Кто-то снаружи дёрнул дверь, ударил кулаком.
– Рыжий! – сердито крикнул женский голос. – Ты это чо удумал?! А ну открывай!
Гаор медленно, как через силу повернулся, подошёл к двери и отодвинул щеколду. И остался стоять в дверях, загородив собой проём.
– Ты чо? – Нянька через его плечо пыталась разглядеть Тихоню. – Ты чего задурил?
Гаор сглотнул закупоривший горло колючий комок.
– Старшая Мать, – твёрдо сказал он. – Это наши дела. Мы их сами решим.
Нянька кивнула и так же твёрдо ответила:
– Виноват он в чём, так и ты не безгрешен.
Гаор заставил себя улыбнуться. Но получился оскал.
– Вот и посчитаемся грехами, Старшая Мать. Прости, но нельзя тебе этого ни знать, ни видеть.
– Матери всё можно!
– Нет, – спокойно ответил Гаор. – Матери этого не показывают. Ни отцу, ни брату, ни другу. Здесь, как перед Огнём, Старшая Мать. Один на один, и Огонь не судьёй, а свидетелем.
И Нянька отступила.
– Смотри, Рыжий. Не бери лишнего. Помни, кто ты.
– Помню, Старшая Мать. Я Горыня Курешанин.
Нянька отвернулась и ушла. Гаор закрыл за ней дверь и повернулся к молча ждущему его слов Тихоне.
– Обернись.
Тихоня осторожно повернулся, прижался спиной к стене.
– Не думал, что оттуда на сторону продают, – усмехнулся Гаор. – Вместо «печки», что ли?
Тихоня пожал плечами.
– Мне не сказали, и я не спрашивал, – ответил он со спокойствием обречённого и горько скривил губы в усмешке. – Такая уж судьба наша: не по своей воле жить.
Гаор кивнул.
– Когда проклеймили?
– В пять, – ответил Тихоня. – А может, в шесть. Семи не было, это точно помню.
– Амрокс? – догадался Гаор.
– Да. Ты…? – вдруг сообразил Тихоня. – Ты оттуда же?
– Я – нет. Мать из Амрокса, – ответил Гаор.
За разговором незаметно для себя Тихоня отлепился от стены и подошёл, остановившись в двух шагах. Как раз для негромкого разговора, когда ещё неясно: обнимемся или подерёмся.
Постояли молча, глядя уже в глаза. Не узнавая, а договариваясь.
– Так, пацан, – решительно сказал Гаор. – Здесь ты кто? Что о тебе знают?
– Я Тихоня. Домашний раб. Готовил, убирал, одежду гладил, почту разбирал, – Тихоня боялся поверить, но старался подыграть.
– Годится, – кивнул Гаор. – Я раб-телохранитель и шофёр. Привозил своего хозяина к твоему. Пока они пили-ели, да свои разговоры разговаривали, мы…
– Мы на кухне сидели, – мгновенно подхватил Тихоня. – И я тебе…
– Стоп, – остановил Гаор. – Больше никому ничего не нужно. Остальное только наше. Камеры…
– Не было, – перебил его Тихоня и улыбнулся. – А что у кого там было, забыли, как не было.
– Идёт, – согласился Гаор и протянул руку. – Давай пять, пацан. Будем жить.
И Тихоня ответил на рукопожатие.
– Так, пацан, – уже другим обыденно деловым тоном заговорил Гаор. – Открывай ворота, я сейчас фургон загоню.
– Ага, – готовно согласился Тихоня.
А на дворе валил частый крупный снег, и ни звёзд, ни луны. Гаор сел за руль. Тихоня стоял у дверей и еле успел увернуться от фургона. В гараже они уже вдвоём смели с фургона снег. Мыть пол не стали.
– Снег в сток смети, пусть тает да стекает. А остальное всё завтра.
– Ага, – согласился Тихоня.
Неужели вот так, легко и просто, всё решилось? И он будет жить, не подстилкой, презираемой всеми и обречённой на мучительную насмешливую смерть, а как все, как он прожил весь сегодняшний день? Первый его нормальный, человечески нормальный день. И… и правы древние: «Всё сделанное тобой вернётся к тебе. Добро добром, а зло злом».
– Всё, – Гаор оглядел гараж и пошёл к двери. – Айда на отдых.
– Айда, – уже совсем свободно ответил Тихоня.
Гаор выпустил его из гаража, выключил свет, вышел сам и закрыл на щеколду дверь. Валил густой плотный снег, и сквозь него с трудом пробивался тёплый жёлтый свет кухонного окна. На этот свет они и пошли.
В кухне их встретила Большуха. Ворча, что совсем без ума надо быть, так допоздна работать, а то тебе завтра дня не будет, она поставила перед ними миски с кашей.
– Я же уже ел, – удивился Тихоня, садясь к столу.
– Лопай, когда дают, – хмыкнул Гаор. – Спасибо, Мать.
– Сам лопай. Ишь, повадились на ночь глядя приезжать.
– А кто ещё? – поинтересовался между двумя ложками Гаор.
– А хозяин. Тоже вот так в ночь совсем, все уж спали, приехал. Как скажи, с войны. Сам-то теперь сутки как спит. А тебе работать с утра.
Гаор, сыто отдуваясь, отвалился от стола. Посмотрел на Тихоню.
– Спать иди, Рыжий, – сказала Большуха. – А ты, малец, на полати лезь, завтра уж по-настоящему устроим. Давай-давай, Рыжий, не щурься, ни того, ни этого не отломится.
– Это как ты догадалась? – изумился Гаор, тяжело поднимаясь из-за стола. – Ладно, Мать, в душ я тогда завтра.
– Грязное только на прожарку скинь. А завтра баньку как раз наладим. Пропаришься с дороги.
Тихоне очень хотелось спросить про душ, и что это такое банька, которая, кажется, вместо душа будет, но решил не рисковать, да и… устал он. И от непривычной работы, и от разговора, где решилась его жизнь, а про полати он уже знает, спать там ничего и даже вполне. А потому без разговоров полез наверх и заснул быстрее, чем лёг.

Отредактировано Зубатка (26-09-2011 16:41:28)