Да?? Не читал. Попробую изменить.

Надо добавить, значит.

Интересно...

Потом я шел в лагерь, орал песни про трех танкистов и про катюшу. И ощупывал ранку, беспокоясь, как бы жена дома не заметила вырванный клок волос.
Первыми меня встретили менты. В погонах, бронежилетах и с автоматами.
-Ваши документы... - небрежно козырнул мне лейтенант. Еще двое стоят по бокам. Блин. Чувствую себя преступником.
Я удивляюсь:
-Эээ.. У меня с собой нет. В лесу-то мне зачем? Они — в лагере.
-В каком лагере? - рассматривает мое лицо милиционер.
-Поисковом, отсюда метров двести. Там, где землянки. Видели?
-Рюкзак покажи, - командует он.
Я ухмыляюсь. В рюкзаке ничего нет. Снимаю, протягиваю ему. И тут же думаю - «Блин! Сейчас подкинет чего-нибудь». Но нет. Поковырялись в рюкзаке. Достали, зачем-то фляжку, потрясли.
-Распиваешь? - без тени улыбки шутит лейтенант.
-Исключительно по праздникам, товарищ лейтенант! - я продолжаю ухмыляться.
-Ага... Зязев! Проводи до лагеря поисковичка. Документы посмотри у него.
Я надеваю рюкзак и мы идем по тропе. Рядовой милиции Зязев за спиной. В башке вдруг мелькает дурная мысль — интересно, чего будет, если если я побегу?
Я от нее отмахиваюсь, как черт от ладана. Еще не хватало так пошутить.
-Товарищ рядовой, а чего за облава-то? - обернувшись на ходу, я спрашиваю мента. Тот молчит. Только показывает своим укоротом — шагай, шагай!
Переходим через речку. А в лагере суета. Милиции понаехало... Сверка списков, документов. Твою мать, а я в списках — не значусь!
На меня никто не обращает внимания. Просто идем до землянки. 
-Чего, дед! В плен попал? - орет заметивший меня Дембель. - Сейчас тебя в концлагерь отправят! Будешь знать, сволочь фашистская!
Достаю свой паспорт, протягиваю рядовому. Он долго и внимательно изучает его. Потом козыряет:
-Оставайтесь здесь, в лагере. В лес не выходить.
Разворачивается и уходит обратно.
Я иду к столу. Ритка, Юра и Еж копаются в своих отрядных документах — списки, заявления, разрешения, справки, инструктажи...
-Чего происходит-то? Шо за ахтунг? Партизанов ловят что ли?
-Уйди — не мешай! - отмахивается Рита. Я пожимаю плечами и отправляюсь к костру.
Около него стоят мужики и курят.
-Мужики, таки шо происходит с бедными поисковиками? Кому стали нужны наши грязные носочки?
-Снусмумрики завтра приезжают, - говорит ДядьВов, пыхтя трубочкой.
-Который из них?
ДядьВова долго смотрит на меня, а потом выдает:
-Не скажу!
-Это еще почему?
-А ты же немец фашистский! Ну как из фаустпатрона убьешь всех? А? Вот приехали в серых мундирах, ищут тебя.
-Кстати, да. Форма у ментов на немецкую похожа, - встревает Юди.
-У немцев — серо-зеленая, - пыхтит ДядьВова.
-Фельдграу, - поправляет его Змей.
-Чего? - переспрашивает его ДядьВова. - Какое еще ельдфрау?
-Фельдграу. Цвет такой, - Змей умным жестом поправляет очки.
-Я такого слова в русском языке не знаю. Серо-зеленый и точка. Фельгравами твоими пусть немцы свою форму называют. А я русский человек — и по русски называть буду. Они же морпехов наших по-своему называли — шварцентодт. Вот и я буду ихнюю форму серо-зеленой называть. А то удумали... Шпрингминен, фельдграу... Тьфу!
ДядьВова смачно плюет в костер. Тот шипит в ответ.
-Да не ворчи ты, дядьВов... - говорю я. - Толком скажи — чего случилось-то?
-Завтра мероприятия на Синявинском мемориале. Приедет кто-то из этих — тычет он в небо. - Кто — не знаю. Приехали вот, с проверкой. Из лагеря велено не выходить.
-Ну, блин... - сказать, что я расстраиваюсь — ничего не сказать. Тут меня осеняет:
-А в Питер уехать можно?
-Сегодня — можно. Завтра уже нельзя. Дороги, сказали, перекроют. Мы сейчас на лехином «Соболе» до Кировска махнем. Затаримся на пару суток мясом и...
-...и еще мясом, - заканчивает фразу Дембеля Буденный. - Ты с нами?
-Ага. Оттуда в Питер выберусь.
-На кой фиг тебе с нами тогда? - говорит Юди. - Васька со Степкой собираются тоже ехать. Подбросят тебя до города. Тебе ночевать-то есть где?
-Есть, - киваю я. В Питере у меня много друзей, у которых можно переночевать.
И бегу наверх, к палатке Степана и Васьки. Они уже сложили ее. Укладывают в видавшую виды «шестерку» барахло. Договариваюсь с ними. Потом бегу складывать свою шнягу.
И уже через пятнадцать минут мы выезжаем на грунтовку, ведущую к «Журавлям». Вспоминаю, что не попрощался со всеми. С другой стороны, чего прощаться-то? Десятого в поезде встретимся.
Оглядываюсь на уплывающий лес. Сердце вдруг начинает ныть.
Так бывает, когда ты видишь на улице котенка, гладишь его, кормишь с руки. А потом уходишь от него, а он бежит за тобой и пищит. Вернее, он кричит, просто его крик тебе писком кажется. А тебя дома ждет жена с аллергией на кошачью шерсть.
Оно у меня всегда ноет, когда я уезжаю из леса. Как будто я предал. Бросил, что-то важное. Умом я понимаю, что завтра в лес не удастся выйти, что лучше уж уехать сегодня, что повидаюсь с питерскими друзьями.
А сердце остается под Синявино...