Прода.

А мы дружно от благ сих вкушать принялись. Судя по размеру тарелки, Димитриос точно своё отдал. Немногим та тарелка до колеса от «жигуля» не дотягивала. Когда первый азарт сбил и стал уже интересоваться окружающим, винца пригубил  -
     - Зойка, а что хоть пьём-то?
     - Это «Самена» с острова Самос. У Димитриоса его там родня делает, он самое лучшее закупает. Нравится тебе?
      Раз такое дело, надо тост сказать, а то как-то не по-русски. Подлил дамам, себе добавил, и таки сказал.
      - За прекрасных дам! За здоровье Димитриоса и его семейства. За прекрасную Грецию! -  и мне даже похлопали. Когда Зойка перевела.
       Недоволен был только Морсик. Никак ему долю его не несли. Запрыгнул он на свободный стул возле меня и принялся жарко и часто дышать, пристальным взглядом провожая и мысленно пережёвывая каждый проглоченный мною кусок, и нервно облизываясь. И его печальный взгляд не оставлял сомнений в том, что считает он меня законченным подлецом.
        От самоубийства на почве нечистой совести спас меня телефон, заумиравший в кармане. Звонить он начинал звонко и радостно, затем постепенно терял тонус, и заканчивал уже на ноте почти трагической. Извинился я перед обществом, отошёл в сторонку, разложил «Моторолку» и услышал приятный мужественный голос –
- Господин Ружейников, Виталий Николаевич?
- Да. Это я.
- С вами говорит Александр Батт. Я буду вашим инструктором. Вылетаю завтра рейсом LH5932 с прибытием в Салоники в 16:35 местного времени. Вы сможете меня встретить?
- Да. Разумеется, Александр. Разумеется, встречу.
- Прекрасно, буду рад с вами познакомиться. До свиданья.
          Отменно. А по-русски-то господин Батт не хуже меня говорит. Не успел я за стол вернуться, из ничего снова возник Димитриос. В руках он держал блюдо со свеженькой печёнкой размерами сравнимое с моим. Тазик был поставлен в уголок, и Морсик стремительно, но аккуратно освободил столовый прибор от содержимого. Потом тщательно облизал блюдо, явив нам собственный цветной лик, выполненный в стиле древнегреческой фрески, и окружённый греческими же письменами и удовлетворённо облизываясь, завалился под стул кирии Катерины. Зойка, заметив моё любопытство, перевела надпись – «Победитель крыс, похититель осьминогов и убийца страусов - Монморанси с Хиоса, сын Ареса и внук Пирата».
        Весь вечер Катерина была очень молчалива, односложно отвечала на вопросы и иногда задумчиво поглядывала в мою сторону. Я чувствовал себя не в своей тарелке от её взглядов и к общению тоже не особо стремился. Поэтому, как ни старалась Зойка, но растормошить нас или вытащить меня на танцульки, не удалось ей. Зойка собралась обидеться, но вскоре подошли какие-то знакомые, числом с дюжину, и на танцульки утащили уже её. Катерина сказала, что завтра хлопотный день, и что нам пора. Мы попрощались с обществом и уехали.
      На обратном пути я попросил Катерину помочь мне завтра встретить господина Батта. Катерина просьбе удивилась, и сказала, что это само собой разумеется. А как же иначе? И спросила, где тот собирается жить? А я решил, что будет лучше, если инструктор займёт мой номер в «Авалоне». А то неудобно получится. И сам гость и других гостей сосватал, вроде как цыган с цыганятами.
      Морсик по дороге вёл себя культурно, разговоров не разговаривал, а свернулся калачиком у меня на коленях и посапывал потихоньку. Когда к дому подъехали, он сразу проснулся  и умчался в кустики. Эх хорошо быть кисою, хорошо соббакою… Да. Катерина ушла к себе, а я в душ залез и остудился слегка. Всё же непривычный климат и ночь слишком тёплая. И вообще меня в жар и пот кидает, когда Катя близко.
      Потом из окошка послышался всплеск, подошёл я к нему да и выглянул посмотреть, что это там такое происходит. И встал столбом. Катя купалась в голубой воде небольшого бассейна, подсвеченного изнутри. Топлесс .И небольшие крепкие груди с чёрными сосками задорно торчали чуть в стороны.

Отредактировано Sib (25-04-2010 07:14:57)

прода

От цивилизации на ней оставался только чёрный лоскутик стрингов. Вероятно, дань трауру. И ничего на ней более не было. Удивительно светлая кожа, практически без загара. Это же от того, что она по ночам купается, сообразил я, наконец. И продолжил любоваться. Было чем. Сложена тётя Катя была канонически, в полном соответствии с заветами Ивана Ефремова. Ни намёка на модную субтильность, от которой последние пятнадцать лет я шарахался как правоверный от буженины.  И ни одного грамма излишнего веса. В Маки-Дональдсы она точно не забегает. Я любовался, а она всё плавала, и всё ныряла. Плавала и ныряла она замечательно. Легко переныривала десятиметровый бассейн три раза, туда и обратно, и вынырнув, очень мило отфыркивалась. Не заметить меня на фоне освещённого окна было трудно и меня, естественно, очень быстро обнаружили. Катерина без тени смущения помахала рукой –
      -     Виталос! Идите скорей сюда, вода просто чудесная! Не надо стесняться. Просто идите сюда.
       Я человек дисциплинированный и командам подчиняться обучен без рассуждений о пользе или вреде оных. Сказано – бежать, бежим. Сказано – лежать, лежим. Сказано в бассейн – в бассейн! Принарядился я в плавки купальные, и устремился.
        Встретились мы у выхода на задний двор. Я открыл дверь, а там кирия Катерина, в чём мать родила, практически. Чуть не зашиб я кирию. Остановила она мой упругий бег, упёршись ладошками мне в грудь, и проскользнула в дверь под лестницей. В подвал, наверное.
           А я в бассейн сходу нырнул, дабы одну бестолковую голову в чуйство привести. Понырял, угомонился, а тут и Катя вернулась. В одной руке кувшинчик глиняный, оплетённый, немалого объёма. В другой  пакет. Поставила она кувшин на столик под тентом, из пакета стаканы узкие, стеклянные вынула и на стол поставила. Звякнули они певуче. Нет ребята, не стекло это. А как бы, и не хрусталь. Достала из пакета поснедать чего-то. Фрукты, сыр и всякое такое. Тоже всё на столе разложила. И меня пригласила вина попить. Жестами и мимикой.
        И стали мы с Катюшей вино пить, на краю бассейна сидя и болтая в нём ногами. И разговоры разговаривать. О погоде поговорили. О видах на урожай маслин. Искупались. Снова вина попили. Поговорили про вино. Катя сказала, что вряд ли я такое вино, где ещё попробую, и рассказала, что это старинный хиосский «Ариусиос», очень дорогой и на сегодня практически исчезнувший. Сейчас его пытаются восстановить на Хиосе, но производят пока очень мало, а она пользуется родственными связями. Выяснилось кстати, что родилась она на Хиосе, в Салоники приехала учиться на медсестру. Выучилась, работала до замужества в хирургическом отделении, где и подружилась с Зойкой. Искупались мы снова, и снова вино пить принялись. И опять беседу завели. Выяснили, почему парижские кафешки - «Бистро» называются. Очень она удивилась, когда узнала, что русские, если бы хотели Европу к рукам прибрать, ещё в 1814 году  её прикрутить могли бы, не особо напрягаясь. И вино попивали. Очень вкусное. И снова купаться полезли. Подал я ей руку, чтобы из бассейна помочь выбраться, а она меня обратно в воду сдёрнула, хулиганка. Я, натура мстительная, попытался в отместку поокунать её с головой. Ускользала она и тоже меня притопить пыталась. Баловались мы так, да и не заметили, как поцеловались. Да и увлеклись. Да так увлеклись, что и не заметили, как сделали ЭТО. А когда заметили, то из воды выбрались и снова сделали ЭТО. Потом опять вина попили и на звёзды смотрели, до чего они яркие и какое их множество. Порассуждали, что в городе такого неба не увидишь, и опять сделали ЭТО.  А потом пришёл Монморанси, искупался вместе с нами и обломал нам весь кайф. И мы решили немного поспать, и в дом пошли. Только совершили тактическую ошибку, когда на лестнице затеяли немного поцеловаться, и вышло так, что снова мы ЭТО сделали, прямо на ступеньках. Когда отдышались, то стали спорить в какую спальню идти. И победил я в споре грубой физической силой. Взял её на ручки и понёс, как ребёнка в свои апартаменты. В койку. Вот. А там мы ещё несколько раз делали ЭТО. Пока не уснули наконец, на рассвете.

Отредактировано Sib (27-04-2010 13:38:19)