ты чо, ох....?! Какие верфи?! Б..., почему я?!
Платов спокойно пожимает плечами:
- А кто еще?
- Чо больше некого?!
- Некого.
- Да вы чо?! У вас, б..., вся империя, полтораста миллионов, и некого?!
- Ну, предложи кого-нибудь.
Повисает тяжелая пауза. Затем Рукавишников решает подойти с другой стороны:
- Слушай, но у меня дел – во! – он чиркает ладонью по горлу. – Твоих, между прочим! Котельные установки – раз, турбины – Олегыч обещал Лаваля подтянуть – два, стволы орудийные крупных калибров – три! Я уже про другое не говорю!
- Да пойми ты,– Платов встает и начинает неспешно прохаживаться по кабинету, – самое главное сейчас заранее подготовить и технически перевооружить заводы для будущих заказов. Одних эллингов строить – не меньше пяти штук. И длиной по двести пятьдесят, а то и по триста метров. Предприятия разнопрофильные, их перевооружать надо. А Обуховский завод? Это, считай, половина русской артиллерии. А Ижорский? Ты, вон, опыт уже какой-никакой накопил, по обработке стволов, вот и подумай... Ведь никакой частный капитал это не потянет, а казенные деньги – разворуют! Сам понимаешь. У тебя спецы, инженеры, тебе, в конце концов доверять можно... Так что выходит: некого, кроме тебя...
Димка насуплено молчит. Исподтишка я показываю Платову большой палец – молодец! Ну, теперь осталось только царя уговорить и все: вопрос с судостроением можно считать решенным...

Слаавно!

Коллега, Вы не ошиблись? Речь идёт об узкоколейки Сучан - Находка, а не о Сучанской ветви до Уссурийской жд.
Обсуждение Сучанской жд см. здесь.
Об истории г. Партизанска, Сучанского долины, рудника, жд, укрепрайона можно посмотреть здесь.
В дальнейшем обсуждении проблематики крайне приветствую ссылки и сканы документов (в разумных пределах).
Хочу заметить по поводу локомобилей и локомобильной дороги... если в день в находке будет разружаться хотя бы 1500 пудов угля (одна двадцатая часть того, что планировалось перевозить по узкоколейке) - флот будет СЧАСТЛИВ.

  Вот интересно, какие факторы внешнеполитического сближения РИ и ГИ вы нашли в тексте написанном на данный момент.
Что мешает А3 разместить займ в ФР в 1888 году?

Как и в реале будут востребованы военнослужащие. В качестве неквалифицированной рабсилы (пока не наловим япончиков) - корейцы и манзы.

Я, блин, чуть не охрененл - жму на плюс, а мне вылазит: "Вы пришли по отсутствующей ссылке"!
Но Боре плюс я все одно поставил
Только вот этот кусок:

Дико звиняюсь - но не нравится оно мне. Не столько по смыслу, сколько по форме. Или реакция женской части аудитории не та (Даже принимая во внимание характеристику Моретты - императрица-то как-то среагировать должна? Причем не обязательно отрицательно. Но Ники тут явно "режет правду-матку тупым ножом" ).
Вот в казамре или с личным конвоем - прокатило бы.
Я бы предложил ограничиться переделкой известного анекдота про Горбачева: "У меня вся Сибирь заговорит по-эстонски!"
Или что-нибудь вроде:

Одним словом - черт его знает, смущает меня этот кусок. Вот.
Ну, ПМСМ, конечно.