Автор Старый Империалист произведение "Куда наша не попадала" из цикла "Просто отдохнуть. Рассказы и пародии".
Личное отступление. Вот, что такое сказки? Пласт преломленной истории, развлечение, игра ума, закладываемый в детстве фундамент, определяющий мировоззрение человека? Наверное, все вместе и многое другое. Очень многое. И не зря пользовались почетом и уважением во все времена Сказители.
Сюжет: О наших людях. Сказочных, в далеких мирах, чужих временах, но НАШИХ.
Язык: литературный, сочный, живой.
Стиль: художественный, тонко выверенный, мастерский.
Произведение разнопланово, вобрало в себя предания и сказки разных народов, Историю и реальность, философию и яркие чувства. И все, благодаря умению автора, воспринимается слитно, интересно и гармонично, создает особое, полное Добра настроение.
Сага, сказание, фантастическая повесть – сложно сразу подобрать определение избранному жанру. Причудливо переплетаются вымысел и правда, раскрывая неизвестное и заставляя по-новому взглянуть на известное. Исторические личности, герои легенд, мистические существа живут, действуют, чувствуют, создавая неповторимый сказочно-правдивый мир. 
Во многом этому способствует манера изложения. С полным правом можно назвать автора Мастером стилизации. В соответствии с местами и временами, в которые забрасывает героев судьба, меняется стиль повествования, приобретая характерные черты эпох, умело передавая особенности чужих обычаев и языка, делая зримой сцену.
Книга полна дружеских шаржей, гротеска, мягкого юмора. Ведущие персонажи живые, понятные, умные без заумности, рациональные и живущие по совести. Точно ухвачена сама суть русского характера, его неизмеримая сложность и удивительная простота.
Не только захватывающие приключения, но и ненавязчивое воспитание, философия жизни по Правде, глубокие мысли о самом смысле жизни, то, что движет человечество в будущее, присутствуют в книге.
Произведение выполнено с душой, несет благодарному читателю теплые чувства и светлые переживания.
Недостатки...
Поскольку и на солнце есть пятна, имеется таки почва для обоснованных претензий. Главная: почему так мало?! Только вошел во вкус, проникся настроением и духом незаурядной вещи... бац, окончание. Просто страшно подумать, что чистосердечно скажут несдержанные читатели.
На мой взгляд, требует некоторой доработки антураж сцен. Буквально два-три предложения, дополняющих декорации, подчеркивающих ассоциативную связь пейзажа и настроения.
А если честно - произведение великолепное. И как уже говорил - автор - Мастер.

Автор Голландец Шульц. Произведение "Последняя песнь Акелы"

Наверное, все по-настоящему хорошие книги формируются (не пишутся, и уж тем более – не сочиняются, а именно формируются, как любое живое существо) вокруг вопроса, который для иного читателя прозвучит, наверное, наивно-пропагандистски. Тем не менее, вопрос этот: что такое хорошо и что такое плохо? Если автор берет на себя задачу уровнем выше, вопрос корректируется: как пройти по грани между «хорошо» и «плохо» и остаться человеком?
Первые способны будить читателей. Вторые – вести. Тихонечко добавлю: конечно, не всех и не каждого. И совсем уж шепотом: а оно вообще нужно, чтобы каждого? Для «каждых» есть уйма книг, наполненных и переполненных приключениями… или как там сейчас модно говорить? экшном? В этих книгах герои и гибнут-то походя, выполнив предначертанную им автором функцию. А может, и не живут вовсе. Потому что герой, изначально втиснутый в прокрустово ложе авторского замысла (каким бы гениальным-шедевральным не был замысел), – это, в самом лучшем случае, биоробот. А на поверку и вовсе может оказаться, что двухмерная кукла в человеческий рост, вроде тех, которых для рекламы изготавливают. А уж что сбывать – товары или идейки – это, как говорится, второй вопрос. Читатель (тот, который «каждый») увлеченно следит за поворотами сюжета, а герои… что герои? расходный материал. Не берусь обобщать, но многие книги в жанре альтернативной истории именно так и строятся. Дабы не рассматривать проблему односторонне, оговорюсь: это еще и издержки жанра. Обычно события, в которые, по воле автора, вовлечен герой, так значительны, так велики, что человек на их фоне просто теряется… Либо вырастает до масштабов события, становясь если не демиургом, титаном и т.д., то хотя бы серым кардиналом при особе демиурга. Прочие же персонажи призваны подчеркнуть безмерную крутизну героя. Не настаиваю на возникшей ассоциации, но для меня это своего рода литературный аналог древнеегипетских произведений изобразительного искусства: царь огромен, прочие малы и невыразительны… но при этом все – двухмерны.
«Последняя песнь Акелы» – книга, которую делают герои. Нет, острых ситуаций, поворотных моментов, обстоятельств, когда необходимо совершить выбор, предостаточно. Но события и герои не подгоняются друг под друга. Герои отвечают на вызовы судьбы и, действуя, что-то да меняют. Говоря «что-то», я имею в виду, что резкого изменения реальности читателю, любящему линейно построенные сюжеты, ждать не следует. Равно как любителям хэппи-эндов сразу не просчитать, чего больше в судьбе каждого из героев – потерь или приобретений. Герои живут – трудно и радостно… и почти всегда – непредсказуемо. «Почти» – потому как характеры героев прописаны столь детально, что, вчитавшись, ты волей-неволей начинаешь прогнозировать, как поступят герои в той или иной ситуации…
Впрочем, сначала надо понять: а кто они вообще, эти герои? Спешу разочаровать любителей «классической» альтернативки: это не крутые чуваки, которые знают все и обо всем, и потому с первых же страниц решают задачу, как донести свое знание до власть имущих. Это и не столь любимые поколением менеджеров хлюпики, вдруг обретающие сверхспособности. Это люди, которые, откровенно говоря, и не рвутся-то в герои. Но, когда волна событий подхватывает их и несет, они делают все, чтобы не утонуть и не дать утонуть своему ближнему. И потому они стопроцентно реалистичны. И поэтому вызывают значительно большее уважение (и, если вам угодно, доверие), нежели «героичные герои», как большее уважение вызывает человек, который, сообразуясь с внутренним убеждением, честно делает свое дело, нежели тот, кто со скуки ударяется в экстрим.
Впрочем, для любителей попаданчества и трансформации сознания современного «мирного» человека в условиях войны (в данном случае – англо-бурской), есть интереснейший герой. Да вот незадача: развивается он не совсем так, как положено развиваться попаданцу. Начать с того, что хлюпиком его можно назвать весьма условно. Он не встраивается в действительность. И пусть активно не протестует, но ищет себя. И не просто ищет, а испытывает на прочность… Ну и какой он хлюпик? Оказавшись в новой жизненной ситуации, новой системе координат, он… Нет, не становится героем. Но, что очень важно, и труса не празднует. Он продолжает искать себя. В сложнейшей – морально и физически – ситуации. И, я уверена, нашел. Именно так – не «найдет», а «нашел». Только пока еще не осознал этого. А вот действовать согласно обретенным идеалам уже начал. Более того, как-то исподволь превратился в героя-идеолога.
Зацеплюсь за словечко «исподволь». Отличительная особенность книги – при всей динамичности сюжета, развивается он без рывков. Любой рывок – риск оборвать нить развития характера. А порой и вовсе надо остановиться, вглядеться. Рассказ о событиях чередуется с дневниковыми записями героя-попаданца. Размышлениями, рассуждениями, которые увлекают настолько, что волей-неволей начинаешь ассоциировать себя с этим героем. И совершается самое большое чудо, на которое способна художественная литература, – поднимаешься над собой нынешним. Это дает мне основание говорить о «Последней песни Акелы» как о книге незаурядной. А ведь я говорю только об одном герое, одном из целого ряда. Походя отмечу: ряда, в котором нет двух похожих героев. Даже двух подобных – нет. Один из самых убедительных показателей настоящего профессионализма – умение даже эпизодических героев наделить яркой, запоминающейся индивидуальностью. Вы спросите: почему такие, вроде бы, важные для характеристики книги наблюдения – и вдруг походя?
Потому, что книга, отозвавшаяся в душе, пробуждает что-то очень личное, то, что важнее всех литературных приемов вместе взятых. Отозвалась. И лично мною воспринимается, как книга о дружбе и товариществе, о том, как в любых обстоятельствах человек остается человеком.

Автор Альберт, произведение "Весна героев"

Следуя за автором, сначала тоже позволю себе задаться вопросом о жанровой принадлежности произведения. Вероятно, не лучшее начало, но в данном случае без этого трудно будет говорить о специфике произведения. В преамбуле автор с известной долей иронии сближает свою миниатюру как с литературоведческим экскурсом, так и с фанфиком. Сколь оба определения отражают суть, сказать затрудняюсь, ибо не всякое обобщение доминирующих признаков того или иного жанра есть литературоведческий экскурс; что же до фанфиков, с ними дело обстоит еще сложнее. Фанфики – жанр юный, обязанный своим рождением сетевому общению; то небольшое количество книг по мотивам чужих произведений, которое имелось ранее, вряд ли позволяет говорить об устойчивых тенденциях. Идем далее. Думается мне, что столь заметное литературное явление, как fanfiction, не минует внимания специалистов, однако же учитывая, что отрасли наук, далекие от материальных потребностей, способны длительное время существовать (избегну слова «развиваться» как не отражающего суть явления) за счет репродуцирования, ждать четких определений в ближайшее время не приходится. Посему возьму на себя смелость утверждать, что рассматриваемое произведение правильнее было бы определить как пародию. Причем доминанта, на мой взгляд, избрана абсолютно верно: найдена главная черта «попаданческой» фантастики, найдена – и доведена до гротесковой абсурдности. Я и сама неоднократно размышляла над аналогично простроенной фабулой, которую, утрируя, можно было бы свести к утверждению: историю делают попаданцы.
Обилие «попаданческих» АИ разного качества просто провоцирует на создание пародий, а самоирония ценна вдвойне. Да и жанр пародии мне близок – не один год посвятила литературным экспериментам в этом направлении. Как раз-таки давний интерес к жанру побуждает меня предположить, что пародия, дабы она выполняла предписанные ей функции, должна быть интеллектуальной в меру. Это « в меру» реализуется на многих уровнях; я коснусь лишь одного, так сказать, внешнего – уровня аллюзий. Он хоть и внешний, но, на мой взгляд, весьма немаловажный, а может быть, наиважнейший, ибо, как говорится, встречают по одежке. То есть именно он определяет читательскую аудиторию, влияет на ее формирование. Полагаю, что в данном случае, увы, получился рассказ для узкого круга читателей – для тех, кто способен в полной мере оценить пресловутые аллюзии, как исторические, так и литературные, в то время как пародия, прошу прощения за нестрогое определение, – более народный жанр.
Продолжая развивать мысль о мере, не могу не отметить, что обилие аллюзий и подготовленному к восприятию текста читателю не позволяет воспринимать повествование легко и естественно – слишком мало расстояние от аллюзии до аллюзии, и нет времени на погружение в атмосферу произведения. Чтение, по вышеуказанным причинам напоминающее бег с препятствиями, не дает возможности в достаточной степени насладиться красотами стиля.
Раз уж речь зашла о стиле, позволю себе дополнить общие рассуждения некоторым количеством конкретных соображений по стилистике произведения. Радует умеренный объем и сдержанность описаний, прежде всего, пейзажных (увы, многие авторы и по сей день пользуются клише «Золотого века»), да и динамика в целом. Однако же, на мой взгляд, иногда можно было бы частично пожертвовать динамикой во имя психологизма, но об этом немного позднее. Несколько смущают повторы информации (например, повторное указание на дату, когда происходят события) – сколь бы значима она ни была, небольшой объем произведения не дает оснований полагать, что читатель забудет либо пропустит ее. Более того, внимательный и вдумчивый читатель (а рассказ, по моему мнению, рассчитан именно на такого рода читателей) не слишком любит повторяющуюся информацию, ибо улавливает ее, как говорится, с первого раза.
Вернемся к психологизму. При всей простроенности фабулы есть эпизоды, в которых хотелось бы большей конкретики; при всей гротесковости есть эпизоды, в которых хотелось бы большей психологической достоверности. Главным образом, я веду речь о торопливо-отстраненной реакции генералов на появление очередных попаданцев, сколь бы противоречащими историческому моменту ни были сопутствующие реалии. Но, повторюсь, все несколько смягчается гротесковостью – доминирующим признаком произведения и построением фабулы по нарастающей – от просто странного к необычайно странному. Прямо-таки любопытно стало: как именно переиграет историю вся эта куча попаданцев?

Рецензия (хотя я склоняюсь к тому, чтобы определить это как эссе) на два произведения. Автор Голландец Шульц
"Часовой Большой Медведицы" и "Последняя песнь Акелы".

О сказках, выросших из реальности

Взрослые дяди и тети, выросшие из сказок, как (о, какое тривиальное сравнение!) вырастают из детских одежек, порой вдруг понимают, что так называемая реальная жизнь – не более чем циклический невроз, а что-то по-настоящему важное было раньше, в детстве. И достают со дна памяти сказки – точь-в-точь как детские вещички из недр шкафа. Ностальгически вздыхают, улыбаются, какое-то время воображают себя отважными героями и прекрасными принцессами, снова улыбаются – уже скептически – и возвращаются к проблемам реальной жизни. Сказки даруют минуты отдохновения от реала. И потому никогда не утратят популярности «взрослые» вариации на темы детских сказок, и не суть важно, как мы эти вариации называем – фэнтези, альтернативная история, любовный роман. И потому труд сказочников всегда будет востребован. И чем больше походят новенькие маскарадные костюмчики от кутюр на те, которые во время оно шила внучатам бабушка, тем больше рук потянется к этому… ну да, товару. Для тех, кому не по душе всякие символы, расшифровываю: чем больше те сказки, которые нам впору, похожи на те, из коих мы выросли, тем лучше. Говоря еще проще, крутой герой, прекрасная героиня, много страшных, как можно более фантастических, приключений и счастливый финал крайне желательны. Все это вызывает у читателя счастливое ощущение полноты жизни, которое, со вздохом констатирует взрослый человек, не имеет ни малейшей связи с реальностью.
В какой-то момент и со мной произошло то, что происходит со многими (к великому счастью, не со всеми): я начала взрослеть. И главным признаком моего, лично моего, взросления стала крепнущая убежденность, что все сказочники делятся на два вида: мастера, которые, создавая новое изделие, перебирают свои старые выкройки, всегда находят нужную и по ней быстренько шью именно такую вещь, которая нужна заказчику, и ученики, у которых пока еще есть удачи и неудачи, вызывающие у них самих живейшую эмоциональную реакцию, но заказчику это, простите, по барабану. Заказчик хочет видеть добротное изделие. Собственно, следующим шагом на пути моего взросления было твердое решение: хочу стать мастером. Кто знает, может, мне и удалось бы, но вот приключилась в моей жизни встреча с книгами, которые в буквальном смысле слова перевернули мой взгляд на современный литпроцесс, а заодно и перекрыли мне дорогу к взрослению. С книгами, которые вырастают из реальности не как дети из одежек, а как растения из плодородной почвы. Немного погодя расшифрую и этот образ. На вполне конкретных примерах. А пока скажу одно: это зануды-взрослые всерьез полагают, что жизнь – череда повторяющихся малоинтересных событий и что успех – совокупность приобретений. А те, кто так и не повзрослел, хорошо знают, что жизнь – неисследованное пространство, обещающее открытия и откровения, порою – совершенно головокружительные, фантастические, а успех – возможность вкладывать силы, талант, душу в хорошие дела.
Так формулирую мысль я, зануда-литературовед со стажем. А если попросту обобщить ряд комментариев, появившихся на форуме непосредственно в период создания «Часового Большой Медведицы» (я-то читала книгу уже по завершении работы над ней), то та же мысль будет выражена вот как: в «Часовом» каждый читатель находит что-то глубоко свое. И дело тут совсем не в том, что фэнтези-мир в данном случае весьма условен, нет. Хотя – об этом я поведу речь в дальнейшем – даже для меня есть реалии – реалистичнее некуда, которые вызывают дорогие сердцу воспоминания. Нет, свое, в данном случае, – глубоко личное. То, обретение чего делает жизнь человека полноценной вне зависимости от внешних обстоятельств. Не только без бегства от реальности, но с полным погружением в нее. Так что буду говорить о себе. Впервые в жизни испытывая радость не от того, сколь оригинально я мыслю, а от того, сколь типично мое восприятие книги, о которой я веду речь.
Ну а теперь обещанные примеры. И начну с тех самых реалий, что отозвались теплыми воспоминаниями. Общежитие, в котором живет Мишка, напомнило мне дом моего детства. Дом, населенный очень разными людьми, которые, несмотря на все дворовые сплетни, семейные конфликты, соседские ссоры, никогда не забывали о взаимопомощи… и никогда не считались, кто и кому какие услуги оказал. В этом доме любили – и сообща баловали – детей. Я точно знаю: не было бы первых моих семи лет именно в таком доме, я могла бы стать совсем другим человеком. Вот и в отношении жильцов общаги к Мишке, делающему первые, пока еще очень неуверенные, шаги в новом для него мире, почудилась мне добрая покровительственность, которую я испытала на себе. Доброта порождает ответное душевное движение. Каждое последующее доброе дело служит усилителем предыдущим. А в итоге возникает сфера дружбы, сопереживания, взаимопомощи – единственно возможное пространство для полноценной жизни человека. В финале мы видим, как ближние и дальние сообща переживают Мишкину беду и Мишкину радость.
В «Часовом» все, как в жизни, – герой в равной степени силен и беззащитен. Только это способно сделать человека человечным. Он колеблется, он ошибается, он разбивается иной раз о собственные, кажущиеся такими правильными, поступки, а «неправильные» оборачиваются к общей пользе.
Все, как в реальном мире. Мире, где бестолковая умильная доброта и агрессивное, ни с чем не считающееся делячество поддерживают друг друга, очень трудно выбрать свою сторону, выбирая не между этими двумя. Есть настоящая доброта, которая должна уметь защищать себя, иначе она ровным счетом ничего не стоит. И есть деятельное следование к цели – путь, в котором, несмотря ни на что, важно не растратить доброту. Именно этим путем и идет Мишка – идет, как умеет. И ему в равной степени помогают его сила и его слабость. Честное слово, не понимаю, как крутые, сверхсильные герои, для которых все предопределено заранее, и всякие слабаки-ботаники, вдруг обретшие сверхспособности (о, это еще страшнее, ибо давно сказано – нет более жестокого господина, чем освобожденный раб) исхитряются вершить добрые дела. Вот уж воистину – такое только в книжках бывает!
А тут – все, как в жизни, что же до фэнтези-антуража… Ха! Да неужто у вас никогда не чесался язык назвать зловредную коллегу по работе змеей, а дотошного трудягу уподобить гному? Вот и получается, что не сказка это вовсе, а кристаллизовавшаяся реальность, где все так же, как у нас, разве что ситуации, мимо которых мы зачастую проходим, не вглядевшись в них, доведены до логического завершения. В этом великий талант автора и секрет притягательности книги.
Еще уровнем глубже. Нужно обладать не только талантом, но и отвагой, чтобы просто, понятно и однозначно заговорить о том, без чего нет человека, но что почему-то давным-давно стало почитаться оголтелой романтикой и вызывать неумные насмешки. Подчеркиваю: просто, понятно и однозначно. Потому как иные, кто решается, говорят совсем по-другому – со смущенными ужимками и прибегая к иносказаниям. А тем таких, по сути, две – истинная дружба и любовь к Родине. Какие здесь могут быть иносказания! Между тем многие пишущие, читающие и уж тем более те, кто почти разучился читать и писать, уверены, что этим понятиям место в детских сказках; в сказки же для взрослых авторы железнодорожными вагонами ввозят всякую всячину, о которой в данном контексте и говорить-то не хочется, а самое главное если и протаскивают, то контрабандой, и не всегда уверенно скажешь, было оно или нет.
Меня не так уж просто растрогать. И чем больше в комментариях на всяких литературных сайтах читаю типичные высказывания из серии «Я плакала над Вашим произведением!», тем монструознее мой снобизм. И при всем при этом за время чтения «Часового» я – беспрецедентный случай! – ревела дважды.
В первый раз – на диалоге Витиша и Таурендила. Фактически – о мере дружбы. Причем это не беседа двух психологов-любителей за чашечкой чая, а разговор тех, кто привык нести ответственность за свои действия, и разговор этот происходит в весьма острой ситуации. И снова отозвалось предельно и запредельно личным. В моей жизни было несколько высказанных и невысказанных клятв в вечной дружбе. Один из немногих случаев, когда клятву я не почитаю грехом. Ни одна из этих клятв не осталась нерушимой. И мне уже казалось, что дружеские чувства – эдакое временное благо, коим надо пользоваться, отдавая себя ровно настолько, насколько рассчитываешь получить. А мои попытки поставить дружбу над личными интересами и сиюминутными амбициями смешны. Я даже в творчестве постепенно начала отказываться от этой темы, в совсем недавнем прошлом – главной для меня. И вдруг – предельно четко сформулированная основа основ. Та самая, данная как аксиома, но осмысляемая (наполняемая смыслом) всю жизнь: ««Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя». Совпадение или же подобные события, как я не раз наблюдала, притягиваются друг к другу, но в скором времени моя бывшая ученица и добрая приятельница, вся сознательная жизнь которой приходится на времена, в которых каждый сам за себя, поведала мне: их небольшой дружеский кружок по окончании школы начал распадаться – поразъехались, только своими интересами жить начали. И вот те трое, кто пока держится вместе, дали клятву – как бы не сложилась жизнь, дружбу не терять. Я ничего не стала говорить. Есть ситуации, когда нужных слов попросту не подберешь. Но в душе пожелала им сдержать клятву.
Учитывая вышесказанное, легко понять, как поразило меня второе стопроцентное совпадение: речь зашла о последних солдатах империи. Да, я обычно говорю – Державы. Но сути-то это не меняет. Год за годом я задумываюсь о тех, кто выгрызает последний шанс тогда, когда шансов, вроде бы, нет. О тех, кто знает: последний рубеж – не вовне, он в душе человека. Создать ситуацию, которая лаконично и четко раскроет столь непростую идею… мне казалось, что это нереально. Оказалось – и реально, и реалистично. А в итоге – явление, в вероятность коего я уже не верила – книга-созидатель.
Я не устаю повторять: чтобы убедительно для читателя о чем-то рассказать, автор сам должен иметь убежденность. Вдумчивый читатель видит оттенки смыслов, чуткий умеет читать между строк. К слову, авторская убежденность не имеет ничего общего с проецированием себя на героя. О, да, велик соблазн смоделировать для себя ситуацию, оттеняющую лучшие наши способности… особенно те, коих нет и в помине. Велик соблазн наплодить клонов, да еще с запасом, чтобы хватило на все произведения. Только вот у читателя свои тараканы в голове, и ему (если, конечно, он не пишет диссертацию по психологии) совсем не интересно, какие комплексы тяготеют над автором очередной книжки. Очередной – потому что такая книжка обречена стать одной из многих в бесконечном ряду чтива на один вечерок. Грустная она, судьба книжек-попутчиц.
А есть книги-спутницы. В них убежденность автора зиждется на том, что герои, которых он привел в мир, начали жить собственной жизнью. Это не фантастика, это не общее место, это один из самых убедительных тестов, показывающих, стал ли сочинитель писателем. Если автор чувствует, что герои отбиваются от рук, значит, они перестали быть всего лишь литературными копиями человека, в кои изначально заложены определенные качества, мысли, модели поступков. Они становятся людьми – и читатель будет относиться к ним, как к реальным людям. Пусть не напоказ, пусть в душе (а еще разобраться надо, что важнее). Самое большое чудо, которое только может совершить художественное произведение, – дать читателю друзей, советчиков, спутников. Знакомые слова, не правда ли? Именно так очень часто говорят о героях детских книг. А почему «взрослые» книги должны отличаться по этому параметру? Ведь, если вглядеться, между проблемами детей и проблемами взрослых пропасти нет. И взрослому тоже приходится раз за разом определять свое место в мире, свои цели, отвечать на бесконечные «что такое хорошо и что такое плохо?» Да, иначе, нежели ребенку, но все-таки. И поддержка здесь не только не излишня, но и зачастую просто необходима.
Если книга состоялась, читателю, чтобы воспринимать героев, как реальных людей, совсем не нужно соотносить их с автором. Или с собой. Или с приятелем, коллегой, Марь Петровной, Иван Иванычем…Они – те, кто они есть. Они самостоятельно завоевывают наши симпатии и антипатии, и нет необходимости спрашивать автора, а кого из героев он сам выделяет, к кому у него особое отношение. Порою у читателя возникают особенно теплые, родственные чувства к одному из героев. Так случилось со мной, когда я наблюдала формирование образа Троцкого в «Последней песни Акелы». Я неизменно именую его «львенком из моего прайда», он, как и я, – зверушка стайная. Стайность, кстати, совершенно не во вред индивидуальности, не надо путать со стадностью. Троцкий, несмотря на то, что многому учится у своих товарищей и искренне восторгается ими, никогда не станет копией Дато, или Коли Корено, или Арсенина. Он все равно будет мыслить и действовать по-своему – то в лад, то не в лад с прочими… то в лад, то не в лад с самим собой. Потому что он – человек, и ничто человеческое… Да и об остальных можно сказать то ж самое. Повторюсь: нужно обладать незаурядным талантом, чтобы так вот прописать команду единомышленников. Все они очень разные – и при этом идут к общей цели, отчасти повинуясь судьбе (в данном случае представшей им в образе Акелы), отчасти руководствуясь собственным выбором (ведь никто и ничто, кроме совести, не может воспрепятствовать им избрать иной путь). Сам автор называет их героями поневоле. Но я, читатель, вижу, что эта «неволя» (в кавычках, потому как осознанная необходимость – уже не неволя), этот героизм (без кавычек!) им по силам. И у меня не возникает, ибо ни разу свобода действий персонажей не вошла в противоречие с логикой их характеров. Сейчас вот я с огромным любопытством наблюдаю за приключениями Пелевина и Полины. Соскучилась по ним за то время, что они не появлялись в пространстве повествования. И испытываю радость узнавания – герои верны себе, а их отношения развиваются. Так, как должны развиваться при таких характерах и в таких далеких от размеренности обстоятельствах, – не спокойно, не гладко, на фоне всяких происшествий в интервале от смешного до трагического.
Кстати, о переходах от трагического к смешному, от мягкой лирики к боевым эпизодам, от масштабных исторических сцен к углублению во внутренний мир героя, от стремительного развития событий к неторопливым диалогам и т.д. Всего моего читательского и литературоведческого опыта (поверьте, немалого) не хватает, чтобы понять, каким образом автору удается сделать эти переходы столь молниеносными и столь естественными одновременно. В принципе, решения этих задач должны противоречить друг другу. Непротиворечивость – воистину умение пройти по самой тонкой кромке, в мельчайших деталях воспроизвести жизнь такой, какова она есть (ведь в жизни тоже никто не ладит мостики от события к событию). И вот я снова прихожу к тому, с чего начинала: несмотря на все фантастические допущения, книга реалистична в лучшем смысле этого слова. Даже традиционное «попаданчество» в этом контексте наполняется совсем иной сутью, нежели в большинстве альтисторических произведений. Никаких «Нео, ты Избранный!» Алик Строкин – не титан, тягающий глыбы исторических событий. Да, он вовлечен в них. Но не в качестве того, кто сдвинет рычаг истории. Он просто участник, он один из многих, он (и в этом его счастье) начинает чувствовать себя частью общности. И его главная цель – найти себя. А теперь вдумаемся: самых разнообразных героев, от несостоявшихся полководцев до состоявшихся менеджеров, альтернативная история повидала во множестве. У них две задачи: 1) выжить; 2) изменить ход истории. Практично, не правда ли? Да и ответ на вопрос «зачем я здесь?» в этом случае очевиден. Для Строкина-Троцкого – не очевиден. До сих пор. И вряд ли будет таким вот четким и определенным. Все говорит о том, что цель своего «попаданчества» Троцкий осознает в той же степени, в коей любой из нас может определить смысл своей жизни. Тут не может быть рубленых (топорных) формулировок. А вот тому, что Троцкий нашел настоящих друзей, осознал, что приносит пользу (да, теперь уже в полной мере осознал), нельзя не радоваться вместе с героем. И еще… разве мало среди нас таких вот Троцких?
А Избранных придумывать, по моему глубокому убеждению, куда проще. Фантазия всегда проще жизни. А тут… Нелегкие, ох, какие нелегкие пути избирает автор! Но только так появляются книги-созидатели. Книги, которые отвечают на самые главные вопросы. Отвечают тем, кто умеет и хочет слышать.

Отредактировано Цинни (24-08-2012 19:49:33)