Глава 8.
  Когда замолкают пушки...
 
   
 
  Рейд Такесики. Рейд Сасебо.
 
  Чего угодно ожидал капитан второго ранга Цукахара, командир порта Такесики, но только не этого. Понятно, что в морском сражении корабли получают повреждения и тонут. Когда на подходах к внешнему рейду показались "Акицусима" и "Сума", издали сигналящие о помощи портовых средств, это было можно понять - бой всё-таки. Буксиры были немедленно высланы к обоим крейсерам, один из которых имел уже совершенно критический крен, а второй - такой дифферент на корму, что это казалось нереальным, корабли не могли так задирать нос и оставаться на плаву...
  Пока оказывали помощь этим двум крейсерам, показался "Чин-Иен". Севший в воду носом так, что волны спокойно перекатывались через его бак. Пришлось немедленно заниматься ещё и им, а портовых средств уже катастрофически не хватало. Буксирам всё-таки удалось оттащить корабли к ближайшим мелям, чтобы выиграть хоть какое то время для их спасения и для того, чтобы снять выловленных этими крейсерами из воды, японских моряков с "Ниссина".
  Цукахара сбился с ног отдавая распоряжения, он никак не ждал такого наплыва повреждённых судов, тем более, подробней узнав о повреждениях, командир порта пришёл в полный ужас: дока, способного принять такие большие корабли в Такесики не было. А тут ещё и...
 
  "Якумо" не случайно прекратил преследование "Жемчуга", доклад, который получил его командир, капитан первого ранга Мацути, был откровенно пессиместичным: крейсер затонет в течении нескольких часов из за пробоин в корме. Нос корабля уже давно задрался вверх почти обнажив таран, но командир не думал, что всё так серьёзно. Пришлось бросив недобитого русского нахала брать курс на ближайший порт.
  Когда "Якумо" появился на подходах к Такесики, командир порта уже не сдержал эмоций. Было понятно, что сражение закончилось чем угодно, но только не победой. В результате, напряжение последних часов вылилось на его подчинённых, которые и так делали всё что могли.
  Радио с "Асамы", которое по японским мерка можно было считать откровенно паническим, добило окончательно. Капитан первого ранга Ясиро срочно требовал помощь, его крейсер тонул на подходах к порту. А где было взять Цукахаре корабли для помощи? Такесики не Сасебо всё-таки, островной заштатный порт. Ну да, место базирования третьей эскадры, но кто же расчитывал на такое?
  Однако, приказ приостановить спасательные работы с "Чин-Иеном" и "Сумой" и отправляться на помощь броненосному крейсеру был немедленно отдан. Два буксира быстро отдали концы на повреждённые корабли и устремились к дымку на горизонте. Слишком поздно... Им удалось подобрать только несколько десятков моряков с "Асамы". Из нескольких сотен её экипажа.
 
  Когда на рейд Сасебо вполз "Идзуми", это тоже никого особо не удивило: на войне как на войне. К крейсеру поспешили портовые суда, чтобы помочь поскорее отбуксировать повреждённый корабль к месту ремонта. Но то, что наблюдали служащие главной базы "Объединённого Императорского Флота" потом... Наверное, это запечатлелось в их памяти до конца дней...
  Основные силы флота подходили к Сасебо. В первую очередь в порт пропускали тех, чьё состояние было наиболее угрожающим. На рейд втянулись "Идзумо", "Адзума" и "Сикисима". Наблюдающим с берега казалось чудом, что в таком изуродованном состоянии корабли могут ещё держаться на воде. Севший носом "Читосе" с одной трубой уже не производил особенного впечатления, остальные подходящие к порту корабли были хоть и побиты, но особо удручающего впечатления не производили.
  Но как же их было мало! Где остальные?
 
  Адмирал Того с мостика "Тацуты" мрачно взирал на остатки Объединённого флота втягивающиеся на рейд. Мысли у него были самые что ни на есть невесёлые:
  Сражение проиграно. Проиграно, даже если представить, что миноносцам ночью несказанно повезёт и они утопят два-три корабля русских - у тех всё равно останется достаточно броненосцев, чтобы разгромить японский флот в следующем сражении. Проигран не только сегодняшний бой, проиграна война. Месяц - и русские станут полными хозяевами Японского моря, поставки сухопутной армии на материк станут невозможны. А виноват во всём он, адмирал Того.
  Где и когда сегодня он ошибся? В который раз адмирал вспоминал сегодняшнюю схватку двух флотов и не мог представить, когда можно было бы поступить иначе, принять решение отличное от того, которое было принято. И всё время возвращался к мысли, что ничего сделать было просто нельзя. Невозможно было имеющимися силами победить сегодняшних русских, которых было просто слишком много. И не просто много, они были непривычно стойкими, инициативными, достаточно гибко маневрировали, смело атаковали и очень прилично стреляли. И, несмотря на небывалое мужество японских моряков, победить противника сегодня было просто невозможно. Несмотря на то, что броненосцы атаковали вдвоём шестерых и небезуспешно, несмотря на то, что малые устаревшие крейсера шли на новые броненосцы противника и умудрялись выводить их из строя... Несмотря ни на что.
  Победить сегодня было невозможно. Разумом адмирал Того понимал, что ему не в чем себя упрекнуть, но легче от этого не становилось. К тому же постоянно давила мысль о том, как он будет докладывать о поражении императору и министру. Каким презрением окатит флот армия... Невозможно было найти слова, которые позволят им всем понять, что и флот, и сам командующий сделали для победы всё, что в человеческих силах и даже больше... Не поймут и не воспримут. Чтобы понять, нужно было пройти через ад этого боя, побыть среди огня, взрывов, визжащих осколков, волн, захлёстывающих пробоины... Испытать всю ту безысходность от невозможности опрокинуть в волны всех этих бронированных гигантов противника, которые неумолимо и безостановочно засыпали своими снарядами его корабли.
  Ведь он не дал себя обмануть имитацией прорыва вокруг Японии, вычислил время и место истинного прорыва, перехватил русских в самом благоприятном для себя месте. Для победы было сделано всё. Командующий Объединённым флотом не ошибся ни разу. Хотя...
  Одну ошибку Того всё-таки совершил. Не сегодня. В сентябре, когда порт-артурскому отряду удалось перехитрить японцев и проскочить на соединение с Рожественским. Наверное всё решилось именно тогда...

- Неужели получилось! До последней минуты не верилось, - Эссен совершенно несолидным образом, по мальчишески навалился на фальшборт, - Василий Михайлович, а вы были уверены в успехе?
- Да подождите, Николай Оттович, ещё ночь впереди. Миноносцев у японцев ой как много!
- Боитесь, что накаркаю? - весело посмотрел каперанг на Соймонова, - Да впервой что ли нам сквозь миноносцы продираться. А тут не Артур - открытое море, пойди найди нас в темноте, тем более, что без огней мы ходить научились. Неет! Вот уж миноносцев я не сильно боюсь.
- А чего сильно?
- Да не знаю даже. Может бардака нашего непобедимого. После боя запросто приборы могут вместо того, что положено год рождения микадо показывать. Разбредёмся в темноте. А то и тараном друг другу в борт угодить можем.
- Ну вы уж слишком сгущаете краски. Всё же главное сделано, идём во Владивосток. С победой идём.
- Вы думаете? - прищурился Эссен, - уверены, что наш успех можно назвать победой, которая изменит ход войны?
- Но как же... - Соймонов даже не смог сразу найти слов
- Ну вот пришли мы во Владивосток, Василий Михайлович, что дальше? Мало у нас "инвалидов", а то и вообще "калек" среди кораблей? А док там один. И выстроится туда здоровенная очередь. Можете прикинуть через какое время все или почти все суда будут боеспособны? А у японцев судоремонтных заводов больше, чем повреждённых кораблей. Месяц - и они снова хозяева моря. Нужно заключать мир как можно скорее. Кстати о том, что у нас погреба практически пустые вы помните? Или уверены, что во Владивостоке склады так и ломятся от снарядов подходящих калибров? Вот на что угодно спорю, что только когда мы бросим якоря в Золотом Роге, только тогда в Петербург пойдут телеграммы с просьбой эти снаряды нам доставить. И пока их найдут, соберут и отправят... Пока они дойдут по ниточке Транссиба... А ведь и для армии грузы возить надо. Месяца полтора, не меньше.
- Но ведь тогда мы не успеем вернуть потерянное в войне, - лейтенант чувствовал себя как обманутый ребёнок, - Для чего тогда было всё? Ради чего был прорыв, походы, бой в конце концов?
- Ради чего? Ради чести России, ради чести её флота, господин лейтенант и кавалер! - у Эссена задёргалась от волнения щека, - Василий Михайлович, мы с вами люди хоть и военные, но должны, чёрт побери, видеть дальше дульного среза пушки. Неужели мне надо вам объяснять в какую пучину позора рухнула бы наша Родина, если бы наши корабли остались в Артуре и достались японцам? Неужели непонятно, что балтийская эскадра без наших броненосцев была бы разгромлена? Как стали бы относиться к России в мире после этого? Да мы скатились бы, на уровне международной политики, в разряд таких стран как Португалия или Сиам. Неужели вам это непонятно?
- Да что вы, Николай Оттович, такие вещи даже я понимаю. Но обидно же - победили и нате вам! Всё без толку.
- А вы каких бы итоговых результатов нашей, честно будем говорить, "полупобеды" ожидали?
- Ну вернуть Артур, Манчжурию...
- Да? А зачем?
- Ну как... Наши ведь территории...
- И много мы с этих территорий имели? Насколько мне известно, русское золото текло сюда рекой и почти никакой отдачи. А как к нам относились китайцы, помните? Помните! Мы там чужие, Василий Михайлович, нас там не любят. Что и продемонстрировали не раз. И то, что японцев, после их зверств ненавидят ещё больше - слабое утешение. Вот и оставить бы японцам эти проблемы, пусть сами мучаются и с хунхузами воюют.
- Но ведь Артур - незамерзающий порт. Где ещё нам взять на Дальнем Востоке такую базу для флота?
- Да нигде, пожалуй. Петропавловск разве что, но связь со страной там уж очень несерьёзная.
- Ну вот видите! А нам ведь необходим незамерзающий порт на Дальнем Востоке.
- А зачем, позвольте спросить? Нет, не помешал бы, конечно. Но какой ценой? Для чего он так необходим? Сколько золота вгрохали в Дальний? Для чего? Манчжурскими бобами торговать?
- Ваше высокоблагородие! - взлетел на мостик матрос, - Там... Дохтур приказали передать... Старшой отходит...
- О господи! - вздохнул Эссен, и они вместе с Соймоновым перекрестились, - Василий Михайлович, я отлучиться сейчас не могу. Сходите пожалуйста в лазарет, попрощайтесь с Аполлоном Аполлоновичем от всех нас.
- Конечно, Николай Оттович, - лейтенант, надев фуражку, пошёл вслед за посыльным.

Наверное ещё и через дефис?
Неужели всего 2 косяка в отрывке?

Но Василий опоздал. Тело Дмитриева уже было накрыто простынёй и Александровский только покачал головой в ответ на вопросительный взгляд лейтенанта.
- Неужели так быстро? - недоумённо спросил Соймонов врача.
- Совсем не быстро, Василий Михайлович. Несколько часов он на морфии был, и представить страшно, что бы испытал Аполлон Аполлонович, если бы находился в сознании. Почти половина поверхности тела - сплошной ожог. Сразу было понятно, что не выживет.
- Но почему? Почему так быстро? Да и вообще почему? Ведь поражена была только кожа...
- А кожа такой же орган, как печень или почки. Причём самый большой и тяжёлый орган нашего организма. И если она не функционирует - долго не прожить. Это конечно не сердце, мозг или лёгкие, отказ которых вызывает немедленную смерть, но если кожа не будет выполнять свои незаметные нам функции - тоже долго не прожить... Хотя... Я конечно "украл" у него несколько часов жизни. Несколько часов адской боли. Морфия было слишком много, сердце не выдержало. Но надеюсь, что Господь простит мне это. Извините, Василий Михайлович, у меня полно раненых... Проститесь так, не открывая лицо покойного. Честное слово, лучше запомнить нашего старшого таким, каким вы его видели раньше.
  Василий не стал спорить и, перекрестившись над телом Дмитриева, поднялся на палубу.
 
- Ты чего такой смурной, тёзка? - окликнул лейтенанта на палубе Черкасов.
- Дмитриев только что скончался.
- Господи! Прими душу раба твоего Аполлона! - перекрестился артиллерист, - Прекрасный человек и офицер был. Мучался?
- Да без сознания всё время. Под морфием.
- Давай помянем старшого, - в руках Черкасова появилась фляжка.
  Ароматный коньяк обжёг горло и тёплыми струями разбежался по всему телу. Василий остро почувствовал как он голоден, ведь с самого утра во рту не было маковой росинки и есть захотелось совершенно зверски.
- Надо бы в буфет заглянуть.
- Забудь про буфет и камбуз - разнесло и то, и другое. Теперь будем на консервах и сухарях до самого Владивостока. Ну, ещё по глотку?
- Нет уж, уволь. Натощак могу окосеть, а мне ещё в проводах копаться. Хоть прожекторы чинить и не придётся, но разрывов в проводке столько, что самому страшно. Да и тебе не советую.
- Да ладно тебе! Чего с нескольких глотков будет? Матросам и то чарку раздали. Эххх!
- Кстати! Хочешь развеселю? Слушай: Расходимся мы уже с "Асахи" и прилетает нам в разлуку аккурат в элеватор кормовой башни. В момент подачи заряда наверх. Естественно - фонтаны огня и в башню и в погреб... Ну и как ты думаешь, почему мы ещё живы и не на дне?
- Вероятно в башне уже ни снарядов, ни зарядов не было, ну а погреб наверное затопить успели. Так?
- Почти угадал. Про башню - точно, а погреб никто не затапливал. Просто он был такой же пустой, как и башня над ним. Представляешь? На пару минут бы раньше такое попадание, и всё! Так что делать мне пока особенно нечего - в кормовой башне погреба под метёлку выстреляли. В носовой с десяток снарядов осталось - благо ствол там один. Но она заклинена и стрелять не способна. Сейчас шестидюймовые таскают с правого борта на левый, а то там тоже почти ничего не осталось. Так не будешь? Хороший ведь коньячок!
  Василий мотнул головой и снова направился в низы броненосца. Предстояло долго и упорно копаться в проводке, чтобы к следующему дню наладить хоть какие-то возможности боевого освещения.
  Не повезло, однако. Повалило броненосец в развороте совсем некстати. И совсем некстати попался Василию под ботинок тот ошмёток, на который угораздило его наступить в неподходящий момент. И понесло обалдевшего лейтенанта прямо на развороченное недавним взрывом железо. Соймонов, нелепо взмахнув руками, ударился грудью об хищно выставившую шипы разорванной стали переборку. Только боль... Василий успел почувствовать только боль...
- Прекратите, господин лейтенант! - пощёчина не то чтобы привела Соймонова в чувство, но всё-таки частично вернула в этот мир. В лёгком тумане Василий видел лицо Александровского.
- Счастлив ваш бог, Василий Михайлович, - врач дружелюбно улыбнулся своему пациенту, - ещё чуть-чуть - и не беседовали бы мы больше с вами. Ребро вас спасло. Грудная мышца распорота, но внутрь железо не проникло. Пару- тройку дней поболит, а потом как новенький будете.
  А сейчас - спать!
- Какой там спать! - попытался возразить Василий...
- А ну молчать, пациент! - доктор и друг стал неожиданно суровым, - это там, в бою, вы старший специалист. А здесь я для вас главнее всех адмиралов вместе взятых, понятно? Только попробуйте мне тут свой гонор демонстрировать. Ни секунды не сомневаясь доложу Николаю Оттовичу. И зря думаете, что он примет вашу сторону.
  Соймонов скрипнул зубами и оставил пререкания. На глазах выступили слёзы. Не столько от боли, сколько от обиды: надо же было так глупо и нелепо влипнуть. Смеяться ведь будут - на ногах устоять не смог. Офицер, чёрт побери!
  А грудь действительно здорово болела, даже дышать было больно пока не стал действовать укол морфия, сделанный доктором. Чертовски хотелось повернуться на правый бок, но пока организм весьма остро реагировал на любую попытку пошевелиться. Пришлось лежать на спине.
  Несколько минут Василий пытался "собрать в кучу" разбегающиеся по углам сознания мысли, вспомнить сегодняшний день... Безуспешно. А потом пришёл милосердный сон.
  Уже засыпая Соймонов слышал мольбы комендора Малинина, лежавшего на соседней койке с развороченным животом: "Доктор, Христом-Богом прошу! Помогите до Владивостока мне дотянуть! Чтобы не в море, чтобы в российской земле моя могила была"...
  Александровскому действительно было не до лейтенанта с его хоть и болезненным, но не угрожающим жизни ранением: почти весь бой в лазарете было скучно ("Пересвет" почти не обстреливался), а вот потом, на протяжении часа, раненых поставляли десятками. И каких раненных! Дальномерщику Харитонову вырвало полбока и наружу проглядывали белые рёбра, комендору Гузееву разворотило пах и он орал от боли до тех пор, пока ему не вогнали убойную дозу морфия, барабанщик Скворцов лишился глаз. Огромное количество обгорелых, из которых многим можно поставить диагноз: "не жилец", но облегчить их последние минуты было необходимо...
  Некоторые бредили и в помещении лазарета регулярно раздавалось что то типа: "Наводить по "Асахи"! Стрелять бронебойными!".
  Работа корабельного врача по сравнению с его сухопутным коллегой - ад и ювелирное мастерство: постоянно качается хирургический стол, раны такие страшные и обширные, что даже смотреть жутко, пациенты прибывают зачастую десятками после каждого удачного попадания противника, квалифицированных помошников практически нет...
  Но работали. Справлялись. И вытаскивали из могилы тех, на кого Смерть уже вроде бы наложила свою костлявую лапу...