Автор - Неля Семиречкина
Произведение - "Этюд с экстрасенсом"
Лежит здесь: Этюд с экстрасенсом
Мастер короткого рассказа Василий Шукшин так сформулировал основной принцип жанра: «нельзя, наверно, писать, если не иметь в виду, что читатель сам «досочинит» многое». И еще он говорил о том, что рассказ «должен увлекать читателя, рождать в душе его радостное чувство устремления вослед жизни или с жизнью вместе». И еще – о том, что рассказы не нужно выдумывать, главное в них – правдивость и личное отношение, отсутствие которых не заменишь никакими красотами стиля.
В данном случае перед нами – образцовый рассказ.
Да, где-то можно заменить слово-другое, добавить характеризующую подробность (разумеется, в меру), но… Когда я начала читать, я с первой же пары абзацев поняла, что этот рассказ должен, просто обязан состояться. Потому что буквально несколькими строчками характеризуются очень жизненные, реалистичные до узнавания герои. Эти же строчки задают ощущение, которое я в разговоре с автором сразу же по прочтении обозначила как «одиночество неодиночества». С самого начала очевидна встреча противоположностей – не борьба, именно встреча, до известной степени мирная. И все, что происходит далее в рассказе, определено завязкой, точнее говоря – той степенью, в которой эти встречи являются мирными. Мы не знаем точно, давно ли сложился круг (точнее, треугольник) общения – Мистик, Скептик и Вдова, но он кажется незыблемым, как египетские пирамиды… и внутри него тоже скрыты тайны: о каждом из этих персонажей, я уверена, можно написать целую историю, показывающую генезис характера. Значит, характер очерчен вполне определенно и вызывает то самое узнавание, о котором я говорила выше – и которое Шукшин вывел в качестве одного из основополагающих принципов рассказа. Герои определенно нужны друг другу, их кружок-треугольник гармоничен – они дополняют друг друга, олицетворяя этические абстракции (Мистик), логические абстракции (Скептик) и житейский обычай (Вдова). Очень устойчивая получается фигура. При этом первый и второй постоянно спорят друг с другом, причем далеко не всегда держатся в рамках вежливого диспута, а третья, нуждаясь в их обществе, как они нуждаются в обществе друг друга, мыслями и эмоциями устремляется вслед за своей юной непутевой дочкой Галочкой. Такое вот у них неодиночество на троих и одиночество – конечно, у каждого свое. Они – статика, что подчеркивается емкими, точно найденными и при этом тоже неоднозначными, парадоксальными деталями: чего стоят одни только рюмки, которые тридцать лет считаются новыми. Гармония постоянства с явственно слышимой ноткой, вносящей дисгармонию. Блистательно!
А вот Галочка – само движение жизни, эдакая точка, которая никак не может зафиксироваться. И в этом ее движении тоже есть постоянство – она не останавливается, она в вечном поиске.
Самый динамичный по сути, а не по внешним проявлениям, персонаж – это студент, квартирант Вдовы. Нет постоянного места жительства, нет постоянного имиджа, даже о факультете, на котором он учится сказано: «неизвестный»… это значит – все равно. Кухонному триумвирату – точно. Самому студенту – с высокой долей вероятности. У него и убеждений нет… но есть предположения, в отстаивании которых он довольно последователен. Однако благодаря тому, как (с изрядной долей иронии) автором описано его внешнее преображение, и благодаря его разглагольствованиям (Скептика и Мистика мы до этого момента «не слышим», что тоже – авторская находка) есть все основания думать, что и другую идею он завтра двинет в массы с таким же жаром.
И очень верно – и исходя из характера студента, и композиционно, что именно с одного из вторжений студента в кружок-треугольник и начинается развитие действия, начинается движение от завязки к кульминации. Темп повествования стремительно нарастает. И то, что теперь мы видим героев не на кухонных посиделках, а в дороге, в движении, – замечательный авторский ход. Не знаю, у кого какие возникли ассоциации, но мне вспомнилась гоголевская птица-тройка… да и в типажах в этот момент увиделись намеченные легкими штрихами аллюзии к классику.
Интрига – сродни капле меда: тягучая, но упала быстро и весомо. И вот уже роли поменялись. Неожиданная развязка. Немая сцена.
И слово «этюд» в названии более чем уместно. Во всем богатстве значений. Многое, что в рассказе удачно намечено, можно развернуть в отдельное произведение. Ассоциация с игрой – шахматной и театральной – тоже очевидна. Перед нами жизнь, которую герои бессознательно построили по принципам театральной игры. И это не «мир – театр». Это, как я сказала в самом начале, – узнаваемая реальность, вызывающая слега грустную, слегка ироническую, но, несомненно, сочувственную усмешку.