Недописанная 5-я глава

Глава V.
Смерть сегодня будет сытой.

История была пришпорена,  история понеслась вскачь,
стуча позолоченными копытами по головам дураков.

Еще ни разу в жизни Роберт, старший сын бывшего герцога Нормандии Гильома Бастарда и нынешний законный герцог, не видел свою мать в таком состоянии. Независимая и своенравная дочь герцога Фландрского всегда виделась сыну невозмутимой и гордой, спокойно взирающей на остальных людей и события с высоты своего положения. Теперь же восьмилетний мальчишка изумленно взирал на сгорбленную внезапно свалившимся несчастьем, с искаженным от горя лицом, мать. Это длилось буквально несколько секунд, герцогиня быстро справилась с волнением, приняв прежний вид, но Роберт запомнил увиденное на всю жизнь. Потрясение, пережитое им в злосчастный день, когда до Лиллебонна дошла официальная весть о разгроме под Гастингсом, навсегда изменило его. До того своенравный, задиристый и грубоватый, не слушавший приставленного к нему наставника, уступавший любому своему желанию, Роберт внезапно переменился, хотя иногда прежние привычки и проявлялись в его деяниях. Пока Роберт медленно и мучительно взрослел прямо на глазах, Матильда, овладев собой, смотрела на стоящего перед ней вестника, пытаясь разобраться в его отношении к преданным с ним новостям. Однако рыцарь Жоффруа де Мандевиль стоял спокойный и на его застывшем лице нельзя было прочесть ничего, кроме бесконечной усталости после проделанного им пути. Матильда милостиво кивнула, отпуская посланца, и повернула голову к стоящим вокруг советникам. Все они молчали, обдумывая услышанное. Оставленный главным советником старый Роже де Бомон что-то обдумывал, шевеля губами, словно произнося про себя молитву или читая ему одному видимые письмена. Аббат Лафранк, склонив голову, нервно теребил пальцами кипарисовый нагрудный крест, привезенный из Святой Земли. Стоящий рядом с ним епископ Руанский Мориль смотрел на Матильду с неприкрытым испугом в глазах и медленно, словно во сне перебирал четки.
- Что полагают нужным совершить сей час советники герцога Роберта? – Матильда уже овладевшая собой, явно хотела напомнить присутствующим, что еще не все потеряно, что в стоящем рядом великоватом для ребенка кресле сидит сын Гильома, законно провозглашенный Нормандским герцогом уплывавшим за море отцом.
- Мадам, - первым заговорил, как и следовало ожидать, Роже де Бомон, - мы скорбим вместе с вами. Но довлеет дневи злоба его. Посему обдумаем, чем нам грозит сия весть. Полагаю, что самыми опасными будут отношения с Бретанью. Герцог Конан, будучи врагом нормандским и обозленный на поддержку нашим гер… нами Руаллона, мыслю, обязательно попытается нас уязвить, пока мы слабы. Посему необходимым полагаю собрать ополчение, оставшееся в Шербуре, Фалезе и Мортене и направить его в Доль и Мортен. Ибо наличные гарнизоны не сдержат вторжение, ежели Конан решится на него. Кроме того, возможен отказ графа Понтье от вассалитета, но я мыслю, что войны на этой границе не будет, ваш отец, мадам, не даст совершиться таковому. Он крепко держит власть во Фландрии, несмотря на пребывание свое в Париже.   
- Что вы думаете о Мэне и Анжу? – заинтересованно спросила герцогиня.
- Слишком велики распри между сторонниками Жофруа Бородатого и его брата Фулька. Полагаю, что анжуйцы увязнут в сей междоусобице, поелику герцог ухитрился настроить против себя большинство баронов и лишь малая толика сторонников его поддерживает. Посему победит как я мыслю, Фульк. Он уже подтвердил, что согласен на признание вассалитета вашего сына, как графа Мэна, при условии, что мы сторону Жофруа не примем.  Нет, за сию границу мы можем не беспокоиться.
- Не могут ли англы в отместку напасть на нас? – несмотря на все попытки Мориля, опытный слух советников уловил в его голосе испуганные нотки, отчего стоявшие за его спиной Лафранк и Роберт де Коммин невольно улыбнулись.
- Полагаю, нет, ваше преосвященство. Они до этого сражались с данами, как я слышал, посему ополчение, да, мыслю, и дружина королевская не готова к войне новой. Когда ж они подготовятся, мы тоже готовы будем, да и угрозу нового нападения данов они должны учесть. Могут англы налеты пиратские вершить, то да. Но ни замков, ни городов наших малыми дружинами им не взять.
- Все хорошо молвишь ты, Роже, но сил воинских у нас не достанет против бретонцев, да ежели еще побережье от набегов охранять придется. Предлагаю отправить посланца ко двору королевскому и просить регента о помощи в таком случае.
- Верно мыслишь, де Коммин, - поддержал советника Лафранк, - но еще с вашего разрешения, мадам, посоветовал бы я отправить к римскому престолу гонца с прошением наложить интердикт на королевство Английское за связь с богомерзкими колдунами и просьбой о помощи.
- Не только в Рим и Париж, надо по всем графствам и даже императору Священной империи гонцов отправить с сообщением о дьявольских кознях английских, - внезапно вмешался в разговор Роберт. Все с удивлением уставились на ребенка.
-  Хм…хм…, - прокашлялся Лафранк, - отличная мысль, монсеньор. Мадам, разрешите вас поздравить, ваш сын – настоящий герцог Нормандский.
Совещание продолжалось недолго, плавно перейдя в вечернюю трапезу. Решено было просить у Рима и всех христианских государей помощи против англов, принявших помощь у врага Господня.
Через несколько дней послания, отправленные от имени герцога Нормандского и подписанные Робертом и, как регентом, его матерью, читали в шато герцога Фландрского, в ставке Императора в Ахене и даже в роскошной палатке герцога бретонского Конана Второго, установленной неподалеку от осажденного замка, прикрывающего путь на Доль.
Выслушав прочитанный личным писарем текст,  Конан, высокий, крепкий, с мышцами атлета, напоминающий старинные римские статуи борцов, поднялся, прошел по палатке, сопровождаемый взглядами присутствующих. Дойдя до  полога палатки, он распахнул его и несколько минут разглядывал лагерь, потом повернулся к гонцу и сказал:
- Передайте мадам Матильде, что я вельми благодарен за ее предупреждение. Но осаду Доля не сниму, и схваченного Руаллона не выпущу, пока он мне верным вассалом быть не поклянется. Если же герцог Нормандский захочет противустать мне, мои воины докажут безо всякого колдовства, что они лучше норманнов оружием владеют. А чтобы не забыл ты слова мои, писарь Гремлин письменно их изложит и с тобой передаст…
В парижском шато герцога Фландрского, ныне – регента малолетнего французского короля Филиппа Первого, письмо выслушали с большим вниманием. Балдуин, посовещавшись с советниками, решил назначить Большой Королевский Совет, который и должен был принять решение о помощи Нормандии. Как не хотелось герцогу помочь своей дочери, единоличное решение принять он не мог – слишком много недовольных политикой Гильома владетельных сеньоров было в Королевстве Французском, да и прямые королевские вассалы были бы отнюдь не в восторге, узнав о необходимости умирать за нормандцев.  Так что приходилось созывать Совет и думать, как склонить его решение в свою пользу.
Конечно, король Филипп, при его малолетстве и беззаботном характере, не станет противиться воле регента, да и мать его, королева Анна Ярославна, выходя замуж, договорилась о невмешательстве в дела Нормандии.  Но такие недруги норманнские как граф д’Эвре или герцоги Анжуйский и Бретонский волне могли не только саботировать решение, но и вообще уговорить Совет отказать предоставить военную помощь Нормандии. К тому же война в Нормандии не сулила ни особой добычи, ни славы, так что большинство скорее всего  и при положительном решении не особо будет стремиться поучаствовать в ней, изобретая всевозможные причины для уклонения. К тому же старый, хотя и угасший на время конфликт Фландрии с императором сковывал силы самого герцога, заставляя охранять свои земли и не позволяя выделить большие силы для других задач.
Но созвать совет так и не удалось. Пришло известие, что герцог Бретонский объявил Нормандии войну и, пользуясь превосходством своих сил, осадил и взял город Доль, схватив тамошнего епископа, брата ранее захваченного барона Руаллона. После чего его войска с трудом, но форсировали занесенное песком устье реки Куэнон и вышли к замку Бёврон, защищающему проход в одноименную долину. Гарнизон замка, усиленный за время осады Доля и неторопливого передвижения бретонцев, закрыл ворота и отказался сдаться. Бретонцы же, зная, что помощь осажденным в ближайшее время прийти не сможет, не только осадили замок, но и отправили часть воинов грабить  и разорять долину, так что сейчас дымы и пожарища отмечали места, до которых добрались бретонские лучники и ваввасоры.
Не успел Балдуин Фландрский и его советники решить, что же делать, как пришли еще более ошеломляющие известия. Ангерран Понтейский, как один из потомков Ричарда Нормандского заявил о своих правах на герцогскую корону, начал собирать войска, а его личная дружина внезапным налетом захватила незащищенный город Э. Само собой, никаких грабежей и насилий в городе, жителям и вассалам, признавшим притязания Ангеррана, обещаны многие привилегии и послабления. В результате к нему уже присоединились несколько баронов и даже виконт города Э. Пока понтейцы заняли только баронство Э, но было ясно, что накопив достаточно сил и сторонников, они двинуться прямо на Руан. К тому же еще на берега Нормандии обрушились английские войска. Небольшие отряды нападают на прибрежные деревни, угоняют людей и скот, грузят на корабли и увозят в Англию. Обороняться нормандцем нечем, весь их флот составляют не более пары десятков уцелевших после битвы при Гастингсе кораблей, незначительные оставшиеся войска стягивались к Мортену и, последнее время, к Руану.
Большой Королевский Совет собрать в полном составе так и не удалось, большинство герцогов и графов проигнорировало приглашения. Пришлось Балдуину объявить весенний сбор своих фландрских вассалов и, как королевскому регенту, вассалов Иль-де Франса.
Единственным спасением нормандцев стала зима. Зимние шторма и вьюги на время прервали сообщения и войска убрались на зимние квартиры, оставляя за собой выжженные деревни и города, валяющиеся поживой для ворон и волков неубранные трупы и торчащие из сугробов стены полуразрушенных, взятых штурмом, городов. Но перед самым началом зимних штормов англосаксонские войска успели дать бой понтейцам и норманнам неподалеку от небольшого городка Бовилль. Отряд понтейцев и местного нормандского ополчения, около тридцати конруа, под командованием коннетабля Гоше де Мармезона, получил известие, что около трех сотен англов напали на небольшой прибрежный городок Бовиль и разграбили его. Отряд устремился в погоню за англичанами, которые были обременены обозом. Обнаружив, что их настигают, английский командир, капитан Вулфрик повел свой отряд к ближайшему холму неподалеку от леса, где и составил из телег обоза вагенбург. Когда подошедший противник обстреляв вагенбург из луков, а затем попытавшись взять его атакой спешенных тяжеловооруженных всадников, отступал, его расстроенные потерями ряды были атакованы с тыла. В результате отступление отряда превратилось в бегство. Оказалось, что англичане выделили половину батальона в специальный отряд, который просочился лесом в тыл противника, где и дождался благоприятного момента. (Как написал впоследствии в своем труде «История войн и военного искусства» знаменитый наваррский маршал д’Артаньян (1815-1880 г.г.), результаты боя были ошеломляющими. Они показали, что победы англичан у Стэмфордбриджа, Гастингса и Бовилля закономерны. Гарольд Счастливый сумел за неполный год превратить, пусть не в полном объеме, полуплеменное, полуфеодальное ополчение саксов практически в регулярное войско, с командной иерархией и дисциплиной, не уступающими римским. Не зря появившиеся в англосаксонском войске звания «лейтен – тан», «кап-тан», «полковник», «фирд-маршал» стали стандартными во всех  армиях мира, так же как деление на взводы, роты и батальоны).
В Империи полученные известия о разгроме стали очередной охапкой дров в разгорающийся костер борьбы между светской (император и его советники) и духовной (в лице римского папы) властями. После первых же слухов о поражении нормандского вторжения, которое, как было известно, поддерживалось и вдохновлялось папой римским, в императорскую ставку начали понемногу собираться имперские князья и епископы. Поэтому прибывший из Руана гонец зачитывал свое сообщение перед внушительным собранием вельмож. Сразу же после его отбытия фактически управляющий империей епископ Адальберт пытался созвать церковный собор, но под напором недовольных князей объявил,что собор будет общеимперский. На Аахенском соборе неожиданно для многих Адальберт Бременский поддержал требования о признании истинным папой Гонория Второго и необходимости отрешения сидевшего в Риме Александра Второго, как антипапы, воюющего против христинаских народов и государей, противно воле Господней пытающегося заменить собой власть императора и неспособного справиться с делами церкви. Собравшиеся на отдельное заседание церковные иерархи обсудили этот же вопрос дополнительно. После бурного обсуждения, настолько бурного, что малолетний император вынужден был прятаться за спинкой трона, а в зал вводились императорские войска, это предложение было принято. В постановлении Церковного Отдела Ахенского Собора впервые появился впоследствии часто цитировавшийся абзац о двойном подчинении церкви: «Подобно человеку, состоящему одновременно из смертной земной плоти и бессмертной души небесной, церковь есть одновременно сад земной и сад небесный. Посему она подчиняется в сей земной юдоли земным же установлениям, отдавая кесарю кесарево, а в небесной – небесным, давая Богу Божье…» Опираясь на эти постулаты, Собор признал законность интронизации епископов Императором и
Рассказывали, что узнав о решениях, принятых в Ахене, епископ Кельнский Анно Второй, добившийся в шестьдесят втором году поддержки папы Александра, уже несколько
***
«Неплохо, как оказалось, командовать волонтерами, особенно в таких необычных условиях», - думал, качаясь в седле, которое стало уже привычным, несмотря на то, что по удобству сильно уступало «современному» кавалерийскому, полковник Бошамп. Конечно, для выпускника Сандхерста, офицера и джентльмена, такие мысли, особенно высказанные вслух, были бы страшной ересью. Но в этом времени не было никого, кто осудил сэра Горация, поскольку на весь здешний мир было всего три выпускника этой «кузницы кадров» английской армии, дававшей, как теперь лично убедился  полковник, абсолютно недостаточные знания. И теперь ему действительно приходилось радоваться, что в его батальоне  собраны представители множества профессий, от овцеводов до инженеров и даже юристов.
Полковник прислушался, стараясь разобрать, что за песню поют идущие следом солдаты. Похоже, кто-то вспомнил старинную пиратскую песню, грустным настроем гармонирующую с настроением многих бойцов:
- Когда вернемся мы в Портленд,
  Мы будем кротки, как овечки,
  Но только в Портленд вернуться
  Не суждено нам никогда.
Сэр Гораций украдкой печально вздохнул и осмотрелся, не видит ли кто его состояния. Но скачущий неподалеку Гирт смотрел в другую сторону, а два его хускарла о чем-то негромко беседовали, не обращая внимания на окружающее.
«Никогда» - страшное в своей обреченности слово. Никогда ему больше не увидеть семейный особняк Бошампов, который достанется этому вертопраху и бездельнику Генри Дживсу, не пройтись по Пикадилли, не сидеть у камина своего клуба, попивая кларет и читая «Таймс»…»
- Что ж, если в Портленд нет возврата,
  Поделим золото, как братья,
  Поскольку денежки чужие
  Не достаются без труда!
  Когда вернемся мы в Портленд,
  Нас примет Родина в объятья,
  Но только в Портленд вернуться,
  Не дай нам Боже никогда.
«Не вернуться, значит - не вернуться», - сэр Гораций был солдатом, а солдат – это человек готовый в любой момент расстаться с жизнью. Сейчас же он и его подчиненные живы и здоровы, хотя и навсегда расстались со своими родными и близкими. Так что надо жить дальше, раз уж суждено – то здесь и сейчас, полагал сэр Гораций, а всякие сожаления отбросить, как ненужные и мешающие. Поэтому он уже решил вызвать лейтенанта Роулинга и приказать отставить эту песню, но не успел. Кто-то из сержантов скомандовал раньше, или песня кончилась, но бойцы дружно затянули знаменитую походную песню английской армии:
- Путь далекий до Типперери, далеко шагать.
  Путь далекий до крошки Мэри и до Англии родной…
Пока обоз во главе с полковником Бошампом неторопливо полз к Северну, в бывшем норманнском горде, получившем уже название Бэкфорт,  капитан Бек решал множество свалившихся на него проблем. Иногда им овладевала недостойная офицера и джентльмена слабость и хотелось взвыть от их обилия, а, самое главное, от нелепости некоторых из них. Нет, ну заставлять кадрового английского офицера командовать производством кирпича или постройкой корабля, это еше можно понять, но решать еще проблемы теологии. Конечно, он, как полагается, верит в бога и всегда выполняет все положенные обряды, но то, с чем к нему пришел капрал Годдем…
- Господин капитан, сэр! Опять недовольные, сэр. Рядовые Бэкхем и Роллс, сэр. Утверждают, что ни за что не будут выслушивать папистские и ортодоксальные  бредни отца Тука, сэр!
- Так папистские или ортодоксальные? Насколько я помню, они противоположны. Черт побери, Бэкхем и Роллс у нас  что - дипломированные теологи? По списку они проходят как фермеры, если не ошибаюсь. Так, капрал?
- Так точно, господин капитан, сэр! Но они…
- То есть, не будучи теологами, они лучше, чем служители церкви разбираются в ее догматах? Сержант Кроун, вызовите ко мне лейтенанта Томсена, а вы, капрал, приведите рядовых.
- Есть, сэр!
Выражение лица подошедшего к капитану Беку Томсена было отнюдь не радостным. На нем и еще двух волонтерах, лейтенанте  Торде и вольноопределяющемся Этторни лежала одна из важнейших задач – создание единого кодекса законов королевства Английского. Томсен, вместе с несколькими монахами, таном Арчибальдом и дядей короля, эрлом Элдредом занимался сбором и переводом для будущего кодекса основных законов и обычаев англосаксов. Работа объемная, требующая сосредоточения, поэтому любое отвлекающее от этого задание Томсен встречал не то чтобы «в штыки», но, мягко говоря, неодобрительно. Но услышав изложенную проблему, он сразу задумался и через несколько мгновений, когда вызванные рядовые доложились о прибытии, сказал:
- Надо признать, что рядовые в чем-то правы, капитан, сэр. Средневековая английская церковь – ортодоксальная, а не католическая и признает решения первых шести вселенских соборов. В то же время признается главенство римского папы, как первосвященника. Именно он утверждает епископов в должности. Но архиепископ Стиганд, например, занимает свою должность без его утверждения. Да и патриарх Константинопольский тоже признается…
- Мне нужно четкое объяснение – англиканская церковь от э -э… современной отличается? Или нет? – взгляд капитана был настолько красноречив, что Томсен понял его мысль без слов:
- Практически нет, господин капитан, сэр!
- Ну вот. Развели рассуждения на целый научный труд. Тут вам не университет, тут думать надо, – капитан повернулся к рядовым и осмотрел их с ног до головы, заставив их вытянуться по стойке смирно. – Все ясно, рядовые? Никакой ереси в словах отца Тука нет. Понятно?
- Но, господин капитан, сэр… -  видно было, что аргументы Томсена не произвели на Энди Бэкхема никакого впечатления или вообще остались за пределами его восприятия.
- Молчать! Не поняли, что я вам объясняю? Повторяю еще раз, для слишком умных – английская церковь – не еретическая! И отец Тук – заслуживающий уважения священнослужитель, присланный в нашу роту самим архиепископом Кентерберийским! Для тех, кто этого не понял – три наряда на кухню вне очереди, лишение увольнения в город на неделю и пять часов строевой подготовки дополнительно! Все ясно, рядовые? Сержант, внести мое распоряжение в книгу приказов. Ответственный за проведение занятий – капрал Годдем. Капрал, уведите наказанных!
- Есть, сэр.
- А вас, лейтенант Томсен, попрошу пройтись со мной, - капитан произнес эти слова таким тоном, что собиравшийся протестовать Томсен молча последовал за ним. Выйдя во двор, капитан продолжил.- Лейтенант, мы с вами не в университете. Отвыкайте от этих студенческих привычек. С одной стороны, да с другой стороны… Нам не хватает только богословских споров, а то и какого-нибудь возмущения солдат. Поэтому срочно составьте небольшой вопросник, в котором доступно объяснялось бы, что никакой ереси в средневеков… тьфу, современной английской церкви нет. Вы поняли, лейтенант?
- Так точно, капитан, сэр! Разрешите привлечь к этому делу отца Тука?
- А это уже на ваше усмотрение, Томсен. Привыкайте к тому, что вы офицер, а не вольноопределяющийся и не штафирка, и должны сами принимать решения.
На этом капитан и лейтенант расстались. Но через три дня Бэкхем и Роллс сбежали. Поиски, проведенные специально выделенным отрядом под командованием лейтенанта, результатов не дали и беглецов просто вычеркнули их списков роты.
***

Обязательно. Я ж написал, что неоконченно. Грипп, увы.