I. Тевтонский вариант.
«Нет, нет, нет! Этим летом они прорвутся
и под рев духовых оркестров и глокеншпилей
с развевающимися на них волчьими хвостами
пройдут гусиным шагом по парижским бульварам.
Точно так же, как это было в прошлый раз.
Они профессионалы, мистер Верни, и уж что-что,
а военное дело знают, как свои пять пальцев».
Э. Майрер. «Однажды орел».
Залитый ярким летним солнцем город выглядел празднично, и даже траурный перезвон колоколов православных церквей воспринимался как приветствие высокому гостю. Толпы людей, приветственные крики на cербско-хорватском, блестящая парадная форма стоящих в оцеплении полицейских, нарядные мундиры сидящих в машинах добавляли мажорные нотки в эту картину. И никто из пришедших восторженных верноподданных, да и сами ехавшие в автомобиле гости совершенно не думали о том, что выбранный для посещения боснийского города Сараево день не совсем подходил для празднества. В этот день, день Святого Вита, он же на сербском - Видовдан, сербские войска были разбиты турками в битве на Косовом поле и на югославянские земли опустилась тяжелая длань турецкого ига. Это был траурный день для большинства сербов. И вот, словно провоцируя их, австрийские войска устроили маневры у самой границы сербского королевства, а наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц-Фердинанд решил посетить Сараево именно 28 июня, в Видовдан. Это оскорбление национальных чувств не прошло безнаказанным, сербские террористы уже стояли на пути кортежа с бомбами и браунингами наготове. Первое покушение кончилось неудачно, бомба, отбитая самим эрцгерцогом, покорежила машину с кортежем и оцарапала осколком шею жены Франц-Фердинанда. Но второе завершилось полным успехом. Гаврило Принцип, серб по национальности и босниец по месту рождения, член организации «Млада Босна», боровшейся против оккупации и аннексии Боснии австрийцами, двумя выстрелами тяжело ранил эрцгерцога и его жену. Франц-Фердинанд и герцогиня Хотек были перевезены в резиденцию губернатора, где они умерли не более чем через час после ранения. Как ни странно, ликование по поводу гибели наследника престола в высших кругах Вены, где эрцгерцога ненавидели за его жену - чешку, за дружбу с кайзером, за стремление провести реформы, было едва ли не сильнее, чем в Сербии. Даже похоронены были убитые не в усыпальнице династии, да и похороны прошли по низшему разряду.
Многим тогда казалось, что гибель эрцгерцога, с личностью которого связывали планы экспансии Дунайской монархии на славянские земли востока и балканского полуострова, отодвигает угрозу войны. Но эти надежды оказались тщетными…
Так началось то, что впоследствии во многих странах получило название Великая Война.
Вы вернетесь до того, как на деревьях упадут листья
Эта война положит конец всем войнам. И следующая тоже.
Дэвид Ллойд Джордж.
Кайзер Второго Германского Рейха и король Пруссии Вильгельм Второй был очень импульсивным человеком, что часто приводило к неожиданным и несвоевременным поступкам, вызывавшим негласное осуждение свиты и дипломатические конфликты. Вот и сейчас первая реакция на полученное известие была именно такой – бросить регату, срочно вернуться в Берлин и отправиться на похороны эрцгерцога.
Но при всех недостатках характера Вильгельма, он никогда не забывал о своей основной цели – сделать из Германской Империи сверхдержаву. Двадцатый век в его представлении должен был стать Германским Веком, веком доминирования германской империи, германского народа и германской культуры. Решение этой задачи было, с точки зрения кайзера, простым и очевидным. Его озвучил великий деятель германской нации Бисмарк в своей речи прусскому парламенту : «Великие вопросы времени будут решаться не речами и резолюциями большинства…- но железом и кровью». Так считал человек, ставший одним из основателей государства, и кайзер полностью разделял его взгляды, справедливость которых подтвердилась в 1866 - 1871 годах. Поэтому основной заботой Вильгельма за время его правления было укрепление инструментов для воплощения решения в жизнь – армии и флота, и если армия досталась ему от деда, то флот был поистине его детищем. Даже регата, которую прервало печальное известие, была посвящена популяризации флота.
Поэтому пока яхта «Гогенцоллерн» неслась по Северному морю от норвежских фиордов к германским берегам, Вильгельм обдумал все, связанное с гибелью лучшего союзника Германии и его друга, наследника австро-венгерского престола, с которым было связано столько планов. За спинами сербских террористов, кайзер был готов поклясться чем угодно, стояла Сербия, сборище славянских разбойников, препятствующее проникновению германской культуры на Балканы. Теперь появилась возможность устранить это препятствие. И если Россия с Францией попробуют защитить своего сателлита, то и пустить в ход «главный довод королей». Война? Почему бы и нет, если она позволит достичь заветной цели. Условия для Германии, как докладывали ему, самые благоприятные. Германская армия закончила реорганизацию. Кильский канал реконструирован, флот может свободно маневрировать линкорами между Северным и Балтийским морями. Соотношение сил на море благоприятное и позволяет надеяться, что Англия, обремененная своими внутренними проблемами, устрашенная мощью его флота, не закончившая переговоры с русскими, вероятнее всего, займет ту же позицию невмешательства, что и во время боснийского кризиса и балканских войн. Укрепление российской армии только началось, французская армия не сможет сопротивляться германской. Пока русские отмобилизуют свои силы, пройдет не менее шести недель. За это время его победоносные армии разгромят французов и займут Париж. Потом короткий удар на Востоке и все. Осталось подтолкнуть австрийцев к более жестким действиям и бросок на Балканы может стать первой ступенькой к будущему величию Германии. С таким настроем Вильгельм спустился с борта яхты на землю Германии. Не зря он поздоровался на Берлинском вокзале с графом Эйленбургом со словами: «Теперь придется начинать». Даже решение правительства, запрещающее его поездку на похороны Франца-Фердинанда «чтобы не обострять обстановку», кайзер воспринял удивительно спокойно. Его занимали совершенно другие заботы. Поэтому на прочтенном перед встречей с канцлером докладе посла Чиршки, против слов о том, что в Вене желают «раз навсегда основательно свести счеты с сербами» было кайзер написал: «Теперь или никогда. С сербами надо покончить, и именно сейчас». В Вене еще раздумывали над конкретными действиями, а в Берлине уже было все решено. Незаметно, но неотвратимо Европа стала на путь, ведущий к войне. И если правящие круги еще задумывались о происходящем, то низы продолжали оставаться в блаженном неведении. Даже когда 5 июля Германия заверила Австро-Венгрию в полной поддержке, когда прибывший в Санкт-Петербург премьер-министр Франции Пуанкаре наблюдал прохождение русской императорской гвардии, марширующей под «Лотарингский марш », каждый аккорд которого невидимой пощечиной бил по щеке присутствовавшего на параде германского посла, обыватели продолжали заниматься своими маленькими мирными делами, а военные – жить по привычкам мирного времени.
В офицерском клубе второго уланского фон Кецлера полка, в десяти километрах от французской границы, собравшаяся компания молодых офицеров спокойно распивала пиво и вино, и делилась своим планами на лето. Кто-то собирался в отпуск, другие, оставшись в строю, планировали, к кому из окружающих землевладельцев на этот раз попадут в гости во время летних сборов. Играли в скат по маленькой. Азартные карточные игры и большие ставки в клубе запрещались, но такие маленькие нарушения правил негласно разрешались и даже поощрялись начальством. Никто не думал о войне и появление взволнованного лейтенанта Веделя, сообщившего о прибытии его матери, проживающей в Померании, стало для всех большой неожиданностью. Настолько большой, что оторвались от игры самые заядлые картежники.
- Представляете, господа, она решила успеть встретиться со мной до начала войны, - взволнованно рассказывал лейтенант, выпив заказанный им бокал вина, словно воду.
- Какая война? С кем? С чего это она так думает? – раздались пораженные возгласы.
- Господа, господа, спокойнее. Дайте Гуго отдышаться, - прервал расспросы подавший бокал молодой, стройный лейтенант с усами «а-ля кайзер».
- Манфред прав, господа, - поддержал его эскадронный командир, ротмистр фон Шрамм. – Дайте господину Веделю отдышаться, - и, обратившись к стоящему неподалеку вестовому, добавил, - Принеси к нам бокал пива для лейтенанта.
Ведель сел и, не дожидаясь, пока принесут пиво, начал рассказывать., что его матушка считает войну неизбежной, потому что об этом уже несколько недель твердят все газеты, все ее знакомые. Австро-Венгрия хочет отомстить сербам за убийство наследника престола, она предъявила им грозный ультиматум, но этих славянских разбойников поддерживает Россия, чей национализм ни за что не потерпит такого унижения, как сейчас. Россию, без всякого сомнения, поддержит и ее союзница, Франция, стремящаяся взять реванш за семьдесят первый год.
- Ерунда, - резюме командира все субалтерн-офицеры встретили напряженным молчанием. – Полная ерунда. Если бы все обстояло так, как считает ваша матушка, мы бы уже не отдыхали здесь, а занимались подготовкой полка к маршу. Вы думаете, наш Генеральный Штаб, или кайзер допустили бы такую беспечность накануне надвигающейся войны? Вот увидите, все кончится так же, как и во всех случаях до этого. Державы сделают грозный вид, обменяются нотами, дипломаты смозолят языки, самое большее - нас заставят несколько раз показательно пройтись вдоль границы с развернутыми знаменами – и на этом все кончится. Войны не будет, господа.
- Действительно, милый Гуго, твоя мать зря волнуется. Мы совершенно не готовимся к войне. У нас же даже кони не перекованы, - успокоил лейтенанта Манфред.
- Можно подумать, это столь долго сделать, - проворчал Ведель, отхлебнув пива.
- Еще раз скажу вам, господа, нечего забивать голову пустыми страхами. Вот увидите, сербы согласятся на все. Они же не дураки, да и повода для сопротивления у них нет - подумаешь, австрийцы требуют очистить их страну от бандитов, убивающих австрийских высокопоставленных лиц. Все закончится не позднее, чем через месяц к обоюдному согласию сторон, - повторил ротмистр и отпил вина. – Можете успокоить свою матушку, лейтенант. Еще лучше будет, если вы предложите ей погостить несколько дней, чтобы она убедилась в моих словах.
- Я так и сделаю, господин ротмистр, - ответил успокоенный лейтенант и, допив пиво, распрощался с друзьями.
Пребывание Пуанкаре в столице Российской Империи не затянулось, международная обстановка накалялась и премьер-министр срочно возвращался на родину. Едва военные корабли, на которых прибыла французская делегация, скрылись за горизонтом, в Санкт-Петербург прибыло неожиданное известие об австрийском ультиматуме сербам.
Прибывший в столицу России на время визита французского премьер-министра, военный агент (атташе) во Франции полковник граф Игнатьев не был столь спокоен, не позволяли имевшиеся знания и умение их анализировать. Не зря говорят, что пессимист – это хорошо информированный оптимист. Прочитав об ультиматуме, он немедленно отправился на Дворцовую площадь, к начальнику отдела секретной агентуры генералу Монкевицу.
- Вы дорогой Алексей Алексеевич, вечный пессимист. Австрийский ультматум Сербии – это только маааленькое дипломатическое обострение, - начальник разведки в два голоса с оказавшимся в его кабинете заместителем, полковником Энкелем, убеждали полковника не спешить в Париж, а воспользоваться причитающимся ему отпуском. – Все решится мирно, уверяю вас. Никакой войны не предвидится.
- Не стану утверждать, что это война, но все же считаю, что в такие тревожные минуты обязанность каждого – быть на своем посту. Там будет видно, - резковато ответил Игнатьев. С вежливой улыбкой на лице, на котором, благодаря природному косоглазию, ничего нельзя было прочесть, Монкевиц принужденно согласился с доводами графа и разрешил отбыть во Францию.
Вернувшись в гостиницу, Алексей приказал собрать свой багаж, а сам, нацепив саблю, оправился на извозчике в отделение спальных вагонов на Невском проспекте, чтобы купить билет на Северный экспресс, уходивший из Петербурга в тот же день в восемнадцать часов. В дверях отделения он неожиданно встретил своего коллег, военного агента в Швейцарии, полковника Гурко.
- Здравствуй, Игнатьев. Куда это ты так спешишь?
- Как это - куда? Ты что, не знаешь, что происходит? – Игнатьев кратко описал ему события вокруг Сербии и свои доводы о необходимости всем агентам вернуться в свои страны.
- Пошел ты к черту! Что я там буду зря коптеть? Я здесь рассчитываю на днях получить в командование полк, - ответил ему Гурко. – Да и билетов нет, так что можешь спокойно возвращаться.
Не поверивший своему известному феноменальной рассеянностью коллеге, Алексей Алексеевич вошел в помещение отделения и удивился, обнаружив там своего начальника, посла во Франции, Извольского, с удрученным видом сообщившего ему, что билетов нет. Не растерявшись, Игнатьев подошел к конторке и начал уговаривать агента устроить ему место на поезд. Все билеты действительно были уже проданы, но упорство и дипломатическое умение полковника принесли свои плоды – в виде исключения ему удалось договориться о местах в купе проводников для него и Извольского. Обрадованный успехом Игнатьев отправился на том же извозчике к Монкевицу, чтобы доложить о своем отъезде. Не успел полковник войти, как Монкевиц объявил, что его ждет военный министр.
- Он только что телефонировал из Царского, где проходило экстренное заседание совета министров под председательством Его Величества, - сказал он. – Узнав, что вы решили вернуться в Париж, он просил вас немедленно съездить в Царское. Ему необходимо видеть вас перед отъездом.
- До поезда мне остается около четырех часов и, чтобы успеть обернуться, надо бы как-нибудь получить машину.
- Ничем не могу помочь. Попробуйте обратиться в автороту сами. Полковник Секретев к вам хорошо относится, может быть и выделит мотор, - беспомощно разведя руками, ответил генерал. Пришлось Игнатьеву самому звонить в роту.
С трудом выбив автомобиль со слегка выпившим по поводу ротного праздника шоффэром, не переодеваясь, в городской форме с яркой черной фуражкой, полковник подъехал прямо к царской палатке. Заметив толпившихся на шоссе и на прилегающей к палатке площадке одетых в полевую форму генералов, свитских и иностранных военных агентов, среди которых выделялись своими островерхими касками германцы, Алексей Алексеевич решил не попадаться им на глаза. Приказав немедленно остановить машину и, забежав за ближайший фрейлинский флигель, он знаком подозвал к себе знакомого камер-лакея.
- Доложи военному министру, что я здесь и его жду. Только осторожно, чтоб никто не заметил.
Через несколько минут за деревянный павильон торопливой легкой походкой подошел генерал Сухомлинов, в сопровождении начальника Генерального штаба Янушкевича.
- Хорошо, что вы уезжаете. Подбодрите как следует там французов. Предупредите, однако, их, что мы общей мобилизации не объявили, а только частично мобилизуем корпуса, находящиеся на границе Австро-Венгрии. Война не решена, - сказал он.
Война была не решена, но Сухомлинов с таким волнением обнял графа на прощание, а Янушкевич, обычно сдержанный и скрытный, прощался столь сердечно, что Игнатьев невольно осознал, что они прощаются с ним надолго, словно мирное время уже закончилось…
В далеком от столице империи польском городке Кольно двадцать третьего июля, в день вручения сербам ультиматума, находящиеся на полевой поездке офицеры Генерального штаба Варшавского военного округа, среди которых был и старший адъютант штаба четырнадцатой кавалерийской дивизии капитан Борис Шапошников, решили проехать за границу, в немецкий город Иоганнесбург. Подъехав верхами до пограничного пункта, через который обычно офицеров пропускали беспрепятственно, они с удивлением обнаружили, что пограничный шлагбаум закрыт. Жандарм, вежливо извинившись, попросил разочарованных неожиданным препятствием офицеров подождать, пока он получит разрешение на их въезд у начальника. Не слезая с коней, группа офицеров ждала жандарма, звонившего по телефону. Вернувшийся немец взял под козырек и доложил, что начальство не разрешило им пересечение границы. Удивленные офицеры вернулись назад, в Кольно. По пути все недоуменно молчали, пытаясь понять причину столь неожиданного запрета. И хотя никаких намеков на обострение обстановки никто из не заметил, едва полевой выезд закончился, капитан, одной из многочисленных обязанностей которого была разведка сопредельной иностранной территории, проехал в Ченстохов и вызвал туда своего агента с австрийской стороны, из Заверце. Агент доложил, что в штабе первого австрийского корпуса идет лихорадочная работа, офицеры сидят в штабе круглыми сутками, работая над какими-то планами. Эти сведения наводили на определенные мысли и, срочно сообщив их в штаб корпуса, Борис вернулся в штаб дивизии. В расположенном в поселке Бабск штабе царило мирное настроение, части дивизии занимались обычной учебой, не подозревая, что за германской границей офицеры частично уже возвращены из отпусков, а в приграничных городках начаты предусмотренные планом мобилизации работы. Между тем в дивизии на двадцать девятое июля были назначены офицерские скачки и все обсуждали, какие новые кони примут в них участие и кто имеет максимальные шансы на победу. Даже Шапошников ничего необычного не ждал…
В Берлине, с нетерпением ждали ответа сербского правительства на ультиматум. Между тем, ультиматум был составлен беспрецедентно жестко, из пунктов, которые затрагивали достоинство Сербии, как государства. От сербов требовали запрещения всех антиавстрийских организаций, увольнения из армии офицеров по представленным австрийцами спискам и допуск австрийских представителей в Сербию для участия в расследовании убийства Франца-Фердинанда. Не зря на его копии кайзер написал: «Браво! Признаться, от венцев подобного уже не ожидали…». Но сербы, объявив мобилизацию и эвакуацию столицы, вручили австрийцам положительный ответ на все пункты, кроме последнего, объяснив, что конституция страны запрещает участие сотрудников иностранной полиции в расследованиях на территории страны. Именно отклонение этого пункта стало долгожданным предлогом. Посланник австрийского правительства барон Гизль взглянул на поданный ему премьером Пашичем бумагу, увидел, что не принят один пункт и потребовал свои паспорта. Это означало фактическое объявление войны. В шесть часов десять минут вечера двадцать пятого июля австрийского посольство в полном составе отправилось на вокзал, чтобы покинуть Белград. На следующий день столица Сербского королевства подверглась обстрелу. Тяжелая артиллерия с австрийской стороны Дуная обстреливала мирные кварталы неукрепленного города.
Рубикон был перейден…
В Эльзасе, успокоенная заверениями сослуживцев сына, мать лейтенанта Веделя заказала для офицеров его эскадрона праздничный обед. Тридцать первого июля собравшиеся в клубе офицеры эскадрона шутили, ели устриц и пили шампанское. Составив партию, все собравшиеся играли для развлечения по маленькой. Веселье и шум были в полном разгаре, когда дверь залы внезапно распахнулась, и на пороге возник бледный, похожий на привидение, граф Коспот, старый знакомый большинства из офицеров эскадрона. Встреченный веселым шумом и криками «Ура», он вначале недоуменно застыл, потом быстро подошел и поздоровался с командиром эскадрона и поприветствовал всех присутствовавших. Наконец обратившие внимание на его вид, офицеры замолчали.
- Граф, что случилось. Ваш вид… - недоуменно спросил отказавшегося от шампанского графа ротмистр.
- Я специально прибыл на границу, чтобы лично удостовериться в правдивости слухов о начавшейся войне, - ответил Коспот, оглядывая собравшихся офицеров. – Меня уверили, что только здесь, у вас, на границе я могу получить самые правдивые известия об этом. Я честно признаюсь, что весьма удивлен, увидев столь беззаботное веселье. Между тем, у нас, в Силезии, мосты и станции охраняются военными, всюду маршируют войска, занимая укрепления и форты.
- Какая война? Что за паника, граф? Как видите, мы здесь совершенно спокойны, - ответил ротмистр и снова предложил ему шампанского. Все наперебой стали уверять гостя, что войны не будет, что все закончится благополучно. Успокоенный граф, не только пообедал с офицерами, но и выставил дополнительно еще дюжину шампанского на радостях и вечером уехал домой, совершенно утешенный.
В Англии послы всех заинтересованных стран тщетно пытались выловить из обтекаемых ответом министра иностранных дел Грея, что же собирается предпринять британское правительство. Определеннее высказывался король Георг, заявивший брату Вильгельма, принцу Генриху: «Мы приложим все усилия, чтобы остаться нейтральными». Эти слова, подтверждавшие тайные надежды кайзера, стали еще одной причиной наглого поведения Берлина.
Россия, заявившая ранее, что не останется равнодушной в назревающем конфликте, объявила, после многочисленных проволочек, тридцатого июля всеобщую мобилизацию. Вильгельм немедленно воспользовался получившейся возможностью и отправил царю телеграмму, в которой переложил всю ответственность за надвигающуюся войну на Николая Второго: «Вся тяжесть решения ложиться теперь исключительно на тебя, и ты несешь ответственность за мир или войну» - писал он, ликуя в душе. В действительности в Германии уже было все готово к мобилизации, оставалось только дождаться ее официального объявления. Теперь козел отпущения найден и на него можно свалить всю вину. Осталось только соблюсти внешние приличия…
На следующий день русскому правительству был отправлен ультиматум с требованием прекратить мобилизацию и принести удовлетворительный ответ не позднее, чем в полдень первого августа. Одновременно с этим документом, германское правительство отправило ультиматум Франции. Немцы требовали ответа – останется ли Франция нейтральной. Русские промолчали, и в час дня послу Пурталесу в Санкт-Петербург была отправлена телеграмма с инструкциями об объявлении войны России в пять часов вечера по берлинскому времени. Французы же ответили, что будут действовать исходя из своих интересов.
В 17-30 1 августа 1914 года автомобиль начальника Генерального штаба Мольтке-младшего, ехавший из дворца с указом о мобилизации, догнал курьер и передал срочную просьбу вернуться во дворец. Толпа на улицах распевала национальный гимн, по Унтер-ден-Линден мчались автомобили, стоящие в них офицеры кричали: «Мобилизация!». Несколько раз наблюдавший в окно Мольтке замечал толпы людей, гонявшихся и бьющих «русских шпионов», настоящих или выдуманных.
Недоумевающий генерал вылез из машины и огляделся. На дворцовой стоянке стоял только его автомобиль. Раздраженный и расстроенный непонятными событиями Мольтке пошел вслед за курьером, чувствуя как в слева в груди что-то давит на сердце.
В кабинете кайзера его ждали не только хозяин, но и канцлер Бетман-Гольвег и министр иностранных дел Ягов. Кайзер выглядел совершенно не так, как полчаса назад. Бодро и уверенно он заявил ошарашенному генералу: - Теперь мы можем начать войну только с Россией. Мы просто отправим всю нашу армию на Восток!
Недоумевающий Мольтке машинально взял телеграмму и прочел: «В том случае, если мы не нападаем на Францию, Англия остается нейтральной и гарантирует нейтралитет Франции. Лихновский». Поморщившись, он ответил: - Ваше величество, это сделать невозможно, – и, посмотрев на начинающего злиться Вильгельма, добавил. - Нельзя импровизировать передислокациями миллионов солдат. Ваше величество настаивает на отправке всей армии на Восток, но прибывшие туда войска не будут готовы к бою. Это будет неорганизованная вооруженная толпа, не имеющая системы снабжения. Чтобы создать эту систему, потребуется год упорнейшего труда. Военное планирование не терпит импровизации. Раз планы разработаны и утверждены, изменить их невозможно.
- Твой дядя дал бы мне другой совет, - зло и укоризненно заметил кайзер и, отвернувшись к Бетману и Ягову, попросил их составить телеграмму, в которой выражалось бы сожаление, что остановить продвижение немецких войск к французской границе невозможно по техническим причинам. – Хельмут, подожди нас,- добавил он, обращаясь к Мольтке.
Вернувшись после отправки телеграммы, кайзер вдруг спросил у Мольтке, когда части шестнадцатой дивизии должны войти в Люксембург.
- В семь часов вечера, Ваше Величество, ответил генерал.
Продолжение следует
Отредактировано Логинов (12-06-2012 22:08:49)
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
