О МАТЕ, ПЕРДЕЖЕ И ПРОЧИХ НЕПОТРЕБНОСТЯХ В ВОЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ.
«Непотребность» - очень интересное слово. Не потребно. То, что не надо. Вот покушать – это потребность. А вот обратный процесс – уже непотребность. Вернее, не так – потребность, но интимная. Такая, что только для себя. Сладко пожрать можно и на публике. А вот сладко посрать на площади как-то моветон. Да ладно бы окружающие! Процесс сей, пожалуй, интимнее секса. Там, как правило хоть один партнер да нужен. А тут нет.
Вопрос-то в чем? Допустима ли «непотребность» в художественной литературе?  Могут ли герои материться в прямой речи? А может ли автор использовать в своей речи «непотребности»? Между прочим, это две совершенно разных вещи – прямая речь героя и авторская речь самого писателя. Помните, знаменитое? «Красота спасет мир»? Согласны с Достоевским? А ведь это не он сказал. Это сказал, прикалываясь, восемнадцатилетний вьюнош – школота! Ипполит Терентьев.
«Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасет «красота»? Господа, — закричал он , громко всем, — князь утверждает, что мир спасет красота! А я утверждаю, что у него оттого такие игривые мысли, что он теперь влюблен.
Господа, князь влюблен; давеча, только что он вошел, я в этом убедился. Не краснейте, князь, мне вас жалко станет. Какая красота спасет мир. Мне это Коля пересказал... Вы ревностный христианин? Коля говорит, что вы сами себя называете христианином.
Князь рассматривал его внимательно и не ответил ему»
А что тут дурачку ответишь? Красота… Она ведь разная. Вот идет нагламуренная девушка. Красива? Несомненно. Одна линия бедер чего стоит. Спасет ли линия бедер мир? Посмотришь ей в глаза – а там адская бездна. И тоже красивая, по-своему…
Стоит подумать, что говорил Достоевский и почему его не так поняли? Ведь чистая красота по Федору Михайловичу ведет как раз в бездны ада…
«Князь рассматривал его внимательно и не ответил ему»
Вот в этой ключевой фразе, на мой взгляд, вся философия и психология нормального человека. Дурак способен задать такой вопрос, на который не смогут ответить сотни мудрецов.
А что такое нормальный человек? Кто это вообще такой?
Я не знаю. У меня нет ответа на этот вопрос. Потому как нормальных людей я еще ни разу не видел. Мы все ВНЕнормальные. У каждого свои тараканы и чем ближе породы этих тараканов, тем ближе мы. А нормы-то не существует… Есть некие правила приличия, дабы уж совсем в стадо не скатываться, их приходится соблюдать.
И вот случается страшное.
Что самое страшное в жизни? У каждого свое.
У меня это война.
Война не передвижение юнитов на мониторе. Не чьи-то там книжки. Не перепост прикольных фотографий.
Война это вонь, грязь, кровь и немного героизма.
Когда-то Булгаков сказал. Что беда не в том, что человек смертен, а в том, что он смертен внезапно. Именно на войне вот это «ВНЕЗАПНО» ощущается каждым. Не важно, это рядовой Ваня в боевом охранении или маршал Георгий Константинович в далекой Ставке. Или вообще – боевая подруга пехоты Машка с санбата, которую через ляжку комполка… Смерть на войне всегда рядом и всегда непредсказуема.
«Смерть и любовь» - единственное, о чем стоит писать. Остальное – ажурчики и бантики. Именно война является квинтэссенцией человеческого бытия. Здесь и сейчас. Потому как завтра уже не будет, а вчера уже не вернется. В такие моменты обостряется все. Нет времени на политесы, на цензуру, на рефлексии.
Человек, в этот момент, отбрасывает наносной шлак, одновременно превращаясь и в животное, и в ангела. Вот такая диалектика. Как зверь, он хочет выжить, бурчит живот, стараясь избавиться от лишнего. Но выйти из этого животного состояния человеку дается только один шанс – пересилить себя и в один, какой-то неуловимый момент, лечь человеком на амбразуру и встать ангелом над ней.
Амбразура – это не обязательно плюющаяся свинцом смерть. Амбразура – это и пронести на руках сорокалитровый термос с супом. На руках – потому как лямку перебило осколком. Сам цел – а лямку перебило. Так бывает. Война это совокупность самых диких случайностей. А вот можно бросить термос и обратно, до кухни. За новым. А ведь парни там тебя ждут. Амбразура ли эта лямка? А донести на руках сорок литров – это подвиг? По мне – да. Пусть даже этого никто не заметит.
Как себя ведет человек в ситуации войны? Пусть над ним не свистят пули, не грохочут разрывы, не бьет над ухом КПВТ или ШКАС. Но она вот, рядом. Даже не так. Она внутри. Война, она, всегда внутри.
Человек в этой ситуации всегда антицензурен. Ему некогда выверять по лекалам факультета культурологии свое поведение. Ему насрать на все, но лишь бы не в штаны.
А потом он возвращается домой…
Ему надо рассказать о том, что он видел. Кому? Как? О чем?
Можно за стаканом одноклассникам.
А можно и написать.
И вот тут встают два вопроса.
Первый вопрос – зачем?
Действительно, зачем пишет солдат о прошлой войне?
А у меня есть ответ на этот вопрос.
Да, он хочет поделиться, он хочет рассказать о… О невыносимой легкости бытия, сконцентрированной в одну секунду и в пару метров окопа. Но это лишь причина рассказа. Цель – в другом. Цель, она на мушке, а причина на спусковом крючке.
Цель военной прозы, написанной солдатом – мир. Хотите мира? Читайте «окопную» литературу. Это самые гуманистические, самые антивоенные, самые пацифистские книги. Я не знаю ни одного солдата, который прошел бы войну и любил бы войну. Пусть даже он возвращается на нее снова и снова. В мыслях или по контракту, не важно. Он ее ненавидит.
Усатые мальчики, коллекционирующие модели массогабаритные и военные цитаты «к случаю», презрительно усмехнутся. Они любят войну, как девственники любят женский пол. Для них «Секс» это «Плейбой», а «Война» это черно-белые фотографии с приколами. Мальчики правы. Такая войнушка это прикольно, ржачно и интересно. «Война» на мониторе отличается от реальной войны именно так, как порнозвезды от женщины. Порнозвезды красивы, но плоски и холодны. Не верите? Проведите рукой по монитору… Он плоский и холодный, в отличие от жены, не всегда ласковой, но всегда любимой.
Так же отличается война от «Войны». Легко рассуждать о преимуществах СВТ перед «Маузером», когда все это ты держал в руках лишь в музее. Сложно об этом рассуждать, когда пулеметной очередью било по брустверу так, что ты не мог высунуться и стрелял наугад через облако пыли, зажмурив глаза.
- Из чего ты стрелял?
- А я не помню.
- Сколько ты убил?
- А я не видел.
И солдат начинает рассказывать…
Мат, кров и грязь.
Но как об этом рассказать? Именно это – второй вопрос. Первый был о цели, второй о средствах. Как?
В принципе, есть три способа рассказать о войне.
Способ первый: выспренне-девственный.
Так любили писать немецкий милитарист Юнгер и советский писатель Шпанов.  Мир готовился к новой войне, нужны были новые герои, социальный заказ, все дела… «Ди ерсте колонне марширт!», «Китайские товарищи цветами встречают советские мирные трактора!».
«Танковый тележка плен бушты, война ек, чилим бар!» Тойфель его знает, на каком языке это было, но нравится сама фраза.
Война ли это? Да, война. Ту, которую рисуют усатые мальчики. Та, которой в реальности не существует.
Способ второй. Классический.
Надо ли напоминать Ремарка и Симонова? Собственно, этим все сказано.
И, наконец, способ третий. Максимально реалистичный.
Я бы даже сказал, гиперреалистичный. Есть такой стиль в живописи, почему его не может быть в литературе? Своего рода, это сгущенное молоко. Да, есть пафосная пахта – одноразовая и пустая, есть классические сливки на все времена, а есть и сгущенка. Ее трудно есть. Она слишком… Она слишком мощная, чтобы стать классикой или пахтой.
Но она правдивее.
Она честнее.
Сколько копий было сломано вокруг одной из лучших армейских повестей современности – «ЗАБудь Вернуться Обратно» Алексея Сквера? Можно из обломков дом построить. И тут публикация давних рассказов Дениса Бутова опять вызвала волну обсуждения на «Росписателе». Можно ли о войне писать – ТАК? Так, чтобы было противно и, одновременно, интересно? Да, лично мне противно от той войны. Или это не то слово? Нет, тут не страшно, не ужасно, не экстремально. Тут, для меня, именно противно. Вот от этих слов:
«Судя по развороченной груди и остекленевшим открытым глазам, помощь ему уже не нужна. В общем, он был не самым плохим лейтенантом из всех, кого я видел. Вот оскаленно-бородатая камуфлированная фигура на мушке и длинная-длинная, патронов на двадцать, очередь. Ладони, измазанные садыковской кровью, липнут к цевью».
От чего противно? А вот от липких рук. Ни один завсегдатай исторических форумов такое не сможет придумать. А кровь, она, правда, липкая, хуже сахарного сиропа. Волосы потом хрен отмоешь, от крови. От крови командира, в данном случае. Не самого плохого, что видел герой рассказа.
Вас мат коробит?
А липкие от крови руки не коробят? Читайте тогда немецкого Юнгера.
Не, правда вы думаете, что в окопах пахнет фиалками? Ну, думайте, жалко что ли. На мониторах, в игрушках, оно виднее, конечно.
Но, прежде чем, кривить лицо, ответьте сами себе – не мне! – на простой вопрос, который я уже задавал.
А какова цель солдата, который пишет про липкие руки?
Его цель - война.
Чтобы читателю стало противно от войны.
Война начинается там, где ее забывают. Не про нее забывают, а ее забывают.  Прикольно, когда горит танк на мониторе. Неприкольно, когда мелкие осколки костей, мозги и кровь друга на твоем лице. Осколки острые как бритва. Мозги пресные. Кровь соленая. Это неприкольно. Это антивоенно. 
Именно поэтому, лично я считаю, что книги о войне должны быть именно такими. Страшными. Противными. Не для развлечения.
Именно тут цель оправдывает любые средства.
Читателю нравится, когда он сидит в теплой ванне и ему нервы щекочут?
Читатель, это тебе на порносайт.
Лично моя цель, чтобы ты блеванул от моих страниц. Чтобы ты мог сказать только одно слово после книги: «Бля!». И заткнулся на пару дней, глядя на жену и детей другим взглядом. Взглядом человека, который прошел через войну и знает цену жене и детям. И, при этом, вздохнув, пошел бы их защищать. Ценой своих распоротых кишок и запаха свежей собственной мочи. Война, она такая…
Не допустить войны, но идти на войну. Такая вот мужская доля. Такая вот диалектика.
Не так давно меня упрекали в «излишней натуралистичности». За один единственный эпизод.
Немецкие танкисты. Делать вечером нечего, отдыхают. Собираются вечером на соревнование. Соревнование по пердежу. А вот так вот. Изображают переключение передач, приподымаются и пердежом показывают: первая скорость, вторая, третья… А вот и задняя передача. Ой, сколько я наслушался. Ладно бы выдумал. Ан нет. Это мемуары, переводные. К вопросу о подлинности – это к редакторам: Г. Пернавскому и Н. Аничкину, издательство «Яуза».
Я более чем уверен в подлинности мемуаров: я еще и не такое видел в замкнутом мужском коллективе. У меня-то язык повернется, уши у вас в трубочку не свернутся? Помните поговорку: «Солдат тот же ребенок, только хер большой»? Вы порносказки в лесу у костра в мужской компании не слыхали? Как-нибудь расскажу, ага…
Стоит ли об этом писать?
Конечно. Смотри вопрос первый. Цель. Зачем и о ком я писал? О немцах лета 1941 года. Каких я хотел изобразить? А вот таких культурных свиней и хотел изобразить. Средства подобрал соответствующие, из самих же немецких воспоминаний. Интересно, кого оскорбит описание поведения культурных немецких солдат, которые на глазах хозяйки украинской избы будут ссать под иконой, отвлекаясь от разговора на тему: «Какой чернозем плодороднее: Полтавский или Вестфальский?».
И ни на йоту я не отступлю от своего замысла – показать немецкого солдата как грабителя, ведущего...  Этакую смесь альбигойского крестового похода и завоевания Дикого Востока. Симпатичного такого солдатика, с чубом, улыбчивого, с личными переживаниями и чувствами.
Разбивающего прикладом пальцы русскому ребенку, после чего сочиняющему любимой Урсуле милое письмо.
Пусть читателю будет противно. Это изнанка жизни, та самая бездна, в которую заглядывать страшно. Ибо затянет и сожрет. А потом выблюет, не задумываясь.
Потому как война другой не бывает.
Точка.
А мат? Да хуй с ним, с матом…

А я никогда не писал для удовольствия читающего.