Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Сборник "Город нашего детства" » Один орловский дворик


Один орловский дворик

Сообщений 1 страница 10 из 13

1

1.

Наверное, я могу считать себя коренной орловчанкой. Мои бабушка и дедушка по материнской линии – горожане, и, насколько мне известно, уже не в первом поколении, в детстве жили по соседству на одной из окраинных улиц Орла. Даже сейчас, когда город разросся, эта улица остается окраинной, быть может, и дома начала ХХ века уцелели. Впрочем, не уверена – Орел был в числе 15 городов, наиболее пострадавших в период оккупации; окраинам повезло больше, чем центру, но все же… Бабушка по отцовской линии – из орловских крестьян, уроженка деревни Петровка Колпнянского района, окончила Курское педучилище и большую часть жизни проработала в детских садах города Орла. Но вот фамилия – Яворская – досталась мне от единственного в нашей семье не-орловца: дед мой по отцовской линии, Мефодий Прокопьевич, родился близ Сатанова, ныне – Хмельницкой области Украины; в Орле его имя-отчество живо переделали, и он стал называться Дмитрием Прокофьевичем, у отца же в свидетельстве о рождении было записано вообще  невообразимое – Валерий МИфодьевич… Прабабка по-русски не знала и десятка слов, что создало определенные проблемы, когда ее привезли в Орел нянчить младшенького внучка, моего будущего отца; а вот дед к старости благополучно забыл мову и в ответ на мои настойчивые просьбы научить меня языку предков, отсылал меня… к бабушке, которая за несколько лет, проведенных на Западной Украине, вынужденно кое-чему научилась. Результат: мовы я не знаю, зато в запасе предостаточное количество украинских песен, которые почти понимаю.
Дед – кадровый военный, прошедший две войны – финскую и Великую Отечественную, после контузии оглох на одно ухо и с армией был вынужден расстаться. Так же, как в 30-е годы он оставил труд на земле ради того, чтобы стать солдатом, в послевоенные годы решил восстанавливать, и до тех пор, пока хватало здоровья, строил, плотничал, столярничал.
Те, кому хотя бы один раз довелось неторопливо пройти-проехать по Орлу, не могли не видеть одно из самых замечательных зданий центра города – дом на пересечении улицы Московской (бывшей улицы Сталина) и Новосильского переулка. Первый этаж занимают областная детская библиотека им. Пришвина, аптека и магазины, прочие этажи – жилые. В числе строителей этого дома был мой дед. В семейном альбоме есть фотография (удивительно – почти не потускнела!): бригада строителей рядом с уже достроенным, но еще не оштукатуренным домом. В путеводителях этот дом обычно обозначают как «Дом со шпилем». Для меня же, как и для всех соседей, взрослых и детей, он был Девяностовосьмиквартирным.
Рядом с этим чудом сталинского ампира пристроилась кирпичная двухэтажка-малосемейка всего-то в восемь квартир: деревянная лестница, просторная лестничная площадка второго этажа похожа на сцену деревенского клуба, даже вещи, которые бесстрашно выставляют сюда непуганые жильцы, напоминают декорации к спектаклю… а под окнами первого этажа, выходящими во двор – палисадники. Это и есть дом моего детства. Один из двух палисадников – наш. В апреле, сидя на широком кухонном подоконнике, я любуюсь подснежниками, летом почти по самую макушку прячусь во флоксах.
Ряд сараев и глухая стена железнодорожного профтехучилища (для краеведов – дома купца Аполлонова) вместе с нашим домом и Девяностовосьмиквартирным образуют замкнутое пространство, покинуть которое, равно как и вернуться, можно только одним путем – через полутемную арку Девяностовосьмиквартирного. Когда-то были и кованые ворота, но сия необходимая архитектурная деталь оказалась излишеством с практической точки зрения, и теперь единственная створка, полуоторванная и проржавевшая, по-старушечьи опирается на стену арки.
Рядом с аркой – стандартная детская площадка – качели на металлических креплениях, выдерживающие парочку лоботрясов-старшеклассников, и песочница, которой дети брезгуют, потому что ею не брезгуют многочисленные собаки.
В центре двора – чудо, тоже не выдержавшее проверки реальностью: фонтан с медленно осыпающейся лепниной. Не без труда могу представить, каким он был раньше… и тогда в нем была вода! Теперь мы играем в цирковых лошадок, бегая по сухому потрескавшемуся бетону, по осыпающемуся бордюру; те, кто постарше, влезают на тумбу посередине… Обычный двор? (Можно предположить, какова была его изначальная планировка. Ясно, ни в какое сравнение не идет с дворами многократно осмеянных типовых домов. До сих пор поражаюсь: в разрушенном почти до основания городе архитекторы заботились об уникальном облике зданий и дворов. Недавно прочитала воспоминания главного архитектора Антипова, приехавшего в Орел в 1943 году, почти сразу после освобождения города, - восстанавливать... Могу сказать одно: этим людям в благополучно-халтурные 70-80-е надо было памятники ставить и в ножки кланяться, а теперь – поздно).
На задворках приютилось несколько деревянных хаток, до которых прогресс еще не докатился. Одна из них – вообще бревенчатая. В ней живет бабулька, худая, крикливая и веселая. (До сих пор Баба-Яга – мой любимый сказочный персонаж, не зло, а эдакое хулиганистое, языкастое добро в ветхой одежонке). По соседству с ней – ее антипод, меланхоличная старушка, подкармливающая голубей и бродячих кошек.
В нашем дворе – четыре (!) палисадника – два маленьких, о которых я уже сказала, и два больших, одичавших «общественных», их и убирают дважды в год, весной и осенью, всем миром. В прочее время палисадники принадлежат детворе. В одном, заросшем кустарниками, мы разводим костры и печем на прутиках груши-дички (правда, есть нам их не разрешают, но украдкой мы, конечно же, исхитряемся). В другом мы из лета в лето устраиваем «огород» – перекапываем, делаем грядки… только вот до урожая дело не доходит, потому что нашего энтузиазма хватает от силы на две недели. В палисаднике растут большущий куст шиповника (самые отчаянные исхитряются забраться под него, когда играем в прятки) и сухое дерево, под которым мы торжественно хороним цыплят. Разведение цыплят в городском сарае – мечта моего деда (наверняка – воспоминание о деревенском детстве), подхваченная мною; только вот никак не удается вырастить взрослую птицу, хоть плачь!
Впрочем, один раз, летом перед поступлением в первый класс, я все-таки вырастила петушка-бройлера. В Орле нет цирка, но мы с Петей с успехом заменяли цирк соседям: еще цыпленком он «спал» в кукольной кроватке, лежа на боку, с азартом гонял крыс по сараю и – встречал меня из школы, выскакивая к самой арке. Правда, к началу зимы с ним пришлось расстаться – в сарае холодно, а изрядно подросший бройлер в двухкомнатной квартирке – нет, для родителей это оказалось уже слишком! Кощунственное «а в кастрюлю?» на семейном совете не прозвучало – Петька, как-никак, был любимым домашним животным; в итоге со слезами отвезли его в ближайший поселок к знакомым.
Одним словом, наш двор с его разнообразными ландшафтами (от заасфальтированной площадки, на которой мы устраиваем концерты для соседей, до темного угла за сараями, где мы закапываем наши «клады» - разноцветные бутылочные стекла, камушки и конфетные обертки, от палисадника до пригорка рядом с избушкой на курьих ножках) – целая страна, которую можно исследовать и исследовать…
…Сейчас двор моего детства «европеизировали» – убрали ненужное (а ненужным оказалось все, кроме детской площадки со старыми качелями и новой песочницей), выровняли, положили асфальт. Первый этаж в нашем маленьком домике переоборудован под магазин одежды… Обычный серый двор с несколькими деревьями, которым не под силу сделать его зеленым. Даже Девяностовосьмиквартирный, который раньше был светло-зеленым и белым, теперь «радует» глаз двумя оттенками бежевого (проще говоря, коричневого).
А мне до сих пор снится наш двор, каким он был в дни моего детства. Девяностовосьмиквартирный – наша крепость, вмещавшая в себя целый мир. Наш маленький восьмиквартирный – дом, в котором принято было помогать друг другу. Стол у дверей единственного подъезда. За этим столом в погожие летние дни девчонки шили наряды для кукол, в погожие летние вечера мужички забивали козла, а 7 Ноября; вне зависимости от погоды, стол гостеприимно принимал одну группу празднующих за другой… И вот что удивительно, все вели себя культурно, мусор за собой убирали, стол аккуратно вытирали! Люди приходили В ГОСТИ – и вели себя, как подобает гостям. А я сидела на подоконнике, рассматривала гостей и мечтала о том времени, когда достаточно подрасту, чтобы пойти на ноябрьскую демонстрацию вместе со взрослыми. Не довелось.

Отредактировано Цинни (13-03-2011 11:19:29)

+16

2

В "Город моего детства". Однозначно.

0

3

Душевно.   http://gardenia.my1.ru/smile/viannen_89.gif

0

4

2.

Я родилась в июле 1979-го. А в ноябре демобилизовался мой дядька, служивший срочную коком на подлодке. И привез мне из Прибалтики набитую опилками плюшевую псинку цвета новорожденного цыпленка. Любимая игрушка непозволительно долго – целых четыре года – оставалась безымянной. Точнее, пес успел побыть и Шариком, и Тузиком, и Бобиком, и Филей (как собачка из «Спокойной ночи, малыши»), но ни одна кличка к нему не прирастала… пока я не посмотрела фильм «Пограничный пес Алый». У моего плюшевого друга был ярко-алый пластиковый язычок. Одним словом, совпало. Алый входил (и входит) в первый десяток вещей, который я брала с собой при переезде и прочих стихийных бедствиях.
Так вот, пес стал Алым, а я твердо уверовала, что, когда вырасту, стану пограничником. Со свойственным мне упрямым фанатизмом я играла исключительно «в пограничную заставу», демонстративно пренебрегая всеми прочими играми. Бабушка и дедушка, с которыми я проводила большую часть дня, считали, что все в порядке вещей. Но родители, впервые понаблюдав, как я расставляю на полу игрушки строем и отдаю команды, пришли в ужас – и принялись с таким же фанатичным упорством дарить мне кукол, одну за другой. Кукол – так кукол! Наутро, как только родители уходили на работу, куклы становились солдатами. А в шесть лет я с истерикой отобрала в свое пользование наборчик морских пехотинцев, купленный мамой для сына сослуживицы. Родители смирились. В итоге куклами «играла» мама, пробуя на них различные варианты рисунков для вязания. А папа подарил мне набор мотопехоты. (У Джанни Родари есть сказка под названием «Кукла на транзисторах». Читала я эту сказку уже подростком – и смеялась до слез: очень уж кукла своим образом действий напомнила меня в возрасте 5-6 лет!)
К тому моменту, когда я все-таки пошла в детский сад – буквально за год до школы – мне, ценой титанических усилий, втолковали, что на любимый взрослыми вопрос «А кем ты хочешь быть, когда станешь большая?» нужно придумать более традиционный ответ. Да, а пошла я в детский сад, в котором перед выходом на пенсию работала моя бабушка. Один из самых обеспеченных садов, потому как принадлежал он одному из лучших орловских предприятий – заводу имени Медведева (старожилами Орла именуемому «МедведЯми»). В этот период «заводские» сады были, как говорила моя бабушка, «богатыми» – в сравнении с муниципальными, у которых порой не было даже собственных прогулочных площадок. Правда, я, избалованный домашний ребенок, отказывалась верить, что мне повезло, и сад терпеть не могла. Но именно в саду – от тоски – начала придумывать всякие сказочные истории, сделав первый шаг к литературному творчеству. Ну да ладно. Отныне на каверзный вопрос: «А кем ты будешь, когда вырастешь?» я отвечала: «Воспитательницей в детском саду!» И все улыбались – воспитательницы с умилением (ах-ах, педагогическая династия!), я – лицемерно… Не знала я тогда, что жизнь будет гонять меня по кругу, как цирковую лошадку. Ну да не будем забегать вперед.
Если в саду я заработала прозвище Тихоня (усаживалась в уголке и медитировала на фикус, сочиняя очередную историю), то родной двор наблюдал выброс энергии: я вдруг полюбила ездить на велосипеде… Нет, «ездить» – не то слово. Мама употребляла другое – «носиться». По нескольку часов кряду, на максимальной скорости, которую можно было выжать из «Бабочки». Мои ровесники наверняка хорошо представляют себе это велочудо, без которого, наверное, не обходился ни один советский двор (наряду со «Школьником» – велосипедом для тех, кто постарше). Надежная, между прочим, была машинка… ну, если не считать немалого количества пластиковых деталей: сиденье, багажник и всякие прибамбасы – по большей части для красоты. Очень скоро из всех пластиковых элементов на «Бабочке» осталось только седло. Ибо остальное я снесла напрочь. Ведь, как назло, тормоз был ручной: если его сильно затянуть, педали не провернешь, если ослабить – тормозной путь такой, что… Попробовала тормозить ногами – не понравилось, малоприятно, знаете ли. И тогда я, недолго думая, начала тормозить, врезаясь в скамейки, ограждения и т.д. Просто и действенно, но пластику не понравилось. Впрочем, мы с папой, осмотрев многострадальную «Бабочку», заключили: раз треснуло (погнулось), а велик все равно ездит, значит, деталь изначально избыточная. Пострадавшие элементы были удалены – и «Бабочка» благополучно бегала еще пять лет, а потом досталась младшему брату. Для сравнения: «Школьник» я угробила года за полтора.
В 1986 году, к радости своей, я распростилась с «моим любимым детским садом» и пошла в школу. В школе мне сразу же понравилось намного больше, чем в саду. Единственное негативное впечатление от первых школьных дней: класс показался мне очень маленьким. Зато окна были большие-пребольшие, и я не столько слушала учительницу, сколько таращилась в окно.
Средняя школа № 4 – одна из точек на окружности, по которой гоняет меня жизнь. Проучилась я в ней всего полтора года, до переезда в другой район. Осенью 86-го на Празднике осени я прочитала со сцены актового зала одно из первых своих стихотворений; осенью 2001-го выступала в этом же актовом зале в числе других молодых поэтов. В параллельном классе училась Аня Попова, с которой жизнь снова свела меня на филфаке Орловского государственного университета, подруга и соавтор.
Осень 1986 года ознаменовалась еще одним событием: на Орлике, в том месте, где он впадает в Оку, поселили лебедей и уток. Это сейчас орловцам примелькались птичьи стаи на воде, а для нас это было событием. Прихватив по целому батону, мы, в числе прочих горожан, радостно участвовали в откорме пернатых.
Первые школьные каникулы запомнились мне двумя событиями. Во-первых, мне наконец-то подарили собаку. Правда, в погоне за породистым щенком какой-нибудь декоративной породы, мои родители ухитрились приобрести абсолютно беспородное, своенравное и глупое создание, к осени вымахавшее до размеров, несовместимых с представлениями о комнатной собаке. Во-вторых, по телевизору демонстрировали английский сериал (правда, тогда в обиходе был другой термин – многосерийный фильм) про Робин Гуда. Детско-подростковая часть нашего двора буквально свихнулась на этом фильме, палисадники были незамедлительно переименованы в Шервуд, а каждый уважающий себя пацан обзавелся луком (среди «уважающих себя пацанов» обнаружилось немалое количество девиц Мэриан).
Полгода спустя детвора бредила уже другим фильмом, только что вышедшим на экраны, – «Гардемарины, вперед!» Я потом несколько лет донимала библиотекарей книгами о парусном флоте, перечитала все, что они только смогли найти, написала стишок про Гангутский бой, который читала со сцены моей новой школы – первой и единственной в городе спортивной гимназии № 34… М-да, а вот со спортом дела у меня обстояли неважно. И к двенадцати годам я решила, что раз уж военное училище мне не светит, я стану кинологом и буду воспитывать больших и умных собак. Моей настольной книгой стали воспоминания знаменитого специалиста по служебному собаководству – ленинградки Л. Острецовой. Так и соседствовали на моем столе книги о собаках с книгами о флоте. Правда, среди игрушек почетное место рядом с Алым занимала склеенная папой модель тридцатьчетверки. Но это уже – следующая история.

Отредактировано Цинни (29-04-2012 00:20:55)

+6

5

3.

Как я уже говорила, моя жизнь постоянно возвращается на круги своя. И, сдается мне, эта центробежная сила увлекает меня в верном направлении, не давая уходить в сторону. А осевая прямая пролегает через сквер Танкистов.
Традиционно сердцем Орла считается место его основания – стрелка Оки и Орлика. Но для меня сердцем города был и остается сквер Танкистов. От дома моего детства до сквера – полторы сотни шагов. Я считала. Сбивалась и принималась считать вновь, пока все-таки не сосчитала.
Я еще застала старичков, для которых это место оставалось Ильинкой. На дореволюционных фотографиях Орла по обе стороны Ильинской площади впритык друг к другу лепятся лавки. Только одно здание привлекает взгляд – часовня Александра Невского. Ее давно уже нет, этой часовни. Есть другая, новая – на юго-западной окраине Орла, воздвигнутая в память о защитниках города.
Помнили старички еще одно название этого места – Первомайский сквер. А с августа 1943 года за сквером утвердилось нынешнее название. Здесь, в сквере, в братской могиле похоронили воинов-освободителей. Рядом с могилой стоял подбитый в бою Т-70 старшего лейтенанта Марченко. Потом на площади перед сквером появился постамент с «тридцатьчетверкой» и Вечным огнем, а Т-70, постранствовав, обосновался у Военно-исторического музея. К сожалению, при реконструкции сквера (вторая половина 60-х годов) не обошлось без утрат. Безвозвратно исчез удивительный монумент – танкист, одной рукой сжимающий шлем, а другой – удерживающий лавровый венок… Вообще, вторая половина 50-х – первая половина 60-х – весьма специфический период. Так, например, в кинотеатре «Победа» закрасили необыкновенной красоты потолочную и настенную роспись (бабушка и дедушка не могли вспоминать об этом без печали) только потому, что центральной фигурой, вокруг которой группировалась вся композиция, был Сталин… Ну да не будем о грустном. Так или иначе, 5 августа 1968 года, в день 25-летия освобождения города Орла от немецко-фашистских оккупантов, у подножия памятника танкистом рукой Маршала И.Х. Баграмяна был зажжен Вечный огонь. А два года спустя в Почетный Караул заступили юнармейцы. Орел был четвертым городом Советского Союза (после Волгограда, Одессы и Брянска), где учредили Пост № 1.
Я любила наблюдать за сменой часовых у Вечного огня. И все время думала: а когда мне придет время заступать на Пост, сумею? Ведь столько народу на тебя смотрит, волей-неволей что-нибудь перепутаешь, собьешься…
Больше всего я любила приходить в сквер с папой – и безмерно гордилась тем, что он был в числе первых юнармейцев… и не просто юнармейцем – начальником Почетного Караула школы № 27 на протяжении нескольких лет! Да и школа, в которой он учился, была необыкновенная. Так казалось мне, дошколенку, тогда. Так представляется мне, проработавшей в образовании семь лет, сейчас… А история такова: приехал в Орел Дмитрий Федорович Матвеев, в войну – боец разведбата, после войны – сотрудник советского посольства в Бирме. Уж не знаю, какая дорога привела бывшего разведчика и дипломатического переводчика в педагогику, но факт остается фактом: он был назначен директором орловской школы № 27. Очень быстро добился того, чтобы школа стала профильной – с углубленным изучением иностранных языков. По воспоминаниям папы, даже физкультуру в 27-й преподавали на английском языке. Где только Дмитрий Федорович набирал себе учителей? Все собираюсь спросить, когда бываю у него в гостях, да все никак. Его жене, Валерии Андреевне, я обязана тем, что пришла на Пост № 1 уже в качестве педагога. Валерия Андреевна преподавала у нас географию. Правда, я не столько сидела на уроках, сколько работала в созданном ею музее Боевой Славы имени дважды Героя Советского Союза Г.М. Паршина. А когда я окончила университет (поступала в учебное заведение со славным названием ОГПУ, где буковка П обозначала «педагогический»; в дипломе у меня значится уже просто ОГУ) и возмечтала об аспирантуре по зарубежной литературе, Валерия Андреевна чуть ли не за ручку отвела меня в Военно-исторический клуб: «Вам зам по воспитательной, говорят, нужен. Так вот Ленка у нас и есть – по идеологии». Я (вяло сопротивляясь): «Хочу диссертацию писать…» Валерия Андреевна (строго): «О чем?» Я (смущенно): «О психологии страсти в прозе Стефана Цвейга». Валерия Андреевна (отмахиваясь): «Потом мне спасибо скажешь». И она была права. Расстаться с литературоведением оказалось намного легче, нежели с военной историей. К тому же, как выяснилось, структурным подразделением нашего клуба был мой любимый Пост № 1. В караульное помещение Поста я приходила отдыхать душой, вдоволь настранствовавшись по школам. Удивительно: почти тридцать человек одновременно находится в небольшом пространстве; даже шепот создает шумовой фон… а добавьте к этому шаги заступающих на пост и возвращающихся с поста, непрерывный металлический лязг (в одной из комнат юнармейцы тренируются в разборке-сборке автомата), вопли всеобщего баловня – попугая со звучным именем Пуля (умнейшее крылатое, между прочим! умеет говорить «Пуля-Пулечка», «начкар» и нехорошее слово, которое мы предпочитаем не слышать, иначе придется нашего пернатого друга изолировать, а он не привык к одиночеству)… Непрерывные зачеты, выяснение, почему у Петрова шеврон пришит неправильно, а у Сидорова ботинки грязные… и вообще, куда смотрит начальник караула?! Но из всего из этого соткана атмосфера взаимопомощи и стремления к единой цели.
Правда, дома у нас начались болезненные для моего самолюбия беседы.
Папа:
– Это кто у нас там на Посту стоит?
Называю номер школы.
– И ты хочешь сказать, что это строевой шаг?! И куда смотрит начкар?!
…Я не мыслю города своего детства без Поста № 1. А детство… иногда мне кажется, что оно продолжается и будет продолжаться, пока я прихожу на Пост.

Отредактировано Цинни (13-03-2011 11:21:43)

+4

6

Фрагмент четвертый, он же - заключительный.
4.

Так получилось, что все мои детские годы связаны с двумя большими улицами – Московской (бывшей улицей Сталина), о которой я уже рассказывала, магистральной улицей Железнодорожного района, и Комсомольской – главной улицей района Заводского.
Каждый из четырех районов Орла исторически не похож на все остальные. Железнодорожный и Советский – старейшие. На их границе впадает в Оку небольшая речка Орлик. Даже название указывает – невелика река. А в старину звалась без всяких уменьшительно-ласкательных – Орел. В летописи читаем женственно-поэтичное – Орлея. Именно эта река и дала название городу, а потом, так сказать, исполнив свой исторический долг, стала именоваться скромно – Орликом.
Стоит на месте слияния рек бурый камень с названием «Детинец» – знак, которым отмечено место закладки города. А рядом, на крутом берегу, – городской парк; белый пони Орлик катает в повозке детишек.
Итак, Ока разделяет два района – Железнодорожный и Советский. Железнодорожный исторически – район купцов, Советский – район дворянский, губернаторский. И если исторический характер Железнодорожного заметен далеко не с первого взгляда, то приметы Советского - парк "Дворянское гездо", здания областной и городской администраций... Северный район, в самом конце ХХ века отпочковавшийся от Железнодорожного – район новостроек и сереньких типовых дворов. А вот Заводской – не то и не это. Я называю его «хрущевско-брежневским». В каждом из виденных мною областных центров есть похожие районы, тесно застроенные каменисто-серыми пятиэтажками. И дворики, по большей части такие же – тесные, зато зеленые.
Впрочем, мне повезло. За домом, где жили мои дедушка и бабушка по материнской линии, простиралось поле. Большое поле. Насколько большое, не скажу, потому что в детском восприятии, как известно, все «укрупнено». А сейчас перспектива искажена, потому как на поле этом выстроили несколько многоквартирных домов… А вот, кстати, и показатель того, что поле действительно было большое, вовсе это не шутки детского восприятия. Помимо собирания цветов и ловли бабочек, у меня на поле находились занятия и посерьезнее. Дед сложил из камушков подобие доисторического очага, и мы приходили разводить костры. А еще, стоя на поле, было можно наблюдать за низко летящими самолетами (рядом - аэродром). А еще поле упиралось в забор воинской части… забор, как нарочно, – в дырочку, наблюдай-не хочу. Одним словом, поле как будто бы специально создано было для моих любимых игр в стиле милитари.
К сожалению, к тому времени, как мы перебрались в тот же район, поле уже застроили. Зато неподалеку от нашего дома был старый, наверное, оставшийся от прежней частной застройки, вишнево-яблоневый сад. На деревьях можно было жить целыми днями. Что мы, собственно говоря, и делали, когда, наконец, начинались долгожданные каникулы. Теперь уже фантазия, не довольствуясь простыми играми, развивала сюжеты с продолжением. Вот и стала самая ветвистая яблоня королевским дворцом. Для игры были написаны многостраничные либретто а-ля Дюма… и, пожалуй, выросло бы фэнтези, если бы мы с подружкой Танюхой подозревали о существовании такого жанра. А так… сказка-не сказка, реализм-не реализм… Фрагменты нашего тогдашнего творчества залегли с папках, но не затерялись среди старых бумаг, потому как время от времени извлекаются и ностальгически перечитываются.
До сих пор этот сад – украшение нашего района. С теплом вспоминаю, как дружно выступили на его защиту жильцы окрестных домов, когда у кого-то из чиновников начался благоустроительный зуд.
Еще одним плюсом переезда было соседство кинотеатра «Современник», единственного в городе широкоформатного. Детские абонементы на сеансы в дни осенних-зимних-весенних каникул стоили денег чисто символических, и походы в кино успели надоесть мне буквально за полгода. Зато именно там, в «Современнике» я впервые посмотрела «Неуловимых мстителей» и «Огненную дугу», «Виннету» и «Великолепную семерку». Это самые добрые воспоминания. А вот о том, как ломился народ на сборник диснеевских мультиков, без иронии вспоминать не могу. Было это не то в 88-м, не то в 89-м. Знали бы мы, что буквально через несколько лет диснеевские мультяшки оккупируют экраны телевизоров! А тогда это было внове, это была ах какая диковинка.
Да, и такие воспоминания тоже есть. Редко делюсь ими, потому что наверняка каждый из моих сверстников может рассказать что-то подобное. Году в 90-м на задней стене «Современника» появилась – ярко-белым по розовому – надпись, всего четыре буквы, которые складывались в слово «мясо». Посмеяться бы, да как-то не до смеха было и тогда, и сейчас (надпись до сих пор не закрасили, ни у кого из многочисленных хозяев «Современника» – бильярдной-кафе-парикмахерской-магазина хозтоваров и в самую последнюю очередь – кинотеатра – руки не доходят). Посмеяться бы… но в ту же пору в соседнем гастрономе со звучным наименованием «Космос» были многометровые очереди «за чем-нибудь, чего пожрать можно». Количество продовольствия, отпускаемого в одни руки, было ограничено, вот почему стояли мы в очереди всей семьей, включая больную бабушку и братика-младенца. Или вот еще сюжетец: по двору, передаваясь из уст в уста, пронеслась весть, что в «Сказке», орловском аналоге «Детского мира», белорусские трикотажные костюмчики выбросили. Благо до той «Сказки» - пять минут ходьбы, бегом – две. Где взять денег? Оп, заначка есть в копилке. Кокнули копилку, поскребли по сусекам. Прибежали в срок, ухватили аж два. Счастье невероятное. Как раз братцу чуть не до самого детского сада хватило. Потому как дальше было… ага, как в сказке, чем дальше, тем страшнее. И слово «мясо», начертанное на стене кинотеатра «Современник» – многозначное такое слово, многозначительное – стало ассоциироваться не только с отсутствием пресловутого богатого белками продукта в холодильнике, но и с обилием «мяса» в телевизоре.
А наш фэнтезийный мир с яблоней-дворцом оставался суверенной территорией… конечно же, не сохранявшей нейтралитет, но все-таки – нашей.

Отредактировано Цинни (07-03-2011 21:34:06)

+4

7

Спасибо за рассказ. Неспешный и размеренный как старинный город детства, овеянный тихой грустью и легкой улыбкой. А еще обязательно дам его почитать бабушкам. Может отстанут от моей дочки со своими куклами? Уж больно у Вас с ней детские интересы и пристрастия похожи...

0

8

Вдруг (а точнее, не вдруг, а после долгих размышлений) возник ранее не предполагавшийся пятый фрагмент.

5.

Вообще-то, к путешествиям я равнодушна. Но по весне меня неизменно тянет в путь. Куда угодно, хоть на край света. А лучше – в любимые мои города.
Я всегда говорю о себе – убежденная горожанка и провинциалка. Большие города утомляют меня своим напористым устремлением как будто бы к множеству целей разом, маленькие вгоняют в тоску летаргическим отсутствием устремлений. Мои города – традиционная провинция, не слишком медлительная и не слишком торопливая, не особенно стремящаяся к переменам, не слишком страшащаяся перемен.

Пой, ветер, с низовья дунувший,
Я песню твою пойму.
Стоит над Окою юноша
Четыреста лет ему.

Раздался в плечах он, шире стал,
В охапку берет рассвет,
На веру ему – четыреста,
На взгляд – восемнадцать лет.

…Вся сила твоя в народе, чей
Прикрой сине-край крылом
Недаром веленьем родичей
Тебя нарекли Орлом.

Над ярью лесной, сутулою
Он рос и таил мечту –
Пойти на свиданье с Тулою
И с Брянском сыграть в лапту…

Это строки хрестоматийного для орловцев стихотворения Дмитрия Блынского. Я знаю их с раннего детства. Вот они, мои города – рядом в стихотворных строчках, рядом на географической карте. Орел – город детства, Брянск и Тула – города юности, принявшие меня тогда, когда пришла пора покинуть гнездо и поосмотреться в мире.
Все-таки очень здорово родиться, вырасти и жить в таком вот городе – не большом и не маленьком. С тобой не здороваются на каждом шагу и есть уголки, куда ты еще никогда не заглядывал. Но не проходит и дня, чтобы не повстречать на улице хорошего знакомого, и не заблудишься ты нипочем, как ни старайся.
В Туле меня ждут друзья.
В Брянске никто уже не ждет. Но по-прежнему хочется возвращаться.
С Орлом у меня ровные приятельские отношения.
Тула – добрая подружка.
Брянск – лучший друг.
Орел аккуратнее и сдержаннее. В нем по-прежнему есть что-то купеческое. Тула проще и теплее. Рабочий город. А Брянск… я не знаю, какой он, Брянск, я просто принимаю его всем сердцем, как принимают только лучшего из друзей.
По дороге в Тулу я неизменно читаю… точнее – перечитываю те книги, которые полюбились с юности. По дороге в Брянск – пишу, едва успевая ухватить мысль за хвост. Так вот по-разному настраиваюсь на общение с ними. С Тулой здорово поболтать. Брянску поверяешь самое важное. В Тулу я неизменно еду с радостью. В Брянск – и с радостью, и с бедой.
Тула для меня – это кремль. Это – простор и разностилица прилегающей к кремлю площади. Брянск – это площадь Партизан в окружении домов ХХ века. Тула – мельхиор и золото (так уж получается, что я всегда приезжаю в конце лета – начале осени), Брянск – такая яркая лазурь, что даже листва на деревьях кажется бирюзовой, либо туман цвета парного молока.
Тулу мне еще открывать и познавать. Брянск… не так уж много я по нему бродила, но не покидает чувство, что я знаю о нем все.
Когда я пишу об уютной окраине, я вижу Бежицу, маленький городок, слившийся с Брянском. Тульских окраин я вообще не знаю, орловские напоминают полустертый карандашный набросок. Бежица – завершенная акварель.
Впервые я оказалась в Бежице летом 1997 года. Нас, трех подружек, приютил в своем большом тихом доме дядя Толя. Жена дяди Толи давно умерла, дети разъехались, и он коротал дни в компании кота, белого в редких черных пятнах, по кличке Бельчик. Репутация у Бельчика была самая что ни на есть черная – слыл он подхалимом и ворюгой, в чем мы имели возможность убедиться.
Несытые девяностые не из всех вытравили душу. А наш хозяин был из тех, чью душу и каленым железом не выжечь. Жил он по замечательному принципу: чем богаты – тем и рады. Вот не поверите, макароны, заправленные пережаренным луком, – весьма вкусная и питательная еда. Даже если и не еда это, а вовсе закуска. В первый же вечер дядя Толя с заговорщицким видом торжественно вынес к столу заварочный чайничек и, к нашему удивлению, пододвинул к себе одну за другой не чашки, а рюмки.
– Мне цыганка нагадала, что помру я от случайной пьянки, – с лукавой улыбкой начал он. – И я так решил: не будет в моей жизни случайных пьянок.
С этими словами он принялся разливать по рюмкам нечто прозрачное, куда как более прозрачное, нежели вода, которая течет из крана в городских квартирах.
В тот вечер я постигла парадоксальную истину: в одиночестве и с горя можно упиться даже чаем, в хорошей компании и с радости (а что может быть радостнее, чем хорошая компания?) даже эта вот прозрачная жидкость, название коей я тогда стеснялась произнести вслух, пьется, как вода. Даже если к ней подаются простые макароны с луком и черный хлеб.
Брянск, Бежица… Четыре часа пути от Орла. Моя вторая родина. Именно там я впервые поверила в людей больше, чем в литературных героев. Именно тогда я поняла, что город можно любить, как любят человека.
Орел – мой давний приятель.
Тула – добрая подружка.
А Брянск – лучший друг.

Отредактировано Цинни (29-04-2012 00:13:44)

+3

9

Цинни написал(а):

Орел – мой давний приятель.
Тула – добрая подружка.
А Брянск – лучший друг

Было время... Сказать, что "вспоминаю" - неверно. Память-то хорошая, особенно визуальная. Помню.
Чую, что ржаветь начинаю - назло всему ору "Броня крепка". И тебе советую.

+1

10

Краском написал(а):

Было время... Сказать, что "вспоминаю" - неверно. Память-то хорошая, особенно визуальная. Помню.
Чую, что ржаветь начинаю - назло всему ору "Броня крепка". И тебе советую.

Да ну что ты, в самом-то деле! Ты - и ржаветь?! Не верю!
И что значит "было", а? Пока мы помним - есть.

Отредактировано Цинни (05-05-2012 18:12:08)

0


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Сборник "Город нашего детства" » Один орловский дворик