…Знаменитый зеркальный зал-калейдоскоп вдруг погружается во тьму, что-то негромко и достаточно музыкально щёлкает, вспыхивает свет, и все дружно  ахают и аплодируют. Колонны в стыках зеркальных стен повернулись, и зал превратился в заснеженный лес.
– Это они каждый год так делают, – хлопая вместе со всеми, поясняет Торса и чуть насмешливо вздыхает: – И каждый год ахаю. Обычно у них три зала. Золотой, Бирюзовый и Багровый. Ну, под Королевский дворец.
Моорна понимающе кивает. Разумеется, она бывала в старом Королевском дворце – главном музее страны – и не раз, и отлично знает парадную анфиладу, а по Бирюзовому или Морскому залу даже писала курсовую по эстетике. И очень обрадовалась, увидев на здешних колоннах знакомые символы.
– Ну, а на новый год, – продолжает Торса, – они Багровый зал делают зимним лесом.
– Считают Багровый слишком мрачным? – уточняет Моорна.
– Ну да. Во дворце он вообще под Храм сделан.
– Для напоминания о бренности сущего и неизбежности предстояния перед Огнём, – машинально продолжает Моорна фразой из учебника.
– Фуу! – негодующе хмурится Торса. – И даже фи! Говорить штампами недопустимо для журналиста. Ты можешь так писать, чтобы тебя понимали без затруднений, но говорить, а тем более, среди своих… фи! И с тебя штраф!
– По взаимозачёту, – очень серьёзно отвечает Моорна.
И они опять долго упоённо хохочут.
С потолка спускается огромный светящийся шар старинных песочных часов, оркестр нарочито медленно начинает старинный кавалерийский марш, за столиками отодвигают тарелки и бокалы, готовясь к броску к центральной ели.
– На старт, – шепчет Моорна.
– Внимание, – откликается Торса, быстро стряхивая с ног туфли на невероятно высоких каблуках.
Моорна суетливо расстёгивает ремешки своих босоножек. Конечно, без них удобнее, но не порвать бы чулки.
А оркестр постепенно, синхронно с падающими в шаре блестящими шариками-песчинками увеличивает темп и громкость. Вот и фанфары, из скрытых под потолком динамиков гремят поздравительная речь Главы и гимн, включаются колокола, и с визгом, с радостно-испуганными воплями, наперегонки, сбивая друг друга с ног, все кидаются на ковёр из звериных шкур у подножия ели. Толкотня, невольные объятия. Последний удар, гаснет свет. «Пусть всё будет хорошо, – торопливо шепчет Моорна, – пусть у всех будет хорошо, пусть он выживет, пусть он вернётся, пусть всё будет хорошо». Рядом смешки, вздохи, неразборчивый шёпот.
Вспыхивает свет. Шара часов уже нет, и вокруг не зимний лес, а Золотой Королевский зал. Многие из сидевших под ёлкой, возвращаясь к столам, по возможности незаметно поправляют одежду, стирают с шей и щёк отпечатки помады, а сев, пригибаются, быстро обуваясь. Официанты стремительно обновляют сервировку, напитки и закуски, на площадку перед оркестром выпархивают первые пары штатных танцоров. Когда публику достаточно «заведут», они исчезнут, но сейчас можно полюбоваться танцами истинных профессионалов.
Сбрасываются на спинки кресел кружевные и меховые накидки, расстёгиваются пиджаки, ослабляются, а то и вовсе срываются галстуки. Наступает время новогоднего безудержного разгула, когда всё всем можно. Именно поэтому военным в новогоднюю ночь не просто предписано быть в партикулярном, а запрещено надевать форму и награды. Дабы не опозорить их недостойным поведением, а заодно и обеспечить необходимую для веселья анонимность. Но студенты традиционно в своих парадных мундирах. Им можно.
Вон как раз в углу разбушевалась такая чисто студенческая компания. Кричат маловразумительные тосты, о чём-то спорят, смеясь и ругаясь одновременно. И девушки с ними тоже в мундирчиках. Торса с Моорной переглядываются с понимающими улыбками: когда-то и они так же, а сейчас… нет, они и сейчас очень даже и весьма, и вон уже к ним спешат кавалеры. Не на ночь, так хоть на танец.
Три танца подряд, и надо передохнуть. Промочить горло, покушать, сбегать в дамскую комнату, снова покушать. Великолепный вечер неумолимо становится великолепной ночью. Но чего так студенты расшумелись?

P.S. Скажите пожалуйста: нужно вводить примечанием описание механизма зала-калейдоскопа, или это и так понятно?

Shono
Спасибо.

…Моорна оглядела накрытый стол и убранную после готовки кухоньку. Ну вот, у неё всё готово, а Торса где?
А, вот и звонок!
Сначала в крохотную прихожую влезла и бухнулась, звякнув, большая коробка, и только потом втиснулась леопардовая шубка Торсы.
– Уф! Еле допёрла. Тащи в комнату, а я разденусь.
– И чего ты в шубе? – поинтересовалась Моорна, уволакивая коробку. – Уже весна.
– Весна по календарю, а не по погоде. А я от тебя поеду за город. И чего-то я мёрзну последнее время.
Моорна кивнула, промолчав, что Торса действительно последнее время выглядит… не ах, скажем так. Но сегодня праздник и не будем о грустном.
Болтовня на девичьих посиделках – это совсем особый жанр. Со своим лексиконом, особенной тематикой и специфическими формами. Пересказать невозможно, проанализировать – тем более. А когда болтают две давние приятельницы, то в водопаде намёков и иносказаний не разберётся никто. А самое серьёзное… да нет, всё серьёзно. Складки бантовые или односторонние, бантовые полнят, ну, это кое-кому на пользу… новая причёска у этой… ну, ты её помнишь… а у этой новый хахаль, а муж… он опять на побережье уехал, серия репортажей… хорошо устроился. И по курортам проедется, и гонорар за серию… но пишет он хорошо… на его темы плохо писать трудно… и незачем… а бирюза опять в моде… дорогая зараза… с янтарём не сравнить… ну, так янтарь только привозной, алеманы и лупят сколько хотят…
Вино Торса подобрала мастерски. Масса небольших бутылочек, но чтоб под каждое угощение своё.
– Думаешь, «ёрш» в желудке безопаснее? – усомнилась в начале пиршества Моорна. 
– Ты в этом всё равно ничего не понимаешь, – отмахнулась Торса. – Делай как я и ни о чём не думай. И не трепещи. Что для нас, я выставила, а остальное для другой компании.
– Мг, – согласилась Моорна, расставляя бутылочки. – Ой, а это что? Шартрез?
– Ой, положи обратно. Это подарок. Кое-кому.
Моорна повертела в руках тёмно-зелёную пузатую бутылочку, посмотрела на свет. Густая даже на взгляд жидкость тяжело колыхалась за толстым стеклом.
– И вот это стоит больше шестисот гемов?!
– Это шартрез-форте, видишь надпечатку? Он ещё дороже. Он, – Торса как-то нехорошо ухмыльнулась, – для мужчин.
– Но мужчины не пьют ликёров, – удивилась Моорна.
– Этот пьют. Так что не разговаривай и клади. Безумеют они с него. И, – Торса снова ухмыльнулась, уже с явной злобой, – маньячить начинают.
– Тогда ой, – согласилась Моорна, отправляя бутылку обратно в коробку, разгороженную внутренними перегородками на ячейки. – В эту?
– Да. Пустые потом твоими черновиками набьём. Пригодятся на пикнике для растопки.
Пустеют бутылочки и блюда, приятное тёплое оцепенение охватывает тело и мысли. За окном где-то вдалеке играет музыка, показывая начало общедоступных гуляний на улицах и площадях.
– Хорошо, – вздохнула Моорна, откидываясь на спинку дивана.
– Ещё бы, – кивнула Торса. – Маленькие радости женского бытия.
Женского, не девичьего? Моорна удивлённо посмотрела на Торсу. Та поняла и кивнула.
– Да, именно так. А ты? Всё ещё нет?
Моррна вздохнула. Безжалостно наступало время откровенности, когда говорят только правду и только о том, что действительно важно. Именно этим и опасны такие посиделки. Потому и собираются на них маленькими компаниями, где все доверяют всем полностью и безоговорочно.
– Я жду. Хотя знаю, что ждать нечего.
– Некого?
– Нечего. Он не вернётся, оттуда не возвращаются. Но я всё равно жду.
Торса выразительно посмотрела на полочку над декоративным камином.
– Он там?
– Да, среди остальных. У меня нет его отдельной фотографии.
Торса встала и подошла к камину.
– Журналист? Надеюсь, не ваш бывший главный?
– Нет, что ты, – Моорна даже покраснела.
– А, ну да, с женатым да ещё многодетным крутить бессмысленно. Сколько у него было?
– У Кервина? Трое детей. Два мальчика и девочка.
– И все бастарды? – удивилась Торса. – Ладно-ладно, по новым законам это уже неважно. Не так важно. А больше вроде у вас никто не умирал.
– Он жив, – вздохнула Моорна.
– Значит, вернётся, – решительно сказала Торса. – Не возвращаются только из-за Огня. Во всех остальных случаях возможны варианты. Ладно. Он знает? Что ты его ждёшь.
Моорна пожала плечами.
– Не знаю. Вряд ли.
Торса ещё раз оглядела стоящие на полочке фотографии и вернулась к столу.
– А братец твой – большая сволочь, учти.
– С чего ты взяла?! – возмутилась Моорна.
– По роже видно, – отрезала Торса и, покатав в ладонях очередную бутылочку, решительно выпила её сразу прямо из горлышка. – Самые опасные враги, Моорна, это те, кто рядом. Они бьют внезапно и по самому чувствительному. А кто ближе родичей?
– Так новые законы…
– Новые законы – это новые возможности. Наносить внезапные удары. Бастарды теперь равны с законными. Так?
– Ну да.
– А имущественный передел всегда кровав. И подл.
– Торса, ты… у тебя…
– Ну да, – Торса оскалила зубы злой насмешкой. – Оно самое. Мать Наследника моего отца испугалась пересмотра и передела. Когда-то я ей помогла отсечь мать сестры-бастарда. Дура. Я дура. Нельзя помогать врагу. Мы договорились. Она не мешает отцу помогать мне и баловать меня. А я не выхожу замуж и не забираю приданого. Я согласилась. И всё было нормально. Мы даже где-то как-то немного дружили и радовали отца миром и согласием за семейным столом. И меня всё устраивало. Замуж я не хотела и не хочу. Потому что жениться собирались многие, но не на мне, и даже не на моём приданом, а на участии в делах отца. А зять – всегда чужак и в семейном деле не нужен. Так что и отца такой вариант вполне устраивал. А уж наследника тем более.
– Он твой брат, – нерешительно вставила Моорна.
– Я тоже так думала, – отрезала Торса. – Что у меня есть брат. А по новым законам, он не брат-наследник, а младший брат, потому что теперь старшинство в роду по времени рождения и независимо от статуса матери. И мой ребёнок окажется старше его детей. А всё наследуемое будет делиться поровну. Половина мне и половина ему. По закону. И мой муж или отец моего ребёнка по закону… Понимаешь? Я поклялась тогда перед Огнём, что не выйду замуж, а теперь…
– Ты принесла клятву бездетности?! – ужаснулась Моорна.
– Ну, ты чего, с коня рухнула?! – Торса взяла следующую бутылочку, оглядела и всё-таки не стала пить из горлышка, налила в рюмку. – Я же не в Храм ухожу. Туда без согласия отца не пустят, отец такого согласия никогда не даст, так что такую клятву у меня никто не примет. Я и первую-то приносила не в Храме, а у родового огня. Огонь свидетелем, этого достаточно. Не-ет, бездетность обеспечивается не клятвами, а очень даже… помнишь, эту философскую нудьгу? Ну, субъективность и объективность.
– Это что нам Гриб-Дождевик читал?
– Ну-да.
– Подожди, – Моорна наморщила лоб, вспоминая. – Нет, про двойственность бытия нам читал другой… Вспомнила! Профессор Арм. Из Армонтинов. Дядя Кервина, да будет ему светло за Огнём.
– Да, будет, – кивнула Торса и выпила. – Да, конечно. Вот с кем бы я закрутила. И тогда, и сейчас. С профессором. Но он и тогда был женат, и сейчас у него всё та же жена. Старая, бездетная, но любимая. Слушай, ну почему хорошие мужчины всегда возмутительно порядочны?! Ладно, так вот. Клятва субъективна и потому обратима, то есть нарушаема. А вот объективность необратима и потому не нарушаема. Так что бездетность должна быть объективной.
– Ты… ты это о чём? – не захотела понять Моорна. 
– О том самом. У меня детей не будет. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Все случайности исключены. Я могу крутить с кем хочу, как хочу и сколько хочу. Последствий не будет. Красота, а?!
– Торса, ты… тебя… Но это невозможно!
– Ещё как возможно. Этим баловались и в Тёмные века. Правда, выживали очень даже немногие. И жили потом недолго. А при современном уровне медицины… Три дня обследования, день операции, три дня послеоперационного наблюдения, три дня обследования, четыре дня реабилитации и… гуляй. Две недели стандартного курортно-санаторного отдыха на морском побережье.
– Но… но такие операции запрещены!
– У нас да. А вот там… за морем… У них это тоже не приветствуется. И для своих только по медицинским показателям. А для чужих… Всё для вас за ваши деньги.
– Ты была в Алемании?!
– Ага, – Торса уже спокойно оглядела стол в поисках недопитого и недоеденного. – Хорошо у тебя крем получился. А паштеты где брала? Не в «Магии» это точно.
– Да, в «Поднебесной».
– «Поднебесная империя» марка известная, – кивнула Торса. – Так что жить я буду долго и весело, окружённая любовью и благодарностью родичей.
– Отец… знает? – тихо спросила Моорна.
– Я не знаю, насколько он контролирует её траты, – так же тихо ответила Торса. – Деньги давала она. И проворачивала с визой и прочим тоже она. Через свою родню. Но те не из болтливых. Не в том месте работают, чтобы болтать. Так что… Отец умеет не знать ненужного. А сказала я только тебе. Чего не сболтнёшь по пьянке. Чего было и чего не было.
Моорна кивнула.
– Я понимаю.
Торса негромко пропела:
– Дама выпила вина, стала баба пьяная.
И Моорна невольно улыбнулась. Торса ещё раз оглядела практически опустевший стол и поглядела на часы.
– Точно уложились. Сейчас за мной приедут. Отец дал мне на сегодня машину с шофёром, чтобы я, – она подмигнула, – оторвалась на полную катушку. Так что…
– Я уберу, уберу, – заторопилась Моорна.
– Успеешь, – отмахнулась Торса. – А я пойду. Не хочу ему показывать твою дверь. На всякий случай.
Они вытащили наполовину опустевшую коробку в прихожую.
– Помочь? – предложила Моорна.
– Вниз всегда легче, чем наверх, – усмехнулась Торса, надевая шубу. – И тебя я тоже не хочу ему показывать. И тоже на всякий случай.
– Да, – кивнула Моорна. – Случаи бывают разные.
– Вот именно. Ты своего, конечно, жди. Огонь милостив. А про брата помни. Я редко ошибаюсь.
– Спасибо, – искренне поблагодарила Моорна.
Они ещё раз обнялись, и за Торсой захлопнулась дверь. Моорна вздохнула, готовясь к самому неприятному: уборке и мытью посуды.

*   *   *

Отредактировано Зубатка (24-01-2012 17:50:49)