Как вы уже поняли, проект, во-первых, увы, не полон, во-вторых -- основательно подзаброшен. Прикинув варианты выкладки, решил, что буду добавлять куски и из других частей.

Часть III, политэкономическая:

Радетели

Глава первая

Чайки ходят по песку

Понедельник, 31 марта 1875 года

Стрельна

(также пока без эпиграфа)

  Утро было промозглым, но в приёмной Павел согрелся.
-- Ваше превосходительство, гвардейской артиллерии подпоручик Баканов прибыл в ваше распоряжение.
-- Прошу-с. -- Адмирал Сарычев, управляющий дворцовой конторой его высочества, иронически хмыкнул и указал на дверь кабинета.
  Кабинет, располагавшийся в одном из флигелей Стрельнинского дворца, был необычен подстать своему хозяину, скорее напоминая каюту, нежели кабинет высокопоставленного придворного чиновника. На двух стенах, задрапированных японским шёлком, располагались картины с морскими батальными сценами вперемежку с полками, уставленными книгами. Напротив двери висели портреты каких-то седых адмиралов, из которых Павел узнал только Нахимова. Впрочем, в одном из портретов явно проглядывало семейное сходство с хозяином кабинета. Часть обширного стола была уставлена фототипиями, на одной из них Павел узнал в окружении сидящего на корабельном орудии великого князя Константина самого адмирала, впрочем, ещё в офицерском мундире.
  Пока подпоручик исподволь оглядывал кабинет, контр-адмирал раскуривал трубку и пристально рассматривал визитёра из-под набрякших век*.

* Мемуары П.И. Баканова "На земле и над морем", послужившие одним из источников нашей книги, явно отличаются некоторой тенденциозностью, в частности, в отношении Ф.В.Сарычева.

  Под этим холодным немигающим взглядом молодому офицеру стало неуютно.
-- Поручик, вы всё ещё надеетесь увидеть ваши статьи в "Морском сборнике"?
  От неожиданности заданной темы Баканов дёрнул кадыком и едва не икнул.
-- Так точно, Ваше превосходительство, не могу представить причины задержки.
"Наивен или хитрит? -- подумал контр-адмирал.
-- Во-первых, редакторский портфель каперанга Зелёного забит статьями различной тематики, и примерное содержание на этот год уже известно. Во-вторых, сейчас "Сборник" более тематичен и посвящён в основном флоту. -- Адмирал затянулся трубкой и окутался клубами крепчайшего табачного дыма.
-- Ваше превосходительство, полагаю, что возможный с корабельного аэростата обзор горизонта на сорок миль куда лучше обзора с мачты на десять-пятнадцать.
-- Это вы так полагаете, поручик. В-третьих, разница невелика, потому что с сорока миль вы не узнаете силуэт корабля, особенно -- если он будет идти курсом на вас. В четвёртых, ныне "Морской сборник" не печатает статей, могущих нанести ущерб интересам Российского флота. Ведь его читают не только в дружественной нам Германии. Так что публикацию можете не ждать, -- сквозь рассеиваюшийся дым контр-адмирал снова уставился на Павла, -- в утешение же вам могу добавить, что его императорское высочество распорядился об издании строго ограниченного тиража брошюры с вашей последней статьей, -- Сарычев положил на стол трубку и полез в ящик, -- вот ваш авторский экземпляр, гонорар вложен, -- контр-адмирал протянул ему пакет.
-- Рад стараться, ваше превосходительство, -- Пашка попытался засунуть пакет за обшлаг.
-- Извольте пересчитать деньги и расписаться вот тут-с, -- адмиральская длань, высунувшись из очередной порции клубов дыма, подвинула журнал.

  Вскрыв пакет, подпоручик едва не присвистнул. Кроме тонюсенькой брошюры, в нём лежало его годовое жалование. Сарычев же, потушив трубку, указал Павлу на чернильный прибор и достал ещё один пакет.
-- Поскольку ваше здоровье оставляет желать лучшего, -- "Что за ерунда" -- подумал Павел, -- "слава Богу, я здоров, как бык", -- вам надлежит подать рапо'рт на имя начальника артиллерии кронштадтской крепости о предоставлении отпуска для исправления здоровья на родных вашему сердцу ессентукских водах.
  Впрочем, его высочество полагает, что вашему здоровью полезнее воздух Ривьеры и Елисейских полей. Билет на поезд выписан на третье апреля*.
  Павел изумлённо вытаращил глаза.
Контр-адмирал выбил трубку и, выдерживая паузу, начал её чистить.
-- Но, ваше превосходительство, зачем?!
-- Сен-Сир -- единственное в мире военное училище, где с недавних пор факультативно изучают воздухоплавание. Краткосрочный курс там ныне проходят и турки, и австрийцы. Для того, чтобы вы за шесть недель прошли весь трёхмесячный курс, вы легендируетесь как богатый вольнослушатель из России. Через, --  Сарычев глянул на часы-луковицу, -- полчаса в Кронштадт идёт катер с моим адъютантом. В этом пакете ваш рапорт. Жду вас с докладом завтра поутру, тогда и получите билет и дальнейшие инструкции. Не забывайте о строгой конфиденциальности нашего разговора. Можете быть свободны.

  Павел, едва ли не бегом под дождём по дорожкам огромного парка, прибыл на пристань ровно через пятнадцать минут, где и увидел разводящий пары катер. Подпоручик почувствовал лёгкий тычок под рёбра и, обернувшись, увидел старого знакомого.
-- Заставляете себя ждать, господин поручик, -- Пётр Левандовский, бывший командир личного катера великого князя Николая Константиновича, был всё так же худ, жилист и ехиден.
-- Здравствуйте, господин лейтенант. Вы тоже в Кронштадт? А где же адъютант адмирала?
-- Перед вами, прошу на борт. Проходите, Павел Ильич, в каюту.
  Каютка на катере размерами была похожа на собачью конуру. Два неудобных диванчика, откидной столик и шкапчик, из которого Пётр достал пару кружек и оплетённую бутыль.
-- Ну что, адмиральского чая за встречу? Промозгло нынче, -- лейтенант разговаривал на повышенных тонах, потому что за тоненькой стенкой шумел котёл, а за бортом плескались ледяные воды Финского залива.
-- Не откажусь, Пётр Владимирович.
-- Вообще-то с тебя причитается; как тебе впечатления сегодняшнего дня?
-- Ничего не понимаю. Со дня на день жду перевода из Гвардии в какой-нибудь пограничный гарнизон. Наконец, получаю предписание явиться в распоряжение начальника артиллерии Кронштадта, в приёмной генерала мне вручают пакет с направлением к контр-адмиралу Сарычеву. Предстаю пред его ясные, -- Павел передёрнул плечами, -- очи, получаю назначение, о котором ни сном, ни духом. Теперь вот встречаю тебя -- что за ерунда?
-- Поль, что ты дёргаешься как корюшка на крючке? То ли ещё будет. Выше нос, парижанин, -- заявил Пётр и плеснул по полной.
-- Спасибо, Пьер, уте-... кхе... -шил, -- от неожиданности Баканов чуть было не подавился, -- с чего ты?..
-- А с того. Догадайся с трёх раз, кому ты обязан своей командировкой.
-- Ну, раз вопрос ставится таким образом, может быть, ты мне что-нибудь объяснишь?
-- Всему своё время.
  Офицеры, чокнувшись, выпили.
-- Ты, Паоло, хоть понимаешь, что мы с тобой последние из "мальтийцев", кто пока ещё остался в Столице? Да и отделались, можно сказать, лёгким испугом. О судьбе наших "рыцарей" представление имеешь?
-- Немного. Разогнали кого куда. Тевеккелев в Финляндии, Шлиппенбах на Кавказе, Варпаховский, бедняга, изгнан со службы.
-- Ну, Рябинин как в воду канул, -- процедил Пётр, -- а твой друг Сергей под Одессой, в Очаковском гарнизоне. В большой мере этим вызовом ты обязан ему.
  Павел пригнулся в кресле так, что его лицо приблизилось к Петру и, глядя глаза в глаза, негромко спросил, -- а как же сам?
-- И правда ничего не знаешь?
  Офицеры выпили по второй. Качка, а вместе с ней плеск волн и шум котла усиливались. Пашка горько улыбнулся:
-- Ходили в гвардии слухи, что Николай Константиныч того-с, -- Павел неопределённо помахал рукой около фуражки, -- надеюсь, что лечится где-нибудь за границей; только вот от чего ему лечиться?..
-- Полгода назад был в Павловске.
-- Как в Павловске?!
-- Так, не во дворце, в перестроенном егерском флигеле, в изоляции. Потом его куда-то увезли, говорят, в том виновны его амуры. Но не это самое неприятное; Фёдор Васильевич не сомневается, что большая игра против генерал-адмирала продолжается, несмотря на отставку графа Шувалова. Вот о тебе и вспомнили.
-- Но я-то причём?
-- Виконта-то помнишь?
-- Оде де Шалиньяка? Помню, конечно.
-- Он теперь офицер французского генштаба; недели три назад адмирал (он, кстати, мой крёстный) получил частное письмо из Парижа. Из него следовало, что Шалиньяк уже несколько раз пытался связаться с великим князем Константином, но эти попытки кем-то пресекаются. Дело в том, что в Париже в ближайшее время должны выйти мемуары любезной тебе мисс Фанни Лир.
  Павел присвистнул.
-- Вот тебе, -- Пётр кивнул, -- и Юрьев день. Представить себе, что ещё одна Жорж Санд накропает, возможно, и что последует -- тоже. Поверь, что в гневе император грознее покойного Николая Павловича. Я вот на одно надеюсь -- жду назначение на эскадру на Тихий океан. Как-то подальше от начальства оно и поспокойнее будет.
-- Стало быть, командировка моя -- для отвода глаз? -- Баканов был порядком расстроен.
-- А ты рассчитывал за казённый счёт фланировать по парижским бульварам? Или теперь ты согласен подержать за коленку мисс Лир?
-- Ну не совсем. Твой крёстный пообещал мне полтора месяца обучения воздухоплаванию, но, похоже, на это не будет времени.
-- Ты не забывай, что гладить её можно только по затылку или по коленке. Если увлечёшься, Никола по твоей масляной, -- моряк не особо церемонясь, щёлкнул Павла по носу, -- роже узнает, и тебя утопит прямо тут, в Маркизовой луже. Но если мемуары выйдут, генерал-адмирал прикажет привязать тебе балластину к ногам, а меня крёстный на рее вздёрнет, мы ведь с Гонвельтом тебя рекомендовали.
  У подпоручика забрезжила идея.
-- Когда катер идёт обратно?
-- Я заберу пакеты с почтой для его высочества, матросики уголёк пересыпят, да и пойдём. Шесть склянок, не больше*.
-- Это по-вашему полтора часа? Отлично, -- Павел ухмыльнулся, -- Питер, поклянись мне страшною клятвою...
-- Клянусь подвязками мисс Фанни, а что?
-- Если мы подойдём к форту "Константин", ты простоишь там у пирса треть часа под парами?
-- Наглец ты, Пауль. Простою, могу и больше, но зачем?
-- Пора задействовать моего крёстного, -- Павел подмигнул, -- у него подряд на отсыпке камня на фортах, и если сегодня он здесь и в духе, то помогай мне Бог.
-- Постой, так Кузьма Баканов твой крёстный?
-- Так точно, а ещё и дядя родной. Но это большой секрет, -- Павел поднёс палец к губам.

  Преогромного роста дядюшка Кузьма Михайлович Баканов в долгополом сюртуке и шубе нараспашку, отпустил воротник тщедушного субъекта, и сопровождая знатный пинок малоподходящими к печати эпитетами, добавил:
-- Я т-тебя, с-сук-кина с-сына, не в каторгу сдам, а здесь и утоплю, нехристь, взял манеру ссыпщиков тухлой капустой кормить! Грибов солёных нет? Гречи нет? Оконфузить перед его высокопревосходительством меня хочешь?
-- Виноват, ваше степенство, -- типчик прижимал грязные ручонки к груди, -- Бога ради, помилуйте-с...
-- Сгинь с глаз моих, аспид! Жаль, нету сейчас в Кронштадте Эдуард Иваныча Тотлебена, он бы тебя, гадёныша, расстрелять велел, чтоб я рук не марал.
  Субъект словно испарился; Кузьма, наконец, увидел племянника, любовавшегося знаменитым дядюшкиным самоуправством.
-- Вот, видишь, жулик на жулике, рабочих обкрадывают все, кому не лень, а я повсюду не поспеваю. Ведь не Астрахань тут, не Нижний, почитай, лицо державы, а ворюг-то, ворюг... Егор Дмитрич Костаки, покойный, побогаче меня был, и постарше, а ведь когда гавань Кронштадтскую подрядился углублять, самолично во всё вникал. Вот и приходится в каждый котёлок своей ложкой лазить. Тьфу ты-ну ты, прости Господи. Эх-х, мать-Расея... -- крепкий седобородый старик перекрестился и махнул рукой.
-- Здравствуйте, дядюшка Кузьма Михайлович, как здоровье ваше?
-- Ну, здорово, Павша. Какое там здоровье, было, да всё вышло. Помнишь, как мы с Демьяном через Волгу вплавь... было времечко. А теперь час в парной просидеть тяжко, и апрельская вода холодной кажется. Как там ваше благородие поживает? Девок портишь, али дело лепишь? -- купец хитро прищурился, и подмигнул.
-- Так ведь большое дело без денег не слепишь, -- старик знал крестника как облупленного, и хитрить с ним не стоило, -- в точку, дядюшка, меня тут большое начальство заприметило, и отправляет ко стольном городу Парижу, так я к вам за подмогой.
-- Тебе дам. Ты-гвардейский, а денег у меня не спрашивал, да и отца за карман не особо теребишь.
-- Так ведь повода не было, дядюшка. Как там Демьян Михалыч?
-- Что ему сделается, лежит близнец -- бревно бревном, мои Дарька да Нютка его по очереди с ложечки кормят, из рожка поят. Лекари только деньги берут, а толку нет. Руку десную еле-еле для крестного знамения вздымает, языком теперь хоть чуть ворочает, "да-а, не-е, о-осподи" -- вот и весь сказ.
-- Ну не зря вы, дядюшка, на Афон ходили.
-- Вестимо, не зря, да иногда, грешным делом, думаю, может, братец коли помер бы, легче б ему было. Он ведь могутней меня был, из трёх раз два меня обарывал.
-- Я помню, дядюшка, и как вы со староверами об заклад бились, помню.
-- Дурость это и грех большой, -- старик в сердцах сплюнул через левое плечо, -- Волгу-то, ясное дело, мы переплыли, статочное ли дело проигравшему веру менять?
-- Так ведь помиловали вы того раскольника.
-- Тарасыча-то -- конешно, помиловали. Десять тысяч на воспитательный дом отдал, на том и порешили, -- старик добродушно улыбнулся, -- его бы рогожские* со свету сжили. Что, Павша, в трактир пойдём, отобедаем?
-- Я бы рад, крёстный, да время казённое, -- подпоручик развёл руками, -- и к вам на вырвался на четверть часа.
-- Ну, смотри. Кузен-то твой, Гошка Стоцкий, тоже, слышь, в Париж мылится.
-- Да ну. Когда же? -- Павел, недолюбливавший кузена, этого не знал.
-- После Пасхи. Что-то ему от добра добра хочется, да вдвое. Решил через французов на ренте заработать, да ихними бумагами поторговать.
-- На бирже?
-- Вот-вот, на парижской. А ты туда за чем таким едешь? Тебе что, французку** подцепить начальство приказало? Так этого добра и в Питере завались.
-- А теперь, дядюшка, не угадал. Помнишь, как мы с тобой на ярмарке в Нижнем на воздушном шаре катались?
-- Помню, и как ты в трубу с того шара пароход наш углядел, тоже помню.
-- Вот с того и запала мне мысль выставлять такие шары над морем в военное время. По этому делу начальство меня и шлёт к французам.
-- Над морем? Так ведь улетит. Или ты его цеплять к чему будешь, к бакену?
-- Нет, Кузьма Михайлович, бери выше, к пароходу. А ещё есть за границей такой проект, как бы тем шарам против ветра летать.
-- Прожектёрство, думать надо? Французы они дюже легковесны, -- старик усмехнулся во всё ещё густую бороду, -- кабы немец придумал, абы англичанин какой, тогда дело иное.
-- Да есть немец один, вюртембержец, Прочёл я в журнале, что вышла книга его, "Почтовая связь и воздухоплавание". По отзывам -- умная, зело толковая. Я уж заказать хотел, да вот во Францию отряжают.
-- Вюртемберг? Это где государева сестра замужем? Мюнхен, что ли?
-- Штутгарт, крёстный.
-- Один пёс, все они у Вильгельма в кармане, а у Бисмарка на аркане.
  Чувствовалось, что славянофильствующий дядюшка осведомлён был и в европейской политике. Старик подмигнул:
-- Тебе-то в мой карман надобно, сколько тебе отвалить? Тысчонку-другую?
-- Это сколько вам угодно будет, дядя Кузьма.
-- Кто ж по своей воле с деньгами расстаётся... опять же, с другой стороны, ты мой да Демьянов наследник...
-- А воспитанницы-то ваши? -- Павел знал, что Даша и Нюта на самом деле его двоюродные сёстры, прижитые вне брака, и что старик в них души не чает.
-- Павша, я в тебя верю, ты сирот по миру не пустишь, пристроишь девок, за хороших людей замуж выдашь, коли я помру. Пусть лучше в девках посидят, а за прощелыг каких, охотников за приданым, не пойдут, -- старик многозначительно хмыкнул, -- хватит нам и господина Стоцкого-старшего... Когда едешь-то?
-- Четвёртого дня мне назначено.
-- Батьку, стало быть, не увидишь, а к мачехе не пойдёшь. Илья-то в Швеции?
-- Батюшка в Мальмё, по делам своим рыбным. К Марфе Васильевне зайду, конечно, на сестриц гляну. А вам дай Бог ещё сто лет прожить, дядя Кузьма, и помереть в как дедушка, в парной.
-- Хочешь меня совсем состарить, -- Кузьма шутливо погрозил пальцем, -- где петербургское отделение "Лионского кредита", знаешь?
  Павел кивнул.
-- Будь там завтра в час пополудни. Переведу тебе тридцать тысяч. Надо будет ещё -- телеграфируй приказчику моему, Никифору.
  Павел никак не рассчитывал на такую сумму. Впору было целовать старику руки.
-- Дя-адюшка!
-- Но-но, полноте, Павша, учись деньги тратить; да и то, сказать, за границей нашего брата по кошельку встречают, особо скупердяйничать нельзя. Мотать, знаю, ты не будешь, хоть и гвардеец. Не ровен час, Жорка на бирже продуется, всё ж-таки своя кровь, сестрица-покойница... хоть и подпорченная...

* Рогожское кладбище -- крупный центр московских старообрядцев-поповцев.

  Павел сглотнул. Сбывались его самые заветные мечты. Кроме всего прочего, он оказывался в Париже на пол-месяца раньше кузена.

  Обратно от причала, уже зная дорогу, до дворцового флигеля Павел дотопал за несколько минут, так и не успев выкурить папиросу. Низкое серое небо снова посыпало дождём, и на огонёк неожиданно шлёпнулась крупная капля. Поймав какого-то субъекта из дворцовой челяди за рукав, он осведомился.
-- Его превосходительство адмирал Сарычев у себя?
-- Никак нет-с, они у Пал Егорыча.
-- Какого Пал Егорыча?
  У челядинца заблестели масленые глазки.
-- Его высокородия полковника Кеппена-с.
-- Так где его найти, любезный?
-- Известное дело, во дворце, -- лакей смотрел на гвардейца едва ли не свысока.
  Павел вздохнул, достал из кармана кредитку, глянул на лакея, добавил к ней ещё одну.
-- Проведи!
-- Неположено-с... разве что с чёрного хода. Ступайте за мной, ваше благородие.
  Ещё через пять минут путешествия по закоулкам задней части дворца Павел, наконец, услышал глуховатый басок контр-адмирала и звонкий грассирующий голос его невидимого собеседника. Челядинец, заслышав разговор, моментально куда-то испарился, и Баканов -- была не была -- через анфиладу пошёл на голоса.
-- Оставь, Фёдор! -- невысокий оппонент адмирала на ходу рубанул рукой, да так, что рукав сюртука едва не затрещал, -- Ты и сам прекрасно знаешь, что сие невозможно. Тебя ещё убеждать!
-- Ваше высочество, дело обстоит именно так, -- пытался возражать адмирал.
  Павел, сообразив, что едва не столкнулся с генерал-адмиралом, попятившись, неожиданно запнулся на толстом ковре и едва не упал.
  Хозяин дворца остановился и резко обернулся.
-- Кого здесь носит, едрить твою в стеньги-стаксель?!
  Баканов вытянулся.
-- Ваше императорское высочество, гвардейской артиллерии подпоручик Баканов к адмиралу Сарычеву.
  Контр-адмирал, потемнев лицом, смерил Павла таким взглядом, словно сейчас уже готов был вздёрнуть его на рее.
-- А, Баканов, вот ты каков... И что ты тут делаешь, поручик? На воздушном шаре прилетел? -- иронично оглядывая в пенсне офицера, спросил великий князь.
-- Виноват, ваше императорское высочество. С докладом вернулся к его превосходительству.
-- А во дворец как проник?
-- Осмелюсь доложить, осёл, гружёный золотом, войдёт в любые ворота.
  Великий князь поднял бровь. Пенсне выпало и закачалось на шнурке.
-- Что ж ты, Фёдор Васильич, осла собрался в Париж послать? Разве ж ослы летают? Ладно, идём.
-- А вот посидит он у меня на гауптвахте -- враз поумнеет.
-- Лучше на брандвахте, -- усмехнулся Константин Николаевич, -- быстр и на язык остёр. Посмотрим, каков на ум. Все бумаги подписаны? -- великий князь сменил тон на сугубо деловой и вновь обернулся к Баканову.
-- Так точно, все. С завтрашнего дня числюсь в отпуске для поправки здоровья.
  Генерал-адмирал резко свернул в какую-то комнату, уселся на заскрипевший старинный стул, махнул рукой Сарычеву.
-- Введи молодца в курс дела, -- и отвернулся к столу.
  Всё ещё багровый управляющий дворцовой конторой кашлянул и, не спуская с Павла осуждающего взгляда, спросил:
-- Подпоручик Баканов, как долго вы были вхожи в кружок так называемых "мальтийских рыцарей", и как туда затесались?
-- Полгода, ваше превосходительство. Был представлен его высочеству штаб-ротмистром Гонвельтом.
-- С оным Гонвельтом откуда знакомы?
  Великий князь тем временем безучастно барабанил по крышке стола, словно играя на рояле.
-- Познакомились в библиотеке Михайловского артиллерийского училища. Продолжили знакомство в библиотеке офицерского собрания. Меня интересовали подробности Хивинского похода...
  Константин Николаевич неожиданно спросил.
-- С кем из волынцев знакомы?
-- Со всеми, кто входил в "мальтийский орден", и с некоторыми другими.
-- А именно?
-- Ротмистр фон Шлиппенбах, штаб-ротмистры Джандиери и Рябинин, поручик султан Тевеккелев, подпоручики Ундольский и граф Олсуфьев. Остальных не упомню. Разумеется, знаком и с разжалованным капитаном Евгением Варпаховским.
  Великий князь снова забарабанил по столу.
-- Сколь тесно знакомы с госпожой Блекфорд?
-- Никак нет, не знаком.
  Контр-адмирал вперил в Павла свой ястребиный взгляд, а Константин Николаевич досадливо махнул рукой.
-- Фёдор, откуда ему знать. Поручик, сия особа известна тебе как Фанни Лир.
-- Был представлен ей под Рождество семьдесят третьего года его высочеством.
  У Павла несколько умаслились глаза.
-- И сколь тесно были знакомы? -- Великий князь невесело усмехнулся.
-- Обещал летом покатать на воздушном шаре у Излера на "минеральных водах", но...
-- Ясно. В поездке в Москву в марте прошлого года был?
-- Никак нет... Был на Варшавском вокзале в числе провожающих.
-- Как на Варшавском?
-- Так точно, ваше высочество, на Варшавском вокзале.
-- Какого числа это было? Мы об одной поездке говорим?
-- Семнадцатого марта прошлого года.
-- Действительно... Какого чёрта, Фёдор... что-то мы упустили, впрочем, ладно. Скажи, Баканов, эта особа, -- Константин многозначительно кашлянул, -- тебя узнает?
-- Смею надеяться, да, ваше высочество.
-- Захочет ли узнать, вот вопрос, -- адмирал обратился к ним обоим.
-- Видишь ли, поручик, -- Константин протёр пенсне, его взгляд на мгновение стал растерянным, -- оная особа вознамерилась издать мемуары. По всей видимости, они уже в печати, -- генерал-адмирал надел пенсне, и его зелёно-голубые глаза вновь стали по-романовски пронзительными, -- понимаешь?
-- Понимаю, ваше высочество...
-- Есть у меня в Париже человек, верный, надёжный.
  Сарычев кашлянул и отвернулся.
-- Знаю его с Варшавы, с шестьдесят третьего года. Верил ему и доселе верю, но что-то он тут не справляется. Полковник Довгерд-Механович, живёт он в Париже в Гранд-Отеле. Действуй в контакте с ним. Фёдор Васильевич тебе письмо даст к нему.
-- Ваше высочество! -- Сарычев с обидой в голосе вытащил трубку и сунул её в зубы.
-- В контакте с ним, но думай своей головой, ты ему не подчинённый. В крайнем, в самом крайнем случае обратись к военно-морскому агенту во Франции адмиралу Лихачёву.
-- Не вздумай в посольство обращаться, -- адмирал положил трубку обратно в карман, -- а управишься -- занимайся своим воздухоплаванием.
-- Ваше высочество, осмелюсь испросить вашего разрешения...
-- Короче, поручик, -- вздохнул Константин, -- что там у тебя?
-- Предполагая, что книга уже в наборе, и дабы оная особа... госпожа Блекфорд... захотела меня вспомнить, позвольте мне действовать иным образом...
-- Да хоть спи с ней, хоть придуши, но книга выйти не должна, -- Сарычев ударил кулаком по столу.
  Константин молча кивнул.
-- Я, ваше высочество, о другом. Позвольте действовать как богатому наследнику из России.
-- Деньги должны быть у полковника, -- набычился Сарычев, -- от тебя другое потребно.
-- У меня с собой будет тридцать пять тысяч, если надо, ещё получу.
  Адмиралы недоверчиво воззрились на поручика.
-- Да ты что, Крёз?
-- Никак нет, ваше превосходительство. Единственный наследник купцов Бакановых.
-- Постой, постой, -- удивился великий князь, -- а как же ты в гвардии?
-- Отец смолоду из семьи ушёл, на Кавказе служил, в отставку вышел майором Кабардинского полка.
-- Имени его сиятельства князя Барятинского, -- вопросительно подхватил великий князь Константин.
-- Так точно. Отец в его батальоне прапорщиком был. Лично князю известен, Старшая сестра моя покойная -- князя Александра Ивановича крестница. По письму его сиятельства поступил в Михайловское артиллерийское училище. В гвардейскую артиллерию волею его высочества Михаила Николаевича*.
-- Экий ты шустрый. Наш пострел везде поспел, -- усмехнулся Константин Николаевич, -- великие князья, фельдмаршалы в знакомствах. Ты уж прости, милок, что мы тебя к кокотке засылаем.
  Павел покраснел.
-- Если что-то понадобится, -- вклинился контр-адмирал, -- телеграфируй на имя Петра, крестника моего.
  Великий князь встал, по-морски враскачку подошёл вплотную к подпоручику, вперился в него своим романовски пристальным взглядом.
-- Справишься?
-- Сделаю всё возможное, ваше высочество.
-- И невозможное сделай, -- князь доверительно взял Павла за пуговицу и чуть слышно добавил, -- судьба моего сына в твоих руках. Ступай с Богом.
  Павел щёлкнул каблуками, лихо развернулся и направился к двери.
-- Так тебя лакей провёл? Его запомнил?
-- Так точно, ваше императорское высочество, -- Павел остановился.
-- Ну, ступай.
  Не успел Павел закрыть дверь, как раздался голос генерал-адмирала.
-- Фёдор, что за бардак? Иногда, чёрт побери, отмена съезжей** сожаления достойна, трижды чёрт!
-- Сегодня же Кеппен его уволит.
-- Погоди, может, ещё пригодится, -- великий князь махнул рукой, -- вон, поручик из Парижа вернётся -- сразу ко мне. Ты мне лучше шуваловское охвостье из дворца выкури...

* Младший сын Николая I, генерал-фельдцехмейстер (командующий артиллерией) и наместник Кавказа (после кн. Барятинского).
** На съезжей пороли до отмены телесных наказаний в 1864 году.