Работа с документами – когда-то добровольно возложенная им на себя обязанность – оказалась весьма обременительной, но и весьма полезной. Добровольной – Орнат Ардин усмехнулся – разумеется, просьба отца, да будет тому светло у Огня, приказ для сына. Но это позволило вполне законно проникнуть не только в те тайны, о которых не говорят, но и в те, о которых не знают. И – что ещё важнее – узнавать о грядущих угрозах раньше всех. И – самое важное – практически единолично решать: когда и как узнают об этом остальные. И узнают ли вообще до того, как грянет гроза. Предупреждён – значит, вооружён. Так вот и позаботимся о собственном вооружении и безоружности врагов.
Распоряжение – ещё не приказ, никто не смеет приказывать Королевской Долине, но и не просьба – о регистрации зависимого контингента заставляет задуматься. Да, конечно, уже новые законы Крови, уравнявшие не только младших с наследниками, но и признанных бастардов с законными, были весьма многообещающими. И Королевская Долина притихла в ожидании. Кто-то срочно клеймил свои питомники, а кто-то, явно подражая Ардинайлам, их ликвидировал самым радикальным и самым простым способом. Да – кивнул, соглашаясь с собственными размышлениями, Орнат – теперь видно, что поступок Фрегора был далеко не глуп, но… это по непосредственным последствиям, а если говорить об отдалённых… Но здесь надо подождать, пока они наступят. А пока… пока приказ по Рабскому – будем хотя бы сами с собой честны – Ведомству о прекращении вплоть до особого распоряжения клеймения на основании… и так далее, по Ардинайлам, в отличие от многих других, не ударил. Некого клеймить. Никого моложе пяти лет, а, значит, и неклеймёного в подвале нет. А остальных можно без опаски предъявить любой комиссии. На купленных все купчие на месте, подшиты по датам, а на рождённых… Орнат тронул кнопку звонка на углу письменного стола и бросил, не оборачиваясь:
– Голована сюда.
Еле ощутимое шевеление воздуха за спиной обозначило появление лакея, принявшего приказ, и его мгновенное исчезновение для выполнения.
Орнат снова усмехнулся. Он не воспользовался селектором, значит, его приказ должен пройти мимо Мажордома. И подвал это, конечно, заметит, поймёт и оценит.
Возникновение Голована так же обозначилось почти незаметным дуновением.
– Список прирождённых, – Орнат говорил, не оборачиваясь. – Прозвище и возраст. По возрастам. Мне на стол.
– Да, хозяин, слушаюсь, хозяин, – голос Голована тих и почтителен ровно настолько, чтобы не нарушать традиций «Орлиного Гнезда».
И опять еле ощутимое дуновение.
Одиночество никогда не тяготило Орната, наоборот. Если удачно заслонить лицо и притвориться углубившимся в чтение или – он усмехнулся – в творчество, то можно без помех думать и обдумывать. А то и вспоминать. В том числе и то, неприятное, страшное, просто противное, но позволившее выжить. Предательство… подлость… бесчестие… Ага, конечно, благородство и честность выгодны. Твоим врагам. Змеюга позволила это себе только один раз. Когда честно и благородно, уже замужней дамой, матерью двоих детей – бастарда и младшего сына – приехала к отцу договариваться о положенном приданом. Её не ловили и не затаскивали, сама приехала. Больше она таких ошибок не совершала, но клеймо уже стояло и взрослый ошейник заклёпан на шее. Всё. Необратима только смерть… Глупости. Клеймение необратимо, а смерть… мёртвому всё равно, а живым расхлёбывать последствия. И всё же он благодарен Змеюге. За тот урок. Жестокий, но действенный. Да, именно так и надо. Один раз и на всю оставшуюся жизнь…
…Он проснулся в своей спальне, но от непочтительного пинка. Вскинулся с кулаками на обнаглевшую рабыню и услышал:
– Вставай, бездельник. На работу пора, а то выпорю!
– Ты… – задохнулся он. – Не смей!
Его безжалостно сдёрнули с кровати и швырнули к зеркалу. Высокому и большому, с подвижными боковыми створками, чтобы видеть себя со всех сторон. Он и увидел. Себя. Голого. С красным воспалённым лбом. С синим кружком клейма над переносицей. С тёмным ременным кольцом на шее. Не понял. Стал тереть лоб, дёргать ошейник. Змеюга стояла рядом и молча смотрела. Не на него. А в затянутое жёлтой фестончатой шторой окно. Он выл, катался по полу, бился об него лбом, пытался себя задушить, просовывая пальцы под ошейник. Она молчала. А когда он затих в изнеможении, заговорила негромко и будто устало.
– Жизнь и смерть раба в воле хозяина. Жизнь и смерть сына в воле отца. Жизнь и смерть человека в воле Огня.
– Отец… – он с трудом вытолкнул это слово, сглотнул и спросил уже деловито. – Отец знает?
Потому что если это сделал Орвантер, брат-Наследник, то… хотя клеймо не смывается, ошейник не снимается, но…
– А что без его слова делается? – язвительно спросила Змеюга, нет, Оринга, старшая сестра, самая старшая, любимица деда, проклеймённая отцом и братом, чтобы не делиться.
– А брат? Он же и так Наследник.
– Чем меньше едоков, тем котёл полнее, – ответила она пословицей. – А у тебя вон какая девка получилась. И здоровая, и разумная. Того и гляди сыны пойдут. Хватит. Вставай, убирай всё здесь и вниз пойдём. Одежду тебе выдам.
– Нет! – безнадёжно закричал он.
Он кинулся на неё с кулаками и получил такой удар, что потерял сознание. Умела бить Змеюга, чтоб одним ударом и наповал. И очнулся он по-прежнему лёжа на полу в своей спальне, но вместо Змеюги над ним стоял Орвантер. Стоял и молчал. И смотрел. Спокойно и внимательно, но с холодным равнодушием. Ни ненависти, ни злорадства.
– За что? – не выдержал он этого молчания.
– Чтобы стать первым, надо остаться единственным, – соизволил ответить брат-Наследник. – Моим сыновьям не нужны соперники. И внукам тоже. Лишние побеги срезают, дабы они не иссушали ствол.
Он молчал. Возразить нечего и незачем. Старые традиции Королевской Долины. Слишком многие и слишком хорошо помнили войны между родами и династиями. Достаточно рассорить род, и тот исчезнет. Бастардов-то и начали клеймить ещё в тёмные века. Чтобы не посягали, не могли посягнуть. Ибо сказано «без изъяна». А клеймо – изъян. Не мешает ни работать, ни воевать, ни плодиться. Увеличивать силу и достаток семьи и рода, не посягая – вот же привязалось словцо! – на доли законных, на место Наследника.
Орвантер ушёл, небрежно бросив ему:
– Умойся.
И он послушно поплёлся в ванную, где его уже ждала Змеюга. Молча усадила его в кресло перед зеркалом и быстрыми точными движениями сняла с него ошейник и протёрла ему лоб едко пахнущей ватой. И он стал свободным…
…Длилось его рабство недолго, никто, никогда ни словом, ни намёком не напомнил. Но он помнил. И всё понял. И когда в тот же день ему заменили всю женскую прислугу мужской, он тоже всё понял. И подчинился. Ибо второго раза не будет. Он больше, заснув свободным, не проснётся рабом. Потому что просто не проснётся вообще. И что ему с того, ссыплют его пепел в общий мешок для удобрений или заключат в саркофаг и поместят в фамильный склеп. Ему-то уже тогда стоять у Огня – Орнат снова усмехнулся – ожидая встречи с родичами. Однако, что-то Голован не спешит. Почему? Советуется? Неужели не предусмотрел? Вносит последние изменения? Или – улыбка стала зловещей – писать разучился?
Шевельнулся воздух за спиной, и на стол перед Орнатом, как сам собой, легла небольшая аккуратная стопка исписанных листов. Это их – подвальных бездельников и дармоедов – столько?! Ну тут же понял, что поторопился с гневом: просто на каждый год отдельный лист, вернее два листа – мужской и женский. Толково. Не ошибся он в Головане.
– Хвалю, – бросил он не оборачиваясь.
– Спасибо, хозяин, – прошелестело сзади.
– Ступай, – отмахнулся Орнат.
Что регистрация совместима с сортировкой, не подлежало сомнению. А это шанс сбросить надоевший и непригодный к дальнейшему использованию балласт.
Отредактировано Зубатка (04-06-2014 17:24:26)