День второй.
Проснулся от того, что мне жарко. Вылез покурить. Все еще спят. Дети — глупые какие — спят под кучей пуховиков, одетые у печки. Я в одних трусах у выхода. Лучше всего, конечно, спать в спарках. Это когда спальники сшиваются или пристегиваются один к одному. Тогда в два спальника входит три человека. Лучше спать разнополыми тройками. Девку посередь, по краям мужики. И пошлых тут мыслей — не надо. Бессмысленно. Просто так получается, что разнополые спарки лучше друг другу тепло отдают.
Но тут печка — можно спать в отдельном спальнике. Особенно если в печку дрова дневальный подкидывает. Но увы. Печка холодная. Никто ночью не вставал и дрова не закидывал. Дети, чо...
А у меня спальник альпинистский. Легкий. Держит комфорт до минус десяти. В смысле — нагишом можно спать на снегу при  температуре до минус десяти. При минус пятнадцати уже надо трусы надевать. И фуфайку. Бойцам бы нашим такие... В сорок второй...
Покурил. Растопил печь. Пусть детеныши погреются.
Один из них поднял голову. Тихо рявкнул на него:
-Чего не спишь?
-Я дежурный...
-Чего спишь? Геть на кухню завтрак готовить!
-Маргарита Олеговна сказала...
-Да мне наср..., что Мать вчера сказала! - я свирепо прищурил глаза и перехватил топорик. - Я! Хочу! Жрать!
Испуганный дежурный, перепутав обувки с правой на левую, судорожно выскочил из землянки. Я так-то добрый. Но не на вахте. А еще Рита детенышей накрутила, что Дед злой приедет. Приходится соответствовать. Хе-хе.
-Дед... Не ругайся, - из кучи спальников послышался сонный голос Риты.
-Спи-ко, - поворчал я.
-Угум...
Я вышел из землянки. Стою. На небо смотрю. Небо обещает быть дождливым. Тучи низко. Прямо над деревьями ползут. Влажность высокая. Ветер. Да и фиг с ним. Я уже старый и опытный. У меня есть пуховик и штаны. Теплые. Тоже пуховые. И вообще. У меня есть все, что надо в лесу.
Дежурный шебуршит у костра.
-Чего готовишь? - бурчу я.
-Манную кашу... - говорит школьник. Как его зовут? А черт его знает...
-Канную машу, говоришь...
-Что?
-Вари, вари!
От этой манной каши калорий хватает ровно настолько, чтобы ей в сортир сходить.  Хорошо, что я вчера «Губернаторскую» гречку не сожрал. Достаю ее. Открываю. И ем ложковилкой. Трофейной. Копаной немецкой ложковилкой. Если я вам когда-нибудь буду рассказывать, что нашел ее воткнутой в глазницу немецкого черепа — не верьте. Это я так пугаю несведущих. На самом деле, мне ее подарила Мать. И вообще. Она не немецкая, а финская. Ложковилка, а не Мать.
Ем и давлюсь. Давлюсь, потому что не могу есть с утра. В обычной жизни я нездоровым образом жизни занимаюсь. До обеда только кофе и сигареты. Но сейчас ем. Потому что нужны калории. Нужно топливо. Так что я, в общем-то, не ем. Так. Топливо закидываю. Главное, чтобы оно было калорийное.
Вот на завтрак и получилось. Банка гречки с прожилками мяса. Пара стаканов очень сладкого кофе. Полбуханки хлеба с горчицей. Пятьдесят граммов водки в кофе.
Пока жрал — все проснулись.
А пока ждал Мать — проголодался снова. Она могла бы выиграть чемпионат в поддавки по скорости собирания. В смысле, пока собирается — можно сбегать до китайской границы, покурить там с пограничниками и вернуться обратно. За все это время она сумеет переложить из одной сумочки в другую «очень важную» хренотень. Причем эта самая хренотень так никому и не пригодится потом. Но на всякий случай...
Бабы, чо!

В общем, вышли мы в лес только в десять утра. Сразу после того, как детей отправили в Питер.
-Лех, давай не далеко? - говорит Ритка.
Я согласен:
-Спина?
-Ага. Сил уже нет.
-Стареем, - почему-то в один голос говорим мы и смеемся.
Да. Мы начали поисковую работу пятнадцать лет назад. Только об этом никому не говорим. Да не любим, когда нас поздравляют с юбилеями.
А вот друг с другом разговариваем. Жалуемся друг другу. Вот уже наколенники Ритка носит, чтобы на сырой земле своими костями не стоять. Я — пока! - нет. Вот поэтому я против девок в Поиске. Жалею их. Жалею и ругаюсь. И на Ритку ругаюсь. Только бесполезно. Она упертая. Еще хуже меня.
Ходим там же, где я вчера. Только ближе к речке. Это около двух километров от лагеря.
-Позавчера здесь бойца подняли, - Ритка махнула щупом в сторону свежего, еще белого,  креста.
-Представляешь? Парни мои возвращались домой. Сели передохнуть. Сидят, в «Города» играют.  Один щупом ткнул и в косточку попал.
Я киваю. Бывает. Вона, Леха Винокуров тогда на щуп медальон поднял... Давно это было...
Постояли около холмика.
-Без?
-Пустой.
Это мы о медальоне.
Медальон — главная цель поисковика.  Медальон — смысл нашего существования здесь. Медальон — мечта. Медальон...
Как мало их, как мало.
-Рит, давай еще пройдемся вокруг.
И мы начинаем щупами еще раз протыкивать землю вокруг холмика. Ничего.
Крест стоит на самом обрыве. Внизу пойма. Оттуда пару дней назад ушла вода. Спускаемся в пойму. Снова ищем.
Как обычно — одно железо. Осколки, гильзы. И камни, камни, камни.
И Ритка:
-Дед, посмотри, чего тут?
Ритка держит щуп. Я встаю на колени. Разрываю землю ножом. Потом лезу в раскоп рукой. Что-то острое по краю. Не железо. Плоское. Не камень. Не упругое. Не дерево.
Кость.
-Держи, Мать!
Она разглядывает красноватую, странноугольную — будто обрубленную — плашку в руках.
-Череп.
Да. Кусок черепа. Один из краев обломан неровными краями. Другие ровно зазубрены по швам.
Ну вот и первый боец в этом году. Нашла его Рита. Начал поднимать я. Да какая, в сущности разница.
-Мать, мать. Еж на связи. Прием! - вдруг забубнила рация в кармане Риткиной разгрузки.
-Иди-ко, встречай Ежину, - ворчу я.
Немного пикируемся. По привычке.
Но так и порешили. Она уходит. Я поработаю. Бойца нельзя оставлять тут одного. Если уж он нас нашел. Если он захотел, чтобы мы его нашли... Нельзя оставлять.
Обматерил Ритку и отправил ее в лагерь. Сам остался копать. Она тоже не могла уходить. Обычно так и бывает. Не важно — день, вечер, обед, ужин — пока не поднимешь бойца — не уходишь.
Я опять один. И снимаю землю сантиметрами.
Хорошо, что здесь место сухое. Прямо на склоне обрыва к пойме.
И, бляха муха, опять пусто!
Ничего! Только кусок человеческого черепа и осколки железа.
И проклятые корни. Разрубаю их лопаткой, раздираю плоть земли ножом. Вкапываюсь под корни. Пусто. Иногда корни растаскивают кости по сторонам. Мой раскоп уже идет примерно три на три метра по площади и сантиметров пятьдесят в глубину. Все равно пусто. Ничего нет. Пуля вот нашлась. Злой как черт кидаю ее в реку.
Откуда тут этот кусок черепа?
Могло осколком выбить и откинуть. Могло оттащить землей — за семьдесят-то лет. Могли «черные» выкинуть. Разное могло быть.
В итоге — пусто. Только кусок черепа.
Эх, боец, боец... Хорошо ты над нами пошутил.
Подавленный, с человеческой косточкой в кармане штормовки, я возвращался домой.
Когда подошел к нашему мосту — увидел Ежа, Змея, Буденного и прочую компанию.
-Леха! - заорал Еж.
-Белоснежка!!! - а это Дембель.
Я киваю и иду к нашим бойцам. Достаю кость. Подходит Ритка.
-Пусто, Мать... Думаю, что это того бойца, которого твои поднимали.
-Да, скорее всего. У него головы не было. Ноги полностью. Руки. Таз, пара ребрышек. Головы не было.
-Где он?
-Вот в этом мешке.
Я развязываю один из черных полиэтиленовых пакетов. Кладу туда косточку. От этого бойца она или нет? Я, думаю, они нам простят, если мы что-то попутаем.
Парни молчат. Вернее, сами с собой разговаривают. Понимают — что к чему.
А я просто перекрестился и завязал мешок.
Ну вот теперь можно и сесть к столу...
-Как добрались?
-Нормуль, Белоснежка! - ржет Дембель. - Правда, чуть Питер не проехали из-за этого козла.
-А я-то чо? - громко изумляется Юди. - Это все Буденный — давайте еще по пиву, давайте еще...
-Между прочим, - восклицает Шамриков-младший, - никто против не был!
-Все матери расскажу! Будешь знать! - И батя ему всадил подзатыльник. Оказывается, Дядя Вова подошел на разговор у костра. - Что, Артемка, опять нажрался?
Дядя Вова с виду сердит, а сам добрейшей души человек.
Артемка, он же Шамриков-младший, он же Буденный — это прекрасно знает.  А потому ругается в ответ:
-Я мамке сам расскажу, что ты тут курил!
-Напугал ежа голой задницей... - хмыкает батя. - Я тогда твоей жене расскажу, как ты за девками тут бегал.
-Бегал, так не догнал же, дядь Вов! - вступает Еж.
Дядя Вова у нас штатный философ. Работает он трактористом в колхозе. И не пьет, кстати. Вообще. Ничего. Даже пиво. Даже кефир. Хотя, может быть, кефир и пьет. Но я не видел.
-А бабе не важно — догнал ты или нет. Бабе важно — бегал ты или нет. Баба она как черепаха из Зеноновской апории. Догнать не можешь, но догонять обязан.
-Дядь Вов, ты это... - Еж почесал затылок. - Преподом работать не пробовал?
Дядя Вова тоже чешет затылок и раскуривает трубку:
-Навоз возил, поле пахал, баб и тех на сенокос возил. Переподом? Это чо?
Ржач за столом. Еж пускает полулитровую кружку с водкой по кругу:
-За Вахту, мужики!
Ну вот и встретились. Странное дело. Живем в одной области, а встречаемся только здесь. Судьба? Судьба...
-Завтра Ванька с Серегой приедут. Созвонились утром с ними.
А вот это вообще отлично. Ванька. Серега. Если бы не они... Я так думаю, этим ребятам надо памятник поставить. А еще Мишке Авдееву.
Но с Мишкой мы потом встретимся. Когда встретимся — тогда и расскажу.
А Ванька с Серегой завтра! Это же МУЖИКИ!
-Волки приехали? - спрашивает Еж.
-Тамбовские? Да, приехали. Стоят там же. «Ингрии» нет в этом году. Стоят под Синявино.
Синявино от нас в пяти километрах севернее. Час ходьбы по лесу. По городским меркам — рядом. По лесным — еще ближе. По поисковым — день работы. По военным... Три года.
Отгоняю от себя внезапно навалившееся чувство ТОЙ реальности. Я вдруг начинаю слышать разрывы, крики, стоны...
Это продолжается несколько секунд.
И я возвращаюсь. Такое бывает. Не обращайте внимания. И еще не раз будет.
Что-то меняется у меня на физиономии. Ребята старательно не замечают меня. ЭТО и у них бывает.
-Может, в Тамбов сгоняем? - предлагаю я.
-Да ну... - отмахнулся Буденный. - Успеем еще.
Я с ним согласен. Я и сказал-то так. Для проформы. 
Вторая пошла по кругу. Так удобнее пить. Вот ребята. Вот кружка. Хочешь — пей ее половину. Хочешь — губы макни. Никто никого не принуждает. Главное — чтобы ты не устраивал «пьяные концерты» и утром вышел на работу. А так — пей на здоровье.
-Планы? -
-На Квадратную хочу сходить, - подал голос Юди.
-На Квадрат лучше с пацанами, - Буденный.
-Тогда к мелиоративке, там погуляем. А пацаны во сколько будут?
«Пацаны» - это Ванька и Серега. Почему их ждем? Да потому что у них металлоискатели очень хорошие. (хотел написать, что пиздатые, или охуенные, но цензура, цензура...)
Это было во-первых. А во-вторых — они тут живут. Это мы... приехали-уехали. А они тут живут. Не в Питере живут. В Питере они ночуют и работают. А живут они тут. Приедут сюда и живут.
-Отзвонятся, - ответил Еж, прикуривая от костра. - Прогуляемся пока тут. Давай по третьей.
Третья для нас святая. Нет. Не за любовь. Не за «фил-, гео, - био-» и прочие факи. Не за «тех, кто в море». И, даже, не за тех, кого с нами нет.
Третья за тех, кто с нами есть. Вы, наверное, не поймете. Да и не важно.
Я передаю кружку Матери. Та просто принюхивается, касается водки губами и передает Буденному.
И в это время с обрыва сваливаются дети — приехали, понимаешь, из Питера.
-Может все-таки, в Тамбов? - предлагаю я.
Словесного ответа нет. Даже Еж поморщился. Не сегодня. Сегодня дома. Дома. Именно так — Дома. С большой буквы «Д»
А ведь темнеет уже. Двенадцатый час.
Дети жрать не хотят. В «Макдональдсе» отвечеряли, придурки. А мы с утроенной силой начинаем есть их ужин.
-Леха, спой!
Это мне.
Нет.
Это не фраза моя. Это такой злой взгляд.
-Как там в Питере?
-А вот в «Икею» скатались и в «Маке» покушали!
-Дети-уроды! - ворчит Еж, отвернувшись к к костру. И зло так ухмыляется.
-Икеи, блять... - сплевываю я и закуриваю.
Мать разгоняет детей умываться и в спать.
Мы зачем-то молчим.
Сидим за самодельным столом и смотрим как дети разбегаются по спальным местам.
Да какой там разбегаются? Расползаются...
Устали за день.
А мы по последней и тоже спать.