Но вот и нужный зал. Рутинная нудная работа – сортировка прессовиков. Кого на ликвидацию, кого обратно в камеру, кого по заявкам для индивидуального использования. Каждый год одно и то же. Старшего, понятно, обратно, там ресурс ещё очень даже не выработан. А остальные... по обстоятельствам, понятиям и соображениям.
Нурган приветливо кивнул сидящим за столом и скромно присел на свободный угловой стул.
– И чего прискакал? – недовольным шёпотом спросил Эльгор.
– У тебя топтуна лишнего не будет? – ответил так же шёпотом Нурган и чуть смущённо пояснил: – Перегуляли мои.
– Вздрючь.
– Слишком большие премии выписываешь.
– Лишними бывают только неприятности.
– Тебе для общей наружки или нацелено?
– Целевика своего надо иметь.
– Помню, послал своего так на Новый год в Арботанг...
– Целевиками не делятся.
– Мои тоже в лёжку. Вся группа.
Нурган терпеливо переждал этот вихрь советов и замечаний, озабоченно вздохнул и ушёл. Главное он увидел: среди разбросанных на столе бумаг его заявка с шифром «к исполнению». На поочерёдно подходивших к столу комиссии прессовиков, которых, не прерывая разговора, небрежным шевелением пальцев отправляли к одной из трёх дверей, он даже не посмотрел. Не его отдел, не его работа, ему и не интересно. К тому же неосторожным взглядом можно выдать личную заинтересованность, а это совсем лишнее.
Он ещё походил, создавая необходимый временной интервал, потрепался в паре курилок, выслушал последние сплетни и анекдоты, выпил в буфете кофе с лимоном – самое оно утром после праздников – и вошёл в нужный кабинет в нужный момент, ни мгновением позже, ни долей раньше.
Крохотный безлико казённый кабинет: пустой письменный стол, три стула, старый деревянный шкаф, пустые бесстыдно голые стены. И шарахнувшийся от него в угол молодой, почти мальчишка, голый раб. Не глядя на него, Нурган достал из стола свёрток с одеждой, а из кармана целлофановый пакетик с булочкой. Положил всё это на стол.
– Подойди, – тихим, но не допускающим ослушания голосом позвал он раба.
Помедлив с мгновение, не больше, раб отлепился от стены и подошёл, остановился в трёх шагах.
– Ближе, – прежним тоном приказал Нурган.
Глаза раба наполнились слезами, губы задрожали, но ослушаться он не посмел.
– Да, господин, – прошептал он, стоя в шаге от Нургана.
– Я хозяин, – по-прежнему спокойно сказал Нурган и ударил мальчишку по лицу.
Пощёчина была несильной, но раб пошатнулся, еле устояв на ногах. Притворялся? Вряд ли, скорее от неожиданности.
– Ешь, – Нурган взял со стола и сунул булочку в робко протянутую руку.
– Спа... спасибо, хо...хозяин, – перемежая слова всхлипами, выдохнул раб, запихивая в рот булочку.
«В самом деле так голоден или хочет сделать приятное хозяину?» – мысленно усмехнулся Нурган, взял свёрток с одеждой и небрежно не так бросил, как уронил на пол.
– Одевайся, живо.
Раб судорожно, дёргая явственно обозначенным на худой шее кадыком, заглотал булочку и стал торопливо одеваться. Трусы, майка, брюки, рубашка, носки, полуботинки. Всё старое, многократно стираное и чиненное, но целое и чистое. Губы и руки раба дрожали, он торопился, боясь вызвать недовольство хозяина, тощий мальчишка, хоть и рослый, но тонкий и гибкий, черноволосый и черноглазый. Как истинный дуггур.
– Иди за мной, – приказал ему Нурган, открывая шкаф, который оказался входом в лифт.
Лифт, коридор, новый лифт. Нурган шёл быстро и целеустремлённо, не оглядываясь на спешащего следом раба. Но вот и маленький гараж с тремя закреплёнными за ним и Морроном легковушками.
– Сюда, ложись на сиденье и накройся. Чтоб тебя, – Нурган невольно усмехнулся, – не видно и не слышно было.
– Да, хозяин, – прошептал раб, выполняя приказ.
Нурган сел за руль, включив радиокодом воротный механизм. Да, он несамостоятелен, повторяет чужие разработки, но… Зачем мудрить, если есть готовое? Венн Арм – мастер, и повторять его хотя бы в отдельных деталях незазорно и даже поучительно. Теперь на запасную квартиру, не официальную явку и не столь же официальное «гнёздышко», пользуется он ею редко и она никак и нигде не засвечена, нет, он её не скрывает, но... сделал её никому не интересной. И потому безопасной. И почему бы ему на своей неслужебной, купленной на личные деньги, квартире не иметь личного раба, оформленного по всем правилам, с зарегистрированным в Рабском Ведомстве номером? А использование раба по усмотрению владельца. Всё чисто. И... и если получилось у Арма, то почему не получится у него? Арм интриговал, а он спасает Род. Арм был одинок, а за ним... за ним Огонь. И спешить ему некуда, не надо пороть горячку и привлекать врачей. Конечно, в медицинском отделении можно найти вполне надёжных парней, но дело-то у него родовое, даже семейное, а здесь посторонние не нужны.
Сзади было тихо, ни стонов, ни всхлипов. Хотя стонать рабу ещё рано, ломка на «зелёнке» начинается не сразу, минимум сутки должны пройти всухую. Хорошо, что медицинское отделение такое многолюдное и можно опросить многих. Каждый скажет по чуть-чуть, такую малость, что даже не заметит оговорки или обмолвки, каждый по слову, а у тебя набралась тысяча слов, из которых можно составить вполне внятный и достаточно развёрнутый текст. Так что... уже приехали.
В подземном маленьком гараже на четыре машины он выпустил раба и повторил приказ идти следом.
– Да, хозяин, – тихо ответил раб.
Однако, зашугали мальчишку качественно, или от природы такой? Да нет, вроде в детстве был бойким и весёлым, ну, да сейчас это неважно.
Войдя в комнату, Нурган остановился и обернулся к рабу.
– Ты когда-нибудь был домашним рабом?
– Да, хозяин.
Нурган удовлетворённо кивнул.
– Значит, всё знаешь. Будешь убирать квартиру и вообще...
– Да, хозяин.
Раб явно ждал следующих распоряжений, но Нурган медлил. Как сказать этому тощему перепуганному мальчишке, что в его состоянии необходимо неделю, а то и больше, смотря по интенсивности процесса, лежать под капельницей, а в обязательные процедуры входят интенсивное промывание желудка, полное переливание крови, медикаментозное лечение и лошадиные дозы обезболивающего, и... И всё это возможно в стационаре с подготовленным медперсоналом, во всяком случае, так «чистят» пристрастившихся к энергину, оно же «зелёнка». Правда, Арм вычистил своего раба за неделю, но там и организм был покрепче, и «зелёнки» выпито куда меньше. И... и другого варианта всё равно нет. Придётся в открытую, он не может бросить работу ни на неделю, ни на день, а значит... значит, так.
– Когда ты в последний раз пил «зелёнку»?
Раб удивлённо посмотрел на него.
– Прошу прощения, хозяин, что это?
Нурган усмехнулся.
– Зелёное густое питьё, вам его для работы дают.
Раб обрадовано улыбнулся.
– Вчера, хозяин.
Нурган нахмурился, и раб осторожно попятился, пытаясь уйти от ожидаемого удара.
– Стоять! – гаркнул Нурган.
Внезапно вспыхнувшая нерассуждающая злоба помогла собраться, и он заговорил резко и уже без обиняков. Раб испуганно кивал, глядя на него блестящими от слёз глазами, и только тихо повторял:
– Да, хозяин... Слушаюсь, хозяин...
Отдав все необходимые распоряжения, Нурган немного успокоился.
– И ещё. Как тебя называли... там?
– Младшим, хозяин, – настороженно ответил раб.
Нурган поморщился.
– Не годится. Ладно, потом придумаю. Ты всё понял?
– Да, хозяин, – поклонился раб.
– Повтори, – потребовал Нурган.
К его удивлению, раб ничего не перепутал, повторив чётко, по пунктам, все задания. Видно, Старший всё-таки не зря свой паёк ест, выдрессировал мальчишку. Но на всякий случай, он пригрозил неопределённо жутким наказанием за промахи и упущения и ушёл. И только в машине позволил себе с размаху ударить кулаком по рулю. Проклятье! И этот... это перепуганное дерьмо – его брат?! Самый младший, когда уже все уверены, что больше не будет и вдруг рождается... любимых называют Мизинчиками, а нелюбимых Последышами и Поскрёбышами. Мизинчик, мизинец, самый бесполезный из пальцев, а не отрежешь, и ни для чего не нужен, а без него урод или инвалид. Проклятье!

Все четыре фразы принадлежат разным собеседникам. До этого упоминается:

А потом:

Т.е. комиссия состоит из нескольких человек. Может быть, уточнить их количество?
"Нацелено" - да, термин. Так как дальше есть:

Гаор выключил свет и лёг, уже привычно погладил бревенчатую стену, натянул на плечи одеяло и закрыл глаза.
Ну вот, ещё день прошёл. Вроде... вроде всё хорошо. Да, ещё кружится временами голова и подкатывает тошнота, но это уже пустяки, с этим он справится, в гараже порядок, во всяком случае, хозяин ничего не сказал. Хозяин... когда во двор въехал фургон, сердце так и ухнуло. Но справился, вышел принять машину. Обошлось даже без оплеухи, хотя хозяин поинтересовался, всё ли он понял или надо по морде смазать для вразумления? Он промолчал, опустив глаза. Ведь захочет врезать и врежет. И на «кобылу» отправит на пять вступительных, чтоб уже по всем правилам. Как тогда, в ту покупку. Но обошлось. А ведь стоял у горла крик, что, дескать, делай со мной, что хочешь, хоть запори, хоть в поруб отправь и только на работу выпускай, лишь бы... смог, устоял, не упал на колени, не пополз к хозяйским сапогам. Обошлось. Обошлось ли? Ведь если не ударил, не отправил на вступительные, так что? Почему Устав нарушен? С купленным так, а с арендованным по-другому, так что, всё-таки аренда? Огонь Великий...!
И сам себя сурово остановил: не скули! Как жить – не тебе решать, ни бастард отца, ни раб хозяина не выбирает. А вот смерть твоя... в твоей власти. Когда бы ни объявился Фрегор, как с ним рассчитаться ты решил, так что не скули, а спи, набирайся сил, чтоб руки не дрожали, а то не удержишь руль, не сможешь вывернуть, чтоб в лобовую... всё, спи, отбой!
Который день он уже в усадьбе? Ну, те сутки, что провалялся в забытье и жару, не в счёт, а вот как встал и вышел на работу... Да, неделя без малого. Хозяин собирался снова в рейс, да из-за бурана остался. Может завтра прийти в гараж и разгон устроить... ну, как будет, так будет. «Спи!» – строго приказал он себе, хотя знал, что бесполезно, не заснёт, будет лежать с закрытыми глазами и видеть... снова и снова белый кафель пресс-камеры и чёрную воду, где тонет мешок с несчастной замученной им девчонкой. Сволочи, что вы со мной сделали, сволочи... Но и ругань не помогала, проверял уже. А не это, так Коцит, кривляющиеся лица вмёрзших в чёрный прозрачный лёд отце- и братоубийц, предателей и палачей...
Гаор выпростал руку из-под одеяла и осторожно, будто чего-то опасаясь, коснулся кончиками пальцев шершавых брёвен стены. Он в Дамхаре, в «капитановой усадьбе», в своей повалуше, а того, уже прошлого, нет, уже нет. И не будет, больше он не дастся, нет. Он повторял это как заклинание, зная и стыдясь своего знания, что нет, не сможет, как не смог разбить себе голову о стену в той квартире, где отлёживался после пресс-камеры. Потому что вместе с ним погибнет, исчезнет без следа и папка. А Кервин и Жук пошли на смерть, спасая не его, нет, а то, что он должен написать. Но... но он не может! Он пытался и... и ничего не увидел, так, смутно просвечивает, не то, что букв, листов не разобрать, тесёмок не развязать... и что? И кому, а главное, зачем он теперь нужен? Такой? Опоганенный и бессильный? К нему, как к человеку, а он...
Гаор судорожно, всхлипом перевёл дыхание. Плотно зажмурился, пытаясь хоть этим сдержать неудержимо накатывающие слёзы.
Чьи-то лёгкие, пришлёпывающие по-босому шаги по коридору, еле слышно скрипнула чья-то дверь. Баба от мужика или к мужику, не к тебе, так и не твоё дело. И... и хорошо, что не к нему. Не может он ничего, бессильным стал. Хорошо хоть об этом никто не знает, хотя... они пускай, вот хозяин узнает и посчитает за больного, а там и «серый коршун» наготове. Сволочи, что же вы со мной сделали, сволочи...
Днём он ещё как-то держался, во всяком случае, старался держаться, а вот ночью... ночью погано. Ты один на один и с болью, и с бессилием. Ничего не переделать, ничего не исправить. Встать, что ли, пойти покурить? Да нет, холодно, вон от окна как тянет, и снег по стеклу шуршит. Завтра... завтра что? Баня? Вроде бы говорили, собирались протопить. Хорошо бы конечно, год в баньке не был, попариться... вот только... «И чего дрейфишь? – с насмешливым презрением спросил он сам себя, – в бане твой позор не виден». «Браслеты», ожоги, шрамы – это всё сойдёт, а чего другого... Сам не проболтаешься, никто и не узнает, здесь никому и в голову такое не придёт, в страшном сне не привидится, сколько по посёлкам ездил, про каких сволочей управляющих не наслушался, насильники, да есть, через одного девчонок портят, совсем малолеток приходуют, но чтоб с мальцами... не слыхал, и сволочь эта, Мажордом, так и говорил, что в Дамхаре с мальчиками не умеют и даже не знают про это, так что... Может, и обойдётся.
Гаор ещё раз погладил стену и натянул одеяло на голову. Не от холода, а прячась. Будто от своей памяти можно спрятаться или убежать. Но он жив, и надо жить. Не можешь умереть – тогда живи!

Он старался жить. Работа в гараже и подмога остальным на общих работах, пахнущий мокрым деревом – ну, неужто он избавился от проклятого кафеля?! – душ, где можно и помыться, и в шайке поплескаться, еда за общим весёлым говорливым столом, нашенская родная речь, жаркая прогревающая до костей банька... В первый раз он шёл с остальными мужиками в баню, замирая от неясного и потому особо острого страха. А ну как, поглядев на него, узнают, догадаются, поймут... и что тогда? В отхожем месте топиться? Или в гараже вешаться? Или хозяину морду набить, чтобы пристрелил... хотя нет, это он децимой рискует, остальные-то ни в чём и никак не виноваты. Да и не такая уж сволочь капитан Коррант. Так что... Но обошлось. Поглядели на его шрамы, посочувствовали даже, что, дескать, солоно пришлось, а какие от чего не спросили. Парился он опять на самой нижней полке, отвык за год, просто встать во весь рост не мог: сразу голова кругом и в глазах темно. Но это-то пустяки. Обойдётся.
Обошлось и в гараже. Получил, правда, пару оплеух за какую-то мелочь, но... но с арендованным так не обходятся, только с купленным, так что, может, и вправду... откупили его? Ох, Огонь Великий, из «Орлиного гнезда» не продают, ну, так сделай, чтоб аренда бессрочной оказалась. Ничего ему не надо, лишь бы в усадьбе остаться, сломали его, чего уж там...
Он старался держаться. И медленно, по капельке, по крошке, прошлое отступало, уходило назад, уже не обжигало, а тупо саднило. И травяное питьё Большухи помогало: он и засыпать стал быстрее и не просыпался в холодном поту от собственного крика или стона. Совсем перестали болеть глаза и горло, и говорит нормально, а то пара слов, пустяк какой, а у него слёзы у глаз, будто... И ведь никто его ни чём не расспрашивает, то ли жалеют, то ли... не хотят слышать.

Отредактировано Зубатка (22-07-2011 14:07:28)

Orry
Спасибо. Исправила и изменила.