Ургайя
Фронт

575 год
Лето
1 декада
Тридцать седьмой «Болотный» полк после упорных наступательно-оборонительных боёв был выведен на пополнение, обучение, до- и пере- формирование Но в любом случае – отдых. Хотя ты до него дойди-доживи!  Марш хоть туда, хоть оттуда, но под небом, а оно нынче, ох, какое опасное.
– А с прошлым годом не сравнить.
– Ну да, проредили мы их.
– Ага, из канавы взглядом прожгли.
Поредевшая – война она такая – «не просыхающая» вспомогательная рота шла в авангарде, ремонтируя и расчищая дорогу. Правда, в связке с сапёрами – мины-то, что таракашки гадостные, ктыри паскудные натыкали, никуда не делись.
Но всё-таки... ещё не домой, но от фронта совсем не то, что к фронту. Да и к тому же домой – это куда? Это вон Быстрому есть куда, ну и «глазастым», а нам-то? Откуда увезли, туда после войны и привезут? Но эти разговоры обрывались вполне резонно: «Ты сначала доживи до после войны!».
Пеший марш – это то ещё удовольствие, но и оно заканчивается. Местом новой дислокации или пересадкой на транспорт. Но если поймать ритм, то... Ласт про себя мысленно подгонял под ритм шагов слова. Ведь интересно. У ургоров все марши под конный ход, под разные аллюры. И потому приходится менять, приспосабливать старинные песни под парады и... Аггелы в Тарктаре, опять: «Верх!». А тут не кювет, а канава и вода до краёв, ныряй, если жить хочешь.
Лежали недолго и встали, отплёвываясь и отфыркиваясь, мокрые и грязные, но... живые! А раз живые, то марш вперёд. А куда? Дойдём и увидим.
Внезапный порывистый ветер нагнал тучи, посыпался мелкий, но явно затяжной дождь. Что заметно улучшило общее настроение. Да, размокшая грунтовка и налипающая на сапоги земля делает шаг труднее и неустойчивее, но зато наверху чисто, ну, не летают ктыри в дождь.
Снова марш, снова мерный ритм пешего хода, не парадный чеканный шаг по ровным плитам площади торжеств, а по грунтовой, не проложенной, а протоптанной дороге. Какая дорога, такой и ход. Эх, дороги... как зачин? Тогда повтор. То пыль, то... туман? Да. И ещё холод, и тревога, нет, тревоги...
Ласт мысленно подбирал, подстраивал слова во фразы и строфы, незаметно для себя беззвучно шевеля губами. Что кто-нибудь из идущих рядом заметит и заинтересуется, да ещё и с вопросами полезет – он не опасался. Этот аспект его жизни был решён и обговорен ещё в моблагере. Что он знает много песен и... этих, ну, что не поют, а просто голосом как с листа читает, и вот губами шевелит, бормочет чего-то, так это он вспоминает, ну, чтоб потом уже вслух для всех проговорить. Это стало известно и решено где-то на второй или третий день его службы...
...Настороженное напряжение первых суток уже отпускало, его статус «галчонка» помогал многого не знать, а знания и умения – спасибо старому рабу-библиотекарю с его неизменным: «Знания не отберут», – позволили занять достаточно высокое место во внутренней иерархии рабочих дюжин. Но самая большая проблема – язык. Совершенно новый, странно звучащий. И знание согайнского, айгринского и алеманнского – он знал все три, потому что личный раб-шофёр-секретарь-камердинер и так далее должен уметь развлекать своего хозяина чтением старинных книг и рукописей в оригинале – не помогало. Но он старался учиться и его охотно учили, смеялись без злобы или издёвки над его ошибками. И очень помогало пение. Не так для изучения языка, так как пели, как ему объяснили, по приказу только по-ургорски, а для... приобщения, чтобы стать как все, одним из многих.
И однажды он услышал. На ургорском. Не старинный романс, не «Вечерний звон», не «В полях под снегом», что принесли в лагерь сторрамовские и, как потом оказалось, услышали от Рыжего. А ту, что они сами – он и Младший – нашептали во время одного из совместных дневальств. Как?! Откуда?! И не удержался, спросил. Ему и раньше говорили, что мало ли кто где и от кого услышал, если песня хорошая, то она сама по себе разойдётся. А тут Сизарь, что был с Рыжим у одного хозяина, рассказал о Тихоне. Мальце, которого хозяин привёз из Аргата, куда за новым большим фургоном ездил, и поставил подручным к Рыжему. Такое... стечение обстоятельств казалось невозможным, невероятным, но, поглядев на ухмыляющегося Рыжего, понял – правда! И опять же, не удержался, решил договорить до конца, выбрал момент, когда они были вдвоём и никого рядом, впрямую спросил:
– Тихоня – Младший?
Рыжий кивнул, но вслух сказал так, чтоб если кто и услышит, то будет... непротиворечивой версией.
– Ну да, самый молодой в усадьбе.
Он кивнул и не сказал – выдохнул:
– Про меня... говорил?
Рыжий покачал головой.
– Что было, забудь, как не было. Но... про него догадывался. Ты... тоже?
Он хмуро кивнул и спросил:
– А... остальные?
И спокойный, как о давно решённом, ответ:
– По отстойникам и хозяевам наездишься, всякого насмотришься да наслушаешься, а если грамотный, то и начитаешься. Вот и... – мгновенная злая, но не над собеседником насмешливая улыбка, – вспоминается.
Он кивнул, принимая совет...
...Так и пошло. Вперемешку читанное, слышанное и... своё, выстраданное. Кто что кому сказал, кто о чём догадался... не спрашивай, и тебе не будут врать. И «ладить с лохмачами» оказалось довольно просто. Особенно если следовать рабскому Уставу. Краткому, ясному и всеобъемлющему. «Не подличай, не предавай доверившихся тебе, помоги слабому и дай укорот наглому» и – главное: «Выживи, но не за счёт других». Сам Рыжий его придумал, или от кого услышал, или... вариантов много. А Рыжий мог и сам, ох, и не прост же, да, знает, умеет и... есть в нём что-то... да, родное, не по крови, не по утробе, а по сути, той, что его самого с Младшим роднила. Но об этом ни словом, ни намёком нельзя.
Дорога заметно подсохла и отвердела, пошли быстрее и увереннее, дюжина Четырка радостно заорала строевую-маршевую, щедро пересыпанную руганью.  Многие подхватили, сращу перейдя на многоголосие. Ласт привычно откинул в глубину памяти незаконченную песню и присоединился к хору.
Бездумно выпевая привычные чуть ли не с детства слова, подрядовой вспомогательных войск Ангур Тарр, позывной – Метчик, держал строй и темп. Нет, всё-таки он – счастливчик. И не только потому, что до сих пор жив, но и потому, как выжил и будет жить дальше. Конечно, всегда возможен перевод в другую часть и даже другой род войск, но с лохмачами он теперь уживётся и сработается. И знает теперь достаточно, и... да, он сам хочет остаться с... ними. Потому что здесь он на-равных, а в чём-то даже и сам кое-чему научить может. А знатоков и умельцев лохмачи уважают. И учатся охотно. Как ему объясняли: «Много умеешь, дороже стоишь, вот хозяин тебя и поберегёт».
Петь на марше, не сбивая дыхания, тоже надо уметь. Подрядовой вспомогательных войск Каорр Арг, позывной – Стрый, умел. И учить этому и многому другому тоже умел. Оправдывая – Арг усмехнулся – позывной. Стрый – дядя, брат матери, и, когда отца нет, то на себя его груз берёт. Как раз по нему. А что хорошо здесь, так табель сам по себе, а работа сама по себе, кто знает и умеет что, так в этом и старший. Толково Рыжий дело поставил. Список списком, но на каждое – хм – мероприятие свой расклад. Так что... как говаривал тот, когда-то так же спасавший его – новобранца-неумёху: «Будем живы – не помрём, помрём – не воскреснем, а воскреснем – по второму кругу». Ну так, судьба – она такая, как все бабы, стервозная.
Аттестованный рядовой вспомогательных войск Карько Белыш озабоченно оглядывал свою дюжину, тащившую на себе большую часть ротного имущества. Вроде все держатся, до привала точно дойдут, а там сменит другая дюжина. Но это если какого, как голозадые называют, форс-мажора, а по-нашенски непрухи не будет. А пока всё в должном порядке. А поёт Урлан громко, только его и слышно. Ну и пускай, пока ни другим, ни делу не во вред.
Подрядовой вспомогательных войск Дарг Кройг позывной Злыдень дисциплинированно пел со всеми, стараясь аккуратнее ставить вывихнутую накануне ступню. Н-да, по старому уставу, как положено, его бы сразу добили, а здесь вправили, перевязали и сутки не нагружали. Хорошо, конечно, но... больно же и шаг получается неровный, сбивчивый и дыхалка с перебоями, и как ни старайся, то в пении сразу заметно.
– Молча иди. Не сбивай дыхалку.
Посоветовал идущий рядом, как его, ну, никак не запомнишь их прозвища дикарские. Дарг последовал совету, но не поблагодарил и даже не посмотрел в сторону советчика. За что немедленно получил лёгкий, но от того не менее обидный тычок в спину от старшего своей дюжины. Вот сволочь, всё-то он видит и всегда за дикарей. А ведь чистокровный... тьфу дюжину дюжин раз. Иногда он жалел, что тогда рванул за тройкой, те-то оказались давней и слаженной командой, а он так и остался сбоку, допущенным, но не принятым, может в другой части... но это поначалу, пока по «солдатскому радио», самому верному и честному, не пришло, что из тех, оставшихся в том строю, почти все уже за Огнём, кое-кто, говорят, и одной ночи среди лохмачей не прожил, так что... хреново-дерьмово, но живой пока. Вот и живи. Вторую часть старинного изречения: «И не мешай жить другим», – он не любил. Думай о себе, а о                                                                    других... Аггел траханый, опять неловко ступил, боль аж до колена прострелила. Стон удержать удалось, всё же он ещё не слабак.
Сзади просигналила машина, и колонна уже привычно, не теряя темпа, перестроилась на «вдвое», сместившись к обочине. Колонну обогнала, не останавливаясь и не замедляясь «коробочка» с кем-то из начальства, и Гаор облегчённо перевёл дыхание: любое начальство всегда не вовремя. А до привала с обедом... да, уже период, не больше. Если, конечно, Огонь позволит.
Проезжая мимо колонны вспомогательной роты, майор политуправления Эрлинг отметил уже привычное сочетание строя с «вольным» шагом. Не эффектно, но эффективно, строевая знакома, но используется рационально. Как и внутренняя перетасовка дюжин по необходимости. Да, особый вспомогательный – специфический род войск. И по составу, и по функциям. И эту специфику надо учитывать, приспособление – процесс взаимный. И только тогда он станет взаимовыгодным. И вопрос пополнения именно этой роты будет сложным. Семейные и родственные связи у... шагъяров – будем соблюдать официальные вариант, чтобы он стал привычным – неожиданно оказались разветвлёнными и очень прочными. К тому же преобладаю связи по женской линии. И всплывают странные названия... племён? Ну, скажем, объединений родов. Иерархия в принципе стандартная: семья – род – племя – народ. У нас было так же, и сохраняется обрывками и осколками. Но о нас потом, это пока не очень важно, хотя... родовые и семейные соглашения вплоть до восстановления давно угасшего и практически исчезнувшего рода... Но это – уже другой отдел, даже нет, отделение, и потому об этом можно не думать. Но учитывать в своей работе придётся. Потому что в твоей зоне ответственности не только и не столько шагъяры, а вполне активные участники этого, хм, процесса. В будущем, конечно, но у будущего есть такое вредное свойство – становиться настоящим и тут же прошлым. Но вопрос пополнения связан с перенаправлением полка, на это достаточно прозрачно намекнули, но пока без конкретики. Хотя если вспомнить всю эпопею с аэродромом... ладно. Сколько уже прикинул на пару с полковником вариантов? Три? Пока достаточно.
*   *   *

Дамхар
«Капитанова усадьба»

575 год
Лето
2 декада

Дамхар жил уже совсем обычной почти как довоенной жизнью. Где-то там вдалеке грохотала война, а здесь тишина и спокойствие.
В посёлках отвыли погибших, на которых не пришло известие о перемене статуса и просили матерей набольших сберечь живых. Что не вернутся те в родные дома – так это издревле. Как угонят, так всё, только в Ирий-саду и увидимся. Но пусть хоть где, да живут. А в остальном... всё тот же, издревле сложившийся и незыблемый круг работ на земле.
И в «капитановой усадьбе» всё, ну, не как раньше, всё-таки трёх работников из хозяйства вынули, и не абы каких, двое-то – Рыжий и Джадд – мастера каких поискать, да и Сизарь тоже не малец, на всё про всё и везде на своём месте.
Тихоня в ладного мужика выровнялся, но до Рыжего ему как... так ведь только-только из мальцов, наберёт своё, но свою лямку тянет, совсем нашенским стал. Большой фургон Коррант ему не доверял, а на малом тот уже вовсю в самостоятельных рейсах, правда, всё-таки по своему сектору, но мотался изрядно.
Гард как мобилизованный на Трудфронт в усадьбе появлялся на выходных и с ходу бросался в гараж – помочь, а то и покомандовать. Тихоня внешне подчинялся и даже повиновался, но всё чаще это получалось у обоих не всерьёз. Коррант в их перепалки и «задумки» не вмешивался, требуя соблюдения рабочего графика при любых обстоятельствах.
А Тихоня был просто счастлив. Всё у него... как надо и как положено. И семьи теперь не разлучают, так что даже если он и окажется на торгах, то Трёпка и тот, кто ещё без имени и только ждёт своего мига, будут с ним. А это... это... ладно, загад не бывает богат.
День был самый обычный. Летний, пересменка между рейсами, плотно заполненный гаражными и общими работами. Хорошо, что у Гарда как раз сегодня выходной, в усадьбе лишних рук нет. Даже хозяйские дети где-то чего-то и как-то, но в работе.
Все как раз были во дворе, когда у ворот пискнули тормоза и коротко просигналил незнакомый гудок.
– Это кого аггелы принесли? – не так сердито, как озадаченно поинтересовался Коррант, как раз распекавший за что-то Гарда.
Оказавшийся ближе всех к воротам Лузга распахнул их, и во двор въехала легковушка. Не новая, но аккуратно ухоженная. Из машины вышел и встал, оглядываясь с искренним и внешне доброжелательным интересом молодой мужчина в штатском тёмно-сером костюме.
Коррант и Тихоня узнали его одновременно, оба всё вспомнили и поняли.
Обменявшись со странным и страшным, как все почувствовали, гостем сдержанно приветственным кивком, Коррант коротким, но не властным жестом пригласил того в дом. Тихоня, побледневший до белизны, остался стоять посреди двора. Гард, вышедший из гаража на шум мотора, недоумённо оглядел его и окликнул:
– Эй, ты чего?
Тихоня вздрогнул и очнулся.
И резким рывком бросился к Няньке.
– Это за мной! Они ещё тогда договорились. Это тихушник. Трёпку спрячьте, а то и её...
Нянька только коротко взглянула на него и кивнула. И на дворе закипела бесшумная, но на удивление слаженная работа.
Ничего не понимающего Гарда пинком загнали в гараж с коротким приказом молчать и не дёргаться. Переживший за время работы на Трудовом Фронте начальственные проверки и прочее подобное, Гард молча подчинился, встав за косяк гаражных ворот так, чтобы его снаружи не видно, а ему весь двор открыт. Так же стремительно и бесшумно Тихоню переодели в порты и рубашку из поселкового полотна. Понятно, что отберут, но пусть хоть недолго, но будет на нём наговоренная полотнянка. Не спасёт, но силу даст.
Когда Коррант и тихушник вернулись, Тихоня в полотнянке стоял у машины, а двор был практически пуст.
Коррант молча и несколько демонстративно указал Тихоне на приезжего, повернулся и, не оглядываясь, ушёл в дом. Приезжий так же молча открыл багажник и жестом приказал Тихоне залезть туда. Тихоня молча повиновался. Хлопнули крышка багажника и дверца, взревел мотор, и чужая машина вылетела со двора.
Тишина во дворе держалась ещё две доли, а потом... А что потом? Оставшимся надо жить. И выживать. Трёпке дали пореветь: всё же первое такое у девки, а потом напомнили, что дитё носит, и об нём теперь думать должна. А что семьи теперь не разлучают, а Тихоня отказался от неё и детёнка, так оно, может, и к лучшему. Купил-то его тихушник, а ты вспомни, каким Рыжий от тихушника вернулся, и Джадда тоже, когда тихушники увозили, Цветну оставили. И вечером отвыли Тихоню угонной, а не смертной песней. Как Рыжего когда-то. И Рыжий вернулся, и по сию пору жив. Так что...