День катился своим чередом: дела, хлопоты, и обычные, и такие, что с ходу и не придумаешь, как решить. Ну, прибежали дочки хозяйские новокупку смотреть, это-то обычно, да и «с понятиями» девчонки. Сказали им, что болен, лежит, они и отстали, ушли к себе, и Гриданг с ними, а за Гирром не досмотрели, и тот впрямую в повалушу к Рыжему и ну его толкать и гнать на работу. И что с ним, хозяйским-то сыном, делать? Ну, взяла его Большуха за шиворот и вывела, ну, побил он её прямо по ногам и животу кулачками, разорался про «кобылу», это-то всё пустяки, а что Рыжий после этого чуть опять не застыл, вот ведь беда была бы так беда. Хорошо, Старшая Мать успела дать ему попить из своей бутылочки с короной, и он опять заснул.
Сны были путаные и неровные. То он опять преодолевал весь путь от Коцита до избушки в зимнем лесу, уже понимая, что это не всерьёз, а так, память балуется, то... серый дымок над чёрным болотом и крик, что дети не при чём. И он бежал от этого крика в темноту беспамятства, а крик догонял его. И мучительное страшное ощущение, что он опять ничего не помнит, кого и как он убил по хозяйскому приказу. И ненавистный смех кривляющегося Фрегора и его безжалостное: «Ты танк без тормозов!...» Он судорожно вздыхал и плакал во сне, не открывая глаз и беззвучно шевеля губами в безнадёжных просьбах простить...
Наконец Гаор вроде успокоился и задышал ровно, уже без всхлипываний и стонов. Нянька погладила его спутанные прилипшие ко лбу пряди и встала.
– Басёна, – позвала она, не повышая голоса.
– Здесь я, – сразу вошла в повалушу Басёна.
– Посиди с ним. Только не тереби, пусть спит. Начнёт губы облизывать да сглатывать, чаю с медком дай схлебнуть.
– Ага, ага, – кивала Басёна. – А может, Старшая Мать, твоего? Ну, чем ты поишь.
– Губы подбери! – рассердилась Нянька. – Моим я и буду поить!
Оставшись одна, Басёна посмотрела на Рыжего, сочувственно вздохнула и села на табурет. Вот так сидеть рядом с болящим, чтоб если откроет глаза, то чтоб не один был, приходилось нечасто, настолько серьёзно в усадьбе давно не болели. Обычно что, ну, простудился, ну, выпороли сильно, ну на работе поранился, – всё это лечилось привычно и быстро, на ночь, скажем, закутали, смазали, напоили, и с утра уже работать может. А если хозяин даст три дня на лёжку, то и совсем хорошо. А Рыжего завтра уже на ноги ставить надо, чтоб к хозяйскому приезду здоровым смотрелся, а он вона как.
Рыжий шевельнулся, перекатил голову по подушке, прерывисто, как дитё малое после плача, вздохнул и, похоже, снова заснул. Ну и пусть спит себе, во сне болезнь слабеет. Сон, тепло да еда – любую болезнь лечат. А вот поесть бы ему сейчас надо, вишь исхудал-то как. Басёна решительно встала и выглянула в коридор.
– Эй, Малуша далеко ли?
– Кликнуть? – отозвалась из кухни Жданка.
– И пошто? – сразу спросила Большуха.
– А пусть Рыжему сготовит мисочку чего получше.
– И то, – согласилась Большуха. – Сейчас покличу.
Басёна вернулась на своё место, осторожно потрогала лоб Рыжего. Нет, ничего, не горит и не стынет. Она поправила ему одеяло, подтыкая с боков, а то после жара нельзя, чтоб прохватило. Рыжий что-то неразборчиво пробормотал во сне.
– Ты спи себе, спи.
Из невозможной дали доносился женский голос, велевший ему спать. Смешно, у него и так глаза не открываются и вязкая тяжёлая слабость во всём теле. Но мысли и воспоминания уже собирались, выстраиваясь в цепочку. Где он? Что с ним? Что было? Было.... поездка в Дамхар... порка и пытки в новогоднюю ночь... «Чтоб весь год таким был»... замученная растерзанная девчонка... и странные, страшные своей непонятностью провалы в памяти... «Дети не при чём!» и обжигающий холод... а потом... потом полёт в пустоту, чёрный лёд Коцита, горячая кровь Стикса, властное течение и подъём на водопад, заснеженный лес, Желтолицый, печка в маленькой лесной избушке... Так что было на самом деле, а что привиделось? А сейчас? Гаор медленно, через силу, поднял тяжёлые веки. Серо-голубой сумрак и беловолосая девочка во всём белом с рабским ошейником стоит и смотрит на него огромными голубыми глазами... Это... это она?!
– Снежка? – натужно еле слышно выдохнул Гаор.
Малуша растерянно приоткрыла рот и замерла, не зная, что делать. Её позвали сделать Рыжему чего такого, она быстренько растёрла ему гоголя-моголя на пять яиц, хозяйка ей рассказывала, какой он пользительный, и Гриданга, когда простудился, им кормили, и разрешила Рыжему сделать, а он... он чего...?
– Снежка, – повторил Гаор, безуспешно пытаясь приподняться, ставшее ватным бессильное тело не подчинялось ему, – ты... ты за мной? Прости меня, я не виноват, Снежка, тебя убили, я не отомстил, Снежка, я не мог...
– Ой, – тихонько выдохнула Малуша, – ой, заговаривается...
Но испугаться всерьёз и завизжать она не успела. Потому что вбежала Старшая Мать и сразу выставила её из повалуши.
– Рано ему ещё, сами ешьте, – распорядилась Нянька, лёгким нажимом на плечи укладывая Рыжего обратно. – А ты чего задёргался, тебе спать надо.
Но, увидев, как он упрямо пытается выпутаться из одеяла, понимающе кивнула и кликнула Большуху, чтоб поганое ведро занесла. Вдвоём они помогли ему оправиться и уложили обратно. Он пробормотал что-то неразборчивое, одинаково похожее и на благодарность, и на ругань, и снова заснул.
– Чего это? – спросила Большуха, – Малушу не узнал, Снежкой обзывает...
– Чего-то было у него с той Снежкой, значит, – вздохнула Нянька. – Ну, как тут уйдёшь от него. Сказала ж, не лезьте пока.
– Так поесть ему надо, – возразила Большуха.
– Очунеется и поест. Сейчас ему всё не впрок.
Большуха с сомненьем посмотрела на Няньку, но спорить не стала. Раз уж Старшая Мать не велит кормить, значит, так и надоть, она ж никогда мужиков в еде не обделяла, первое лекарство мужику – еда, да чтоб сытно и вдосталь, а тут...
– Ну, так чо?
– А ничо, – всё ещё сердито ответила Нянька. – Ступай, я с ним, а ты со всем остальным управляйся.
– И то, – кивнула Большуха и вышла.
А Нянька снова села у его изголовья. Когда «галчонок» возвращается, нельзя его одного оставлять. Надо память ему помочь уложить по-доброму, а то ведь... хлебанул парень выше маковки и такого, что человеку не снести, а нрав горячий, шибанёт не туда, и всё, потеряет разум, и всё зазря тогда, а нас и так-то мало осталось, каждый на счету.

Отредактировано Зубатка (28-06-2011 17:28:34)

Orry
Спасибо. Всё исправила.

Потом Гаор проснулся, вернее, его разбудили. На оправку и ужин. Он машинально сквозь сон проделал всё предписанное и снова заснул. Уже без снов. Хотя... может, и снилось что-то, но он этого уже не сознавал.
– Очунелся? – спросила, стоя над ним, Большуха.
– Вернулся, – поправила её Нянька. – Теперь ему ещё надо всё в памяти по-доброму уложить.
– Значит, до лета себя искать будет, – кивнула Большуха.
– Не меньше, – согласилась Нянька. – А завтра со всеми пускай садится. И двор там метёт.
– Ну да, силы-то нет. Ослабел.
– Ослабнешь, как по его дороге пройдёшь, – сердито сказала Нянька. – Скажи там, чтоб не теребили его, сам пусть говорит.
– Посидеть с ним? – предложила Большуха.
– Можно, – после недолгого раздумья согласилась Нянька. – Только Красаву не сажай, полезет о Лутошке спрашивать, а ему рано ещё об этом.
– Думашь и его?... – испуганно не закончила вопрос Большуха.
– А кто знает, – вздохнула Нянька, – шли они вместях, если оба там были... вернулся-то он один.
Их голоса доносились до него, но слов он не понимал и не хотел понимать.
И снова Гаор проснулся уже посреди ночи и не сразу сообразил, где он, что с ним и что разбудило. Было тихо особой, ночной тишиной. Под потолком горела лампочка, а у его изголовья сидела и спала сидя женщина. «Балуша, – не сразу вспомнил он её имя, – чего она спать не идёт?» Он осторожно шевельнулся, высвобождая руки. Она сразу вздрогнула и подняла голову.
– Проснулся никак? Чего тебе? Попить дать? – голос у неё был по-сонному хриплым.
Гаор медленно покачал головой и стал выпутываться из одеяла.
– А, – сообразила Балуша, – ну, давай помогу.
– Я... сам, – попробовал он возразить.
Но, разумеется, его не послушали, чему он, хотя щёки загорелись от стыда, даже обрадовался: бессильное тело не подчинялось, и до уборной он бы попросту не дошёл. Укладывая его обратно в постель и тщательно подтыкая одеяло под ноги и с боков, Балуша утешающе сказала:
– А ты не стыдись. Мы вас во всяких видах видали. Вот оклемаешься, в силу войдёшь, тогда и о сраме будешь думать. А худо когда, то и сраму нету.
Под её утешение он и заснул.
Балуша посмотрела на его бледное осунувшееся лицо и сокрушённо покачала головой. Ну, надо же к каким сволочам попал, чтоб такого мужика и так уработать вусмерть, а завтра ему уже хоть на какую, но работу встать надо, чтоб к хозяйскому возвращению здоровым смотрелся. Посидеть с ним, или уж не надо, вроде до утра не проснётся?
И словно услышав её сомнения, в повалушу вошла Большуха. Пощупала лоб Рыжему и распорядилась.
– Спать ступай.
– И то, – зевнула, пришлёпнув себе рот ладошкой, Балуша.
Они вышли, погасив за собой свет, с чуток постояли в коридоре, слушая его дыхание и разошлись по своим повалушам.
Смутно сквозь сон Гаор ощутил, что остался один и осторожно приоткрыл глаза. Прозрачная, словно подсвеченная чем-то темнота... Он повернул голову, слегка приподнялся на локтях... Да, окно. И из окна свет, холодный свет лунной зимней ночи. Гаор откинулся на подушку, перевёл дыхание. Сердце часто билось о рёбра. Таким слабым он был... да, тогда в госпитале, после капельниц и переливания крови... Ну и дальше что? И сам себе ответил. А ничего. Через неделю или две, или месяц, эта сволочь вернётся за ним. Старшая Мать сказала, что откупили... Нет, из «Орлиного Гнезда» не продают. И из Королевской Долины. Только если как Новенького, в пресс-камеру, как патриотический долг... Так... о чём думал? А, вот оно! Да, пока жить, чтоб не газовня, не утилизация, чтобы... дождаться своего шанса. А когда сволочь заберёт, то уже не ждать и не тянуть, а сразу, на полной скорости вмазаться во что-нибудь попрочнее, чтоб наповал, чтоб не ушёл. В машине их двое, так что децимы быть не должно, а если по-умному, то и не догадаются, что авария не случайна, хорошо, что сволочуга любит гонять, поплёвывая на правила и законы. Но... нет, врать остальным не будет. Спросят – скажет правду, а там, как они решат, убьют – так убьют. Они в своём праве.
Гаор медленно, в три приёма повернулся набок и успокоенно закрыл глаза. Он решил, а там... ты ли к Огню, Огонь ли к тебе, а встречи не миновать. И заснул окончательно.
Проснулся он от знакомого утреннего шума, откинул одеяло и попытался сесть. Когда в его повалушу заглянули, он уже встал и стоял возле нар, пошатываясь и готовясь сделать свой первый шаг.
– Старшая Мать! – зашумели вокруг голоса. – Сам встал!
– Ну, паря, давай!
– Н-ну...!
И под этот дружный, радостный гомон его подхватили под руки и помогли сделать эти самые трудные первые шаги.

Отредактировано Зубатка (04-07-2011 15:40:40)