Автор: AbaKumada. Произведение: "Мятежник"

Не люблю начинать с банальностей, но не могу не констатировать: очень непростая тема избрана автором. Писать о событиях гражданской войны крайне сложно. Война с внешним врагом, сопротивление агрессии предопределяет четкое разделение: вот наши, вот захватчики. Гражданская война значительно сложнее и в историческом, и в морально-этическом аспекте. А уж если вспомнить, что именно эти события, именно неоднозначность трактовок и множество недомолвок при подаче материала послужили питательной средой для уничтожителей великой Державы…
Трудная тема.
Особенно если учесть, что главный герой – отнюдь не среди тех, кто Державу сберег. Вот к нему без долгих слов и перейдем.
С первых же слов ясно, что Недозбруеву не за что любить красных. Однако же обращает на себя внимание то, что его рассказ в самом начале книги просто полон утрированной ненависти – муссируются ужасы, подчеркнутые лексикой (честно говоря, обороты «вырвать из лап чекистов» и тому подобные вызывают у меня не эмоциональный отклик, а улыбку: истинное душевное движение, по моему глубокому убеждению, не может быть столь нарочитым; более того, ВЫСКАЗАННОЕ, а не ПОКАЗАННОЕ всегда воздействует на читателя половинчато).
Мотивировка поведения главного героя мне тоже не представляется достаточной:  некие «счеты к немцам», прошу прощения за каламбур, сбросить со счетов, конечно, нельзя, но, надо понимать, это не личные счеты, так и из контекста получается: он хотел спасти Родину от оккупации. Если далее следовать этой логике, кем должен был оказаться Петлюра в системе координат господина Недозбруева? Сепаратистом, растаскивающим ту самую Державу, на независимость которой покушались немцы. Чем для офицера сепаратист лучше оккупанта? Для ОФИЦЕРА – как бы не хуже. Вспоминаем классику – великолепную, эпическую в самом высоком смысле слова «Белую гвардию» М.А. Булгакова. Немцы воспринимались многими офицерами как крайне ненадежные союзники и экс-враги,  конечно же, преследующие собственные, весьма далекие от альтруизма, цели… ну так на то они и инородцы, и солдаты своей страны. А вот «свой» Петлюра – как ни погляди, из негодяев негодяй. Тем не менее, патриотический порыв главного героя иссяк именно к этому моменту. Недозбруев рассуждает: «Теперь нас планировали бросить против Петлюры. И я понял, что попал именно в ту пропасть, которой так старательно избегал – на передовую гражданской войны. А главное – пути назад не было. Если, конечно, не считать путем назад подвалы ЧК. И самым мучительным в моей ситуации было то, что выступал я на стороне, которой симпатизировал в наименьшей степени».
Вполне допускаю, что такое восприятие может укорениться в сознании человека. Да, человек способен рассуждать, что новая власть (которая, заметим в скобках, надрываясь и захлебываясь кровью, своей и чужой, пытается сохранить целостность Державы) хуже бандитской вольницы? Почему нет? Способен, конечно. Призрак свободы обретает в сознании людей самые причудливые черты. Особенно – в сознании непуганых интеллигентов, изучавших реальную жизнь по книжкам. Но вот офицер, за плечами у которого война… офицер, для которого интересы страны оказываются ниже собственных антипатий… да и вообще, офицер, для которого сепаратисты – меньшее из зол… Да, такой может существовать. Но уважения (очень мягко говоря) не вызывает.
Идем далее. Из рассуждений главного героя мы знаем, что он строевой офицер, причем, надо понимать, до мозга костей, раз так недоволен нынешней должностью завхоза. При этом большинство его рассуждений подходит именно кабинетному интеллигенту, у коего гуманизм и мизантропия смешаны в равных долях. Мысль о том, что власть только тогда чего-нибудь стоит, когда умеет защищаться, должна быть известна ему отнюдь не из трудов Ленина, нет – из жизненного опыта. Однако же красные в его рассуждениях неизменно предстают эдакими патологическими личностями, склонными к немотивированной жестокости. Простейшее соображение, что есть люди (формально – люди), способные опозорить любую идею, какой бы высокой, чистой и светлой она ни была, тоже не посещает главного героя. За многими и многими его рассуждениями стоит тезис о том, сколь груб и примитивно агрессивен мир.
Красные – как военнослужащие, так и гражданская власть – неизменно мерзостны  и ведут себя вызывающе. Герой, рассказывая о них, не скупится на красочные характеристики: «заржали» и т.п. Я не могла отделаться от ощущения, что школьник младших классов рассказывает о поведении хулиганов-старшеклассников. Причем странных таких, с параноидальными наклонностями: их нездоровое внимание можно привлечь, просто переглянувшись со своим спутником.
А что дальше-то? Какие перспективы – в самом широком смысле слова – могут открываться перед человеком, который уже вовлечен в масштабную историческую трагедию? И, конечно же, не может этого не понимать?  Растерянность – нормальное проявление любого человека в подобных условиях. Но Недозбруев – это явственно видно в первых же эпизодов – копит гнев против красных. Не иначе как для того, чтобы в определенный момент повествования произошел взрыв? Лично для меня на этом этапе главная интрига такова: интересно, а кто же и что же, какая власть видится герою в качестве альтернативы этим жутким красным?
Пока размышляем над ответом, вглядимся в другого главного героя – нашего современника. Он весьма реалистичен, его образ мыслей соответствует профессии… по крайней мере, среди моих знакомых журналистов есть похожие, так что осмелюсь утверждать, что можно даже типологизировать.  И в его увлеченность верю безоговорочно. Есть люди, которые по натуре своей – исследователи, им никакой информации не достаточно, более того – они счастливы, найдя такие детали, которыми не заинтересовался бы даже самый въедливый историк, потому как на общую картину детали эти не влияют, роль данной личности в истории никак не корректируют. Но исследователям важна любая черточка, ибо она позволяет не просто сделать выводы, а ПОЧУВСТВОВАТЬ эпоху, проникнуть в мысли исторической личности. Верю и в то, как герой пришел к своему увлечению: если у человека в характере, в особенностях мышления заложена такая склонность, пускачом может послужить любое событие. Доводилось мне встречаться с людьми, похожими на Андрея Боровикова. По сравнению с «обычными» учеными они – как Кусто в сопоставлении с аквалангистом-любителем. Они как будто бы живут в двух временах – нашем и том, которому принадлежит сфера их интересов. Такие люди всегда вызывали у меня глубочайшее уважение.
Поделюсь еще одним наблюдением. Как правило, для столь глубокого погружения необходимо совпадение чувств и устремлений исследователя с чувствами и устремлениями, характерными для эпохи в целом или для избранной исторической личности. Проще говоря, сфера приложения усилий исследователя в весьма значительной степени характеризует его самого. Этот тезис находит подтверждение и в рассматриваемом произведении: Боровиков и Недозбруев сродни друг другу; оба одинаково четко фиксируют в окружающей их действительности (не то что в глобальной – исторической, а в самой что ни на есть повседневной) негативные подробности, создается впечатление, что им то и дело встречаются малосимпатичные и вовсе несимпатичные люди, которые своим поведением оскорбляют их этическое и эстетическое чувство… Определения «циничный», «косный» и т.п. часто проскальзывают при передаче восприятия окружающих как одним, так и вторым героем.  Даже пейзажи и интерьеры преимущественно скучные либо раздражающие. Особенно это заметно, если учесть, что «Мятежник» явно относится к числу произведений, одним из героев которых является город.
Позволю себе маленькое личное отступление. Я не могла пройти мимо данного произведения по нескольким причинам. Во-первых, привлек лаконичный и образный язык произведения. Во-вторых, с давних пор интересуюсь произведениями, написанными на архивных материалах, людьми, живущими именно там, где происходили исторические события. Всегда получается что-то, что выше беллетристики. И то, что на уровне эмоций убедительнее «чистой» документалистики. В-третьих (отчасти вытекает из «во-вторых») в таких книгах почти всегда присутствует образ города… нет, не так… Города. С большой буквы. Его не перепутаешь ни с какими другими. И не только потому, что описаны его приметы и отношение к нему жителей. У каждого Города есть характер, настроение… и даже его отношение к тем, то ходит по его улицам. Только вот в данном случае меня не покидало ощущение, что главные герои – и Недозбруев, и Боровиков – находятся в состоянии конфронтации с городом. Если первое, что мы узнаем о Городе от Недозбруева, можно списать на раздражение, связанное с физическим состоянием и неопределенностью будущего, то восприятие человека из, если позволите так выразиться, мирного завтра смущает весьма и весьма: «К нему приехали друзья-однокурсники из Минска, ну и, конечно, он повел их в знаменитый городской парк, разбитый европейскими ландшафтными дизайнерами еще во времена фельдмаршала Паскевича. Это традиция – мучить гостей города красотами парка…» Перечитала трижды – но так и не поняла из контекста, нужно ли слово «мучить» брать в кавычки, тем самым вводя в дело иронию и показывая, что на самом-то деле – удивлять и восхищать. Но далее читаем: «Андрей привык, что их фильмы – это, как правило, затянутая пастораль о родном городе, успешно продаваемая гражданам Израиля и Америки, затосковавшим по своей юности». Закономерное удивление: а что, эмиграция является непременным условием того, чтобы воспринимать Город позитивно? Может быть, я трактую несколько предвзято, ибо Город, каким он увиделся мне во времена моей студенческой юности и куда я до сих пор мечтаю вернуться, – явно не тот, в котором живет Боровиков.
Но вернемся к образу мыслей и действий героев. Недовольство существующим положением вещей идет у обоих героев рука об руку со стремлением, которое лучше всего определяется фразой: «Надо что-то делать…»
… Но ЧТО?
Автор не скупится на емкие, драматические детали. Каждый образ в описании как реалий прошлого, так и реалий современности работает на создание угнетающей картины. Осмелюсь предположить, что далеко не в каждой книге находится место хотя бы для маленького лучика света в темном царстве. Это вполне объяснимо, это вариант нормы. Но вот любая деятельность имеет цель и направленность. Деятельность, требующая от человека трудозатрат и времени (а то и больших, много больших жертв) всегда определяется какой-то целью. То есть человек должен более или менее ясно понимать, ради чего он поступает тем или иным образом и на какие жертвы ради этого чего-то готов.  Логично предположить, что адекватный человек видит свою цель красивой и светлой. То есть пусть даже не в объективной реальности, но в его фантазиях цель должна возникать в сиянии надежд. Этого я, к своему сожалению, не увидела ни у Недозбруева, ни у Боровикова, хотя бунтарское стремление к тому, чтобы «сделать не так, как сейчас» присутствует у них обоих. Что касается глав о Недозбруеве… меня неприятно царапнул эпизод, где Савьясов (более деятельный и напористый, кстати) рассуждает о своих действиях в случае взятия власти…. с  восторженным блеском в глазах, с увлеченностью мечтателя рассуждает о терроре. Это что – программа? Восприятие мною обоих героев – порывистого Савьясова и колеблющегося Недозбруева – по прочтении этой сцены изменилось.  Я окончательно разочаровалась в их человеческих качествах. Ну и заодно – в них как в потенциальных руководителях. То, каким будет мятеж (я и про ход событйи, и про итоги), выводимо из этого диалога. Мне могут возразить: мятежи – всегда кошмар; и случается, что мятежи начинаются именно таким образом: взорвалось, оглушило – и человек, не опамятовшись толком, куда-то движется, что-то делает… Соглашусь. С маленькой поправкой: в этом случае лично я жду от автора четкой расстановки акцентов, той самой авторской позиции, когда автор говорит читателю: так случилось, но так не должно было случиться, герои поступили так, как нельзя было поступать. Именно авторское отношение предопределяет читательское восприятие того или иного героя как положительного или отрицательного. Нет, не утрируем, не делим на «хороших» и «плохих»… но соотносим побуждения, действия и итоги. И получаем результат – идею книги.
И вот опять мы вернулись к вопросу, который, по логике, должен предопределить идею произведения. Не устаю повторять: художественное произведение делает именно идея, то самое помнящееся нам со школьных лет: «а что хотел сказать читателю своей книгой автор?» Ну и, уровнем выше: а что останется не только в памяти, но и в душе читателя по прочтении книги?
По моему глубокому убеждению, четко говорить об идее можно только тогда, когда произведение завершено. Пока что для меня идея не вполне ясна. Надеюсь по завершении произведения явственно увидеть идею и сверить свое восприятие уже по ней, как по самому точному компасу.

Уважаемые коллеги! С этого момента любой участник форума может написать анонимную рецензию на произведение авторов ВВВ.
Для этого необходимо прислать рецензию мне в ЛС и уточнить, что рецензия анонимная. После этого рецензия будет размещена в этой теме.

Коллективные не принимаются

Не вполне уверена, что это рецензия, и вполне уверена, что, говоря о двух текстах, говорю о куда большем их количестве. Прошу прощения у коллег за слишком большой объем написанного, более лаконично не получилось.

Меня давно и настойчиво заинтересовал вопрос: можно ли взять тривиальный сюжет и создать что-то принципиально свое? Ведь сколько уже твердят: набор сюжетных основ в мировой литературе ограничен. И даже: вся литература, начиная с ХХ века – компиляция написанного ранее. Так значит, читатель просто обречен раз за разом получать вариации одних и тех же?
И с той поры я сознательно, а наверное, и подсознательно начала тестировать книги на оригинальность и сюжета в целом, и завязки. И определила для себя вот что: книга с привычной сюжетной основой вполне может быть оригинальной, самобытной, даже – ну вот честное слово, не вру! – новым словом в литературе. Но только при одном условии: писатель должен знать или хотя бы чувствовать, для чего он обращается именно к такому сюжету. Ни для кого не секрет, что вся художественная литература говорит о человеческой судьбе… ладно, с поправкой на фэнтези и фантастику скорректируем формулировку – говорит о судьбе разумного существа. Возможно, я утрирую, но для себя я вывела формулу: сюжетная основа должна позволить автору как можно более выразительно, доходчиво, полно рассказать о судьбе главных героев, создать окружающую их реальность и выразить идею произведения. Ну и, конечно же, герои – на этот раз не только главные – должны получиться живыми, достоверными, кем бы они ни были – нашими современниками, остроухими эльфами или зелеными человечками с Альфа Центавра. По моему глубочайшему убеждению, при соблюдении этих условий любой тривиальный сюжет становится оригинальным и реалистичным, даже если, повторюсь, в пространстве произведения толпами бродят бородатые гномы или лысые гуманоиды.
Тем не менее, есть зачины, которые питают мой снобизм. Приведу усредненные, но, как ни странно, не утрированные примеры: «Светлый эльф (Как-то его там Обо что-то) бежал по узкой каменистой тропе, всего лишь на полдюжины шагов опережая преследующих его орков», «В лесной чаще горел одинокий костер, у которого сидела (Прекрасная Воительница С Коротким, Но Звонким, Как Стук Клинков Именем), пристально глядя в огонь» или «Адмирал Межгалактической конфедерации разумных рас (Почему-то Шотландское Имя) устало откинулся на спинку своего кресла и мысленно перенесся на десятки световых лет назад, во времена, когда был младшим галакт-лейтенантом на космическом корвете «Непобедимый».
Сказать, что, прочитав подобное вступление, я уже знаю дальнейшее, означало бы солгать. События могут развиваться по-разному, разве что толпы врагов и хэппи-энд наличествовать обязаны. Смущает ли меня это? Скорее, нет, чем да. Большинство сказок тоже заканчивается победой добра, но это ни в коей степени не делает их хуже. Но если сказку не портит герой, который в малой степени характер и индивидуальность, а главным образом – заданный типаж с известной долей обобщенности и условности, то в романе, будь то даже фэнтези и фантастика с их установкой на вымысел, герой – личность. Сформированная принадлежностью к расе и народу, традициями, условиями жизни и воспитанием… Ну да, у Конана и Рыжей Сони тоже есть… гм… истоки характеров. А покуситься на «Звездные войны» –  обидеть многих и многих, для кого первые фильмы цикла – драгоценные воспоминания детства и юности. Но почему, спрашивается, я должна серьезно относиться к очередному клону, размахивающему западным аналогом кладенца или взбесившимся фонариком? Почему я должна с распростертыми объятиями принять деву-воительницу (обратите внимание, почему-то всегда деву и почти всегда прекрасную, хотя образ ее жизни не способствует длительному сохранению данных характеристик), выпрыгнувшую из какого-то непонятного, невесть почему существующего и неизвестно на чем, кроме честного слова автора, держащегося матриархата, или, вместо того, чтобы осознавать, что в далеком-предалеком космическом будущем люди остаются людьми, распутывать абракадабру из надерганных тут и там якобы терминов, вымышленных в полном соответствии с принципом «чтоб понепонятнее звучало»?
Я всегда говорю: настоящий писатель в глубине души остается ребенком – иначе как бы он видел то чудо, мимо которого другие равнодушно проходят, и открывал его для этих самых других. Но между детским мировосприятием и инфантилизмом – огромная разница. Юная, но опытная, удачливая, постигшая многие премудрости воительница, придуманная девочкой во время игры, – совсем не то же самое, что героиня литературного произведения, наделенная аналогичными характеристиками. Непонятные термины, которые придумывает для игры в космических героев мальчик, вряд ли уместны в книге, которую пишет взрослый человек. Ну а идея «добро побеждает зло» слишком обща даже для детской сказки.
После пространного вступления позвольте перейти к сути, которую я постараюсь выразить достаточно лаконично. Почти одновременно познакомилась на форуме с двумя работами, которые и подвигли меня на эти размышления, – «Перекресток Трех Миров. Туманика» Эррис и «Локальный конфликт» HARBOR[UA]. Героическое фэнтези и космическая фантастика. На первый взгляд у работ нет ничего общего. Я сама всегда протестую против сопоставления книг, написанных в разных жанрах, но в данном случае не могла не сопоставить. Ибо речь идет об очень обширных заимствованиях и при этом очень невнятно прописанных мирах, под стать которым – очень невнятно прописанные герои, в реальность существования которых не верится. А я категорически настаиваю, что реалистичными должны быть и эльф, и гном, и гуманоид. Потому что все они – разумные существа и отличаются друг от друга и от людей так же, как в реальности отличаются друг от друга люди разных национальностей. В любой реальности есть слова для написания доклада, слова для устного рапорта, слова для общения с соседями и друзьями. Ряд ли кого-то надо убеждать, что это РАЗНЫЕ слова. А еще они будут звучать по-разному в зависимости от состояния и настроения человека. И от принадлежности человека к тому или иному социальному слою. И от возраста… И от равенства/неравенства полов в данном социуме. Огромное количество постоянных и переменных характеристик, которые можно старательно перебирать, продумывая образ героя. А можно постараться прочувствовать героя, стать им. Но это гарантированно не удастся, если автор не продумал свой мир. Реалии, изобретаемые от случая к случаю, неизбежно войдут друг с другом в конфликт. И тогда получится то, что мы видим в тексте Эррис: восемнадцатилетняя девушка отличается не только блестящими навыками, но и завидным хладнокровием, проявившимся в разоренной деревне, и хамовато-ироничной манерой общения с незнакомыми людьми, да при этом еще и многословием, демонстрирующим явную склонность поупражняться в остроумии… По раздельности каждое из этих качеств можно обосновать, но все вместе они – нелепица. Нелепица, которая делает еще более непонятным, несуразным мир, в котором героиня живет. Поясню. В ответ на удивленный возглас, откуда у восемнадцатилетней девушки такие навыки, что она, ничтоже сумняшеся, имеет право называться воительницей в ТРАДИЦИОННОМ мире, где подобное наименование над было еще заслужить, автор может резонно возразить (что, собственно) и делает: героиню тренировали сызмальства. Хорошо. А теперь на минутку представим, как должна выглядеть девица, которую с самых ранних лет обучают всяким воинским премудростям, позволяющим автору упорно именовать ее воительницей, а ей самой рассчитывать на вступление в ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ВОЙСКО или, на худой конец, в наемники – иначе на каком основании она «воительница»? Представили? Ага. В таком случае о каких «стройных бедрах» может идти речь?! Да и вряд ли прохожий начнет толковать, что ей бы наряды да украшения носить, а незнакомый парень с ходу примется, выражаясь по-дворовому, к ней клеиться. Скорее всего, у встречных мужчин сия особа будет вызывать отчетливое желание отвернуться и посмотреть на что-нибудь более приятное, благо, в этот день большое торжище. Идем далее. Читая диалоги в комментариях, я заметила, что автор апеллирует то к нежному возрасту героини, то к тому, что она человек другой эпохи, требовавшей большей живучести, в том числе и психологической. Апеллирует, когда читатели указывают на странные переходы в поведении героини. Можно сказать: даже слабых людей ситуация может заставить проявить силу, даже у сильного человека бывают моменты слабости. Безусловно, это так. Но не стоит ли определиться, какая линия поведения превалирует, чтобы иное именно прорывалось сквозь обычный образ действий? Особенно странно выглядят обширный и выспренний внутренний монолог героини в момент величайшего горя – она не восемнадцатилетняя девушка и не воительница, она оратор, умело подстегивающий себя, чтобы слова звучали красиво и проникновенно. Могу допустить, что встречаются такие особы. Но симпатии они точно не вызывают. А вот сомнения не только в их нравственном облике, но и в душевном здоровье, - очень даже. Ладно бы рядом были лишние глаза и уши. Но героиня – наедине сама с собой. Чтобы лицемерить перед собой… смотрим выше.
Заметим, что многословие, не сказать суесловие, - вообще отличительная черта Иллы. Ее сдержанность в эмоциях никак не соответствует тому, как она ведет себя с незнакомым стражником. Перечитаем их диалог. Она явно упражняется в остроумии и… да, привлекает к себе внимание, как девчонка, которая истошно визжит, когда мальчишка легонько потянул ее за косичку. Автор пытается втолковать нам: воительница отшила парня. Мы же наблюдаем сценку, которую иначе ак грубоватым заигрыванием (с обеих сторон) счесть крайне трудно. «Все страньше и страньше», как говорила Алиса во время своего вынужденного вояжа по Стране Чудес. Воительница, которая должна быть на равных с мужчинами (вопрос статуса), должна уметь держать правильную дистанцию. Да и пережитое к словесным играм не предрасполагает. Я уж молчу о том, что предваряющие путешествие размышления героини (цитирую): «броситься ли ей сломя голову в погоню или предупредить родичей в Зеленой долине о неведомой опасности» говорят о ней как о, прошу прощения за просторечие, безбашенной девчонке со склонностью к суициду (хотя в одном из комментариев автор уверяет, что героиня – не эмо), но не как о воительнице, которую должны были научить алгоритму действий в такого рода ситуации. Вдумаемся еще раз: опасность – НЕВЕДОМАЯ, героиня – одна-одинешенька и даже не может сказать, а не следят ли уже за ней чьи-то пристальные глаза… кто их знает, неведомых этих, какие у них особые способности? Ну, свезло девчонке, благополучно дошла из точки А в точку Б… гм… а тогда, выходит, есть откуда взяться глупым понтам. А вот от слова «воительница» пора бы и отказаться, дабы не грешить против истины. Тем более что в следующем фрагменте она бродит по торжищу и заигрыва… пардон, остроумно беседует с купцами. И сообщает им – дел-де у меня по горло. Это что угодно, но только не торжество здравого смысла над стремлением автора написать многабукаффф… а зачем? Что добавляют эти пространнее реплики к образу героини, к картине мира, к развитию событий? Да ничего.
Кстати, вернемся к миру. Тип формации, социальные отношения становятся все более трудноопределимыми, непонятное поведение героини только добавляет сумбура. Порочный круг. Непонятно даже, а кто обычные враги (ну, помимо диких зверей), против которых в селении надо держать не отряд, а дружину. Да-да, в финальной фразе фрагмента мы вдруг запоздало узнаем, что Илла служила в дружине… но почему же тогда девушка, как уверяет автор, жила охотой, если служба в дружине предполагает очень неплохое содержание? И почему именно дружина? Автор, безмерно любя устраивать в своей теме ликбезы по различным вопросам, не удосужилась уточнить значение так легко и бездумно употребляемого ею слова.
Ну да ладно. Дабы не перебирать многочисленные ляпы, скажу буквально пару фраз о стиле. Причем не об авторском стиле, представляющем набор типичнейших ошибок начинающего литератора, а о стиле как о совокупности приемов использования языковых средств. Т.е. о том, о чем нам еще в школе толковали. И пытаемся охарактеризовать предложение: «Теперь следовало произвести разведку, ей совсем не нравились запахи, которые доносил до нее холодный ветер». Или вот это: «Девушка спокойно проанализировала все, что сохранила ее память, не позволяя отчаянию сломить волю». Без комментариев. А это, следует учесть, произвольные, выбирать есть из чего.
Итак, «конина»… то есть «рыжая сонятина» не оправдана ни ярким, нестандартным образом героини, ни убедительной проработкой мира, ни, надо понимать, идеей, ради которой стоило бы городить частокол… ну, разве только для того, чтобы неведомому вражине было что сносить в первой главе.
Перейдем к космоопере. HARBOR[UA] начинает свое произведение с душераздирающей истории о том, как космическому адмиралу (правда, с русскими ФИО, что само по себе не может не радовать), цитирую: «16 часов назад пришло сообщение о том, что экстремисты каким то образом захватили Людвиг и форт, стороживший узел пространства, ведущий в эту систему» (авторская орфография сохранена). Озверин в кормушке моей Фантазии был съеден еще тогда, когда она силилась хотя бы на уровне эмоций обосновать мне поступки девы-воительницы. Так что ни узел пространства, ведущий аж в целую систему, ни космический форт, ни Какой-То Образ я представить себе так и не смогла. А при упоминании в данном контексте экстремистов Фантазия тихо съехала на Крыса и Весельчака У, и заставить ее, болезную, снова пахать во благо художественной литературы я так и не смогла.
При дальнейшем чтении мне живо вспомнились неведомые враги из работы Эррис, которые каким-то образом до основания уничтожили охраняемое селение. Тайна – вечный лейтмотив творчества, но, прочитав буквально следующее: «Как это могло произойти, никто в штабе не мог представить, ведь масса покоя форта составляла более 5 млн. тонн, все полезное пространство которого занимали системы ПРО, лазерные и ракетно-пусковые установки», я подумала о том же, что и в случае с «Туманикой»: и в реальном мире дилетантизма более чем хватает, чтоб еще находить его у героев, коих авторы позиционируют как положительных. А еще заподозрила, что есть где-то на просторах Сети альтернативный вариант Википедии специально для недобросовестных авторов фантастических текстов. А еще вспомнила классическое: «В то время, когда наши космические корабли бороздят просторы Вселенной…» И они ведь бороздят! И каких среди них только нет: авианосцы, линкоры, крейсеры… Как человек, немало часов на досуге и на занятиях проведший за «Морским боем», я подсознательно ждала появления эсминцев. Даже Фантазия вдруг оживилась и начала было рисовать в полной мере неземной облик таковых, в то время как глаза пробегали отчет о бое (сдается мне, даже если бы я вчитывалась и пыталась разобраться, что там к чему, я вряд ли поняла бы больше), выяснилось, что враги все-таки вполне известные, даже комп их зна… Оп-па, а вот и эсминцы! А надзвездные лодки будут?
Лодок так и не появилось. Зато появился вражеский адмирал с английской фамилией. И снова – обширный список «убитых» и «раненых» кораблей… похоже, автор тоже любил тайком от учителя сыграть с «Морской бой», а потом еще и отчет о проведенной игре составлял и наконец, не желая отставать от создателей всяческих новеллизаций, перенес отчеты в компьютер. А место действия – в далекий-предалекий космос. Главный вражина печален и растерян, герой-протагонист брутален и втайне чувствителен, космодесантники любят на досуге похохмить ничуть не меньше девы-воительницы и, как и полагается далеким от книжной премудрости людям прямого действия, совершенно не различают глаголы «надеть» и «одеть». Одним словом, еще один легион клонов пополнился очередными новобранцами, еще один мир возник на обломках очень похожих миров, рухнувших под бременем собственной алогичности. Идея? Да не смешите! Для того, чтобы наделить книгу в жанре космооперы патриотическим содержанием, нужно, чтобы за всеми этими узлами пространства и базами на Центавре чувствовалась Родина. Этого нет – значит, и идеи нет.
Это лишь два текста из великого множества похожих друг на друга. Я столь подробно их разобрала по одной простой причине: пребываю в надежде, что учиться все ж так лучше на чужих ошибках.

Отредактировано Цинни (06-07-2013 22:44:31)