Вы вернетесь до того, как на деревьях упадут листья

Эта война положит конец всем войнам. И следующая тоже.
        Дэвид Ллойд Джордж.

Борис Михайлович Шапошников, Генерального Штаба капитан, высоко ценился непосредственным начальством за работоспособность и служебное рвение, что не мешало ему быть общительным и компанейским человеком, с удовольствием проводившим время в кругу своих сослуживцев и славящимся своим удачными mots (словечки, шутки). Некоторые из них были весьма и весьма острыми и с удовольствием повторялись потом остальными собеседниками. Услышав об убийстве австрийского эрцгерцога, он ненадолго задумался и, осмотрев своих собеседников, сказал, четко выговаривая слова:
- Поневоле вспоминается слышанная мною от одного из свидетелей убийства губернатора Москвы, - он благоразумно опустил дальнейшие подробности, без того известные всем, - история. На его глазах к полицейскому, стоящему в оцеплении места происшествия, подошла старенькая обывательница и спросила: «А кого убили-то?». Представитель власти величественно ответил ей: «Проходи бабушка, убили кого надо».
- Да, я тоже склонен считать, что вы правы, - отсмеявшись, заметил полковник Сенча, командир драгунского полка, красивый среднего роста южанин, - мало ли убивали коронованных особ? Помниться мне, что и жену нынешнего австрийского императора убили. К тому же господин этот очень хотел расширить пределы империи австрийской за счет балканских и малороссийских земель. Теперь его не стало и в Шенбрунне воцариться привычный для Дунайской монархии покой.
После реплики полковника разговор плавно перешел на другие темы, более волнующие собравшихся. Через четверть часа Борис откланялся, напомнив присутствующим, что ему рано утром ехать на сборы офицеров Генерального штаба Варшавского округа в …
В это же время с другой стороны границы в офицерском собрании тоже обсуждали новости. Лейтенант Манфред фон Рихтгофен, сидя в курительной комнате и положив просмотренную газету, спросил сидящего рядом лейтенанта Лоена, как он относится к статье обозревателя Кроппа, предсказывающей войну между Австрией и Сербией и возможное участие в ней России.
- Если такое случиться, мы поддержим свою союзницу Австро-Венгрию.  Это приведет к большой войне, как я думаю.
- Не думаю, что австрийцы предъявят сербам какие-нибудь претензии. Убийцы из Боснии, состоят в организации босняков, никаких точных сведений о связи этих преступников с Сербией нет. Никакой войны не будет, австрийцы в лучшем случае добьются от сербов каких-нибудь уступок. Так что этот газетчик преувеличивает.
***
Кайзер Второго Германского Рейха и король Пруссии Вильгельм Второй был очень импульсивным человеком, что часто приводило к неожиданным и несвоевременным поступкам, вызывавшим негласное осуждение свиты и дипломатические конфликты. Вот и сейчас первая реакция на полученное известие была именно такой – бросить регату, срочно вернуться в Берлин и отправиться на похороны эрцгерцога. Но при  всех недостатках характера Вильгельма, он никогда не забывал о своей основной цели – сделать из Германской Империи сверхдержаву. Двадцатый век в его представлении должен был стать Германским Веком, веком доминирования германской империи, германского народа и германской культуры. Решение этой задачи было, с точки зрения кайзера, простым и очевидным. Его озвучил великий деятель германской нации Бисмарк в своей речи прусскому парламенту : «Великие вопросы времени будут решаться не речами и резолюциями большинства…- но железом и кровью». Так считал человек, ставший одним из основателей государства, и кайзер полностью разделял его взгляды, справедливость которых подтвердилась в 1866 - 1871 годах. Поэтому основной заботой Вильгельма за время его правления было укрепление инструментов для воплощения решения в жизнь – армии и флота, и если армия досталась ему от деда, то флот был поистине его детищем. Даже регата, которую прервало печальное известие, была посвящена популяризации флота.
Поэтому пока яхта «Гогенцоллерн» неслась по Северному морю от норвежских фиордов к германским берегам, Вильгельм обдумал все, связанное с гибелью лучшего союзника Германии и его друга, наследника австро-венгерского престола, с которым было связано столько планов. За спинами сербских террористов, кайзер был готов поклясться чем угодно, стояла Сербия, сборище славянских разбойников, препятствующее проникновению германской культуры на Балканы. Теперь появилась возможность устранить это препятствие. И если Россия с Францией попробуют защитить своего сателлита, то и пустить в ход «главный довод королей». Война? Почему бы и нет, если она позволит достичь заветной цели. Условия для Германии, как докладывали ему, самые благоприятные. Германская армия закончила реорганизацию. Кильский канал реконструирован, флот может свободно маневрировать линкорами между Северным и Балтийским морями. Соотношение сил на море благоприятное и позволяет надеяться, что Англия, обремененная своими внутренними проблемами, устрашенная мощью его флота, не закончившая переговоры с русскими, вероятнее всего, займет ту же позицию невмешательства, что и во время боснийского кризиса и балканских войн. Укрепление российской армии только началось, французская армия не сможет сопротивляться германской. Пока русские отмобилизуют свои силы, пройдет не менее шести недель. За это время его победоносные армии разгромят французов и займут Париж. Потом короткий удар на Востоке и все. Осталось подтолкнуть австрийцев к более жестким действиям и бросок на Балканы может стать первой ступенькой к будущему величию Германии. С таким настроем Вильгельм спустился с борта яхты на землю Германии. Не зря он поздоровался на Берлинском вокзале с графом Эйленбургом со словами: «Теперь придется начинать». Даже решение правительства, запрещающее его поездку на похороны Франца-Фердинанда «чтобы не обострять обстановку», кайзер воспринял удивительно спокойно. Его занимали совершенно другие заботы. Поэтому на прочтенном перед встречей с канцлером докладе посла Чиршки, против слов о том, что в Вене желают «раз навсегда основательно свести счеты с сербами» кайзер написал: «Теперь или никогда. С сербами надо покончить, и именно сейчас». В Вене еще раздумывали над конкретными действиями, а в Берлине уже все было решено.
***
Незаметно, но неотвратимо Европа стала на путь, ведущий к войне. И если правящие круги еще задумывались о происходящем, то низы продолжали оставаться в блаженном неведении. Даже когда 5 июля Германия заверила Австро-Венгрию в полной поддержке, когда прибывший в Санкт-Петербург премьер-министр Франции Пуанкаре наблюдал прохождение русской императорской гвардии, марширующей под «Лотарингский марш », каждый аккорд которого невидимой пощечиной бил по щеке присутствовавшего на параде германского посла,  обыватели продолжали заниматься своими маленькими мирными делами, а военные – жить по привычкам мирного времени.
В офицерском клубе первого уланского, Александра полка, в десяти километрах от французской границы, собравшаяся компания молодых офицеров спокойно распивала пиво и вино, и делилась своим планами на лето. Кто-то собирался в отпуск, другие, оставшись в строю, планировали, к кому из окружающих землевладельцев на этот раз попадут в гости во время летних сборов. Играли в скат по маленькой. Азартные карточные игры и большие ставки в клубе запрещались, но такие маленькие нарушения правил негласно разрешались и даже поощрялись начальством. Никто уже не думал о войне и появление взволнованного лейтенанта Веделя, сообщившего о прибытии его матери, проживающей в Померании, стало для всех большой неожиданностью. Настолько большой, что оторвались от игры самые заядлые картежники.
- Представляете, господа, она решила успеть встретиться со мной до начала войны, - взволнованно рассказывал лейтенант, выпив заказанный им бокал вина, словно воду.
- Какая война? С кем? С чего это она так думает? – раздались пораженные возгласы.
- Господа, господа, спокойнее. Дайте Гуго отдышаться, - прервал расспросы подавший бокал молодой, стройный лейтенант с усами «а-ля кайзер».
- Манфред прав, господа, - поддержал его эскадронный командир, ротмистр фон Шрамм. – Дайте господину Веделю отдышаться, - и, обратившись к стоящему неподалеку вестовому, добавил, - Принеси к нам бокал пива для лейтенанта.
Ведель сел и, не дожидаясь, пока принесут пиво, начал рассказывать, что его матушка считает войну неизбежной, потому что об этом уже несколько недель твердят все газеты, все ее знакомые. Австро-Венгрия хочет отомстить сербам за убийство наследника престола, она предъявила им грозный ультиматум, но этих славянских разбойников поддерживает Россия, чей национализм ни за что не потерпит такого унижения, как сейчас. Россию, без всякого сомнения, поддержит и ее союзница, Франция, стремящаяся взять реванш за семьдесят первый год.
- Ерунда, - резюме командира все субалтерн-офицеры встретили напряженным молчанием. – Полная ерунда. Если бы все обстояло так, как считает ваша матушка, мы бы уже не отдыхали здесь, а занимались подготовкой полка к маршу. Вы думаете, наш Генеральный Штаб, или кайзер допустили бы такую беспечность накануне надвигающейся войны? Вот увидите, все кончится так же, как и во всех случаях до этого. Державы сделают грозный вид, обменяются нотами, дипломаты смозолят языки, самое большее - нас заставят несколько раз показательно пройтись вдоль границы с развернутыми знаменами – и на этом все кончится. Войны не будет, господа.
- Действительно, милый Гуго, твоя мать зря волнуется. Мы совершенно не готовимся к войне. У нас же даже кони не перекованы, - успокоил лейтенанта Манфред.
- Можно подумать, это столь долго сделать, - проворчал Ведель, отхлебнув пива.
- Еще раз скажу вам, господа, нечего забивать голову пустыми страхами. Вот увидите, сербы согласятся на все. Они же не дураки, да и повода для сопротивления у них нет - подумаешь, австрийцы требуют очистить их страну от бандитов, убивающих австрийских высокопоставленных лиц. Все закончится не позднее, чем через месяц к обоюдному согласию сторон,  - повторил ротмистр и отпил вина. – Можете успокоить свою матушку, лейтенант. Еще лучше будет, если вы предложите ей погостить несколько дней, чтобы она убедилась в моих словах.
- Я так  и сделаю, господин ротмистр, - ответил успокоенный лейтенант и, допив пиво, распрощался с друзьями.
***
Визит Пуанкаре в столицу Российской Империи не затянулся, международная обстановка накалялась и премьер-министр срочно возвращался на родину. Едва военные корабли, на которых прибыла французская делегация, скрылись за горизонтом, в Санкт-Петербурге получили неожиданное известие об австрийском ультиматуме сербам.
Прибывший в столицу России на время визита французского премьер-министра, военный агент (атташе) во Франции полковник граф Игнатьев не был столь спокоен, не позволяли имевшиеся знания и умение их анализировать. Не зря говорят, что пессимист – это хорошо информированный оптимист. Прочитав об ультиматуме, он немедленно отправился на Дворцовую площадь, к начальнику отдела секретной агентуры генералу Монкевицу.
- Вы дорогой Алексей Алексеевич, вечный пессимист. Австрийский ультиматум Сербии – это только маааленькое дипломатическое обострение, - начальник разведки в два голоса с оказавшимся в его кабинете заместителем, полковником Энкелем, убеждали полковника не спешить в Париж, а воспользоваться причитающимся ему отпуском. – Все решится мирно, уверяю вас. Никакой войны не предвидится.
- Не стану утверждать, что это война,  но все же считаю, что в такие тревожные минуты обязанность каждого – быть на своем посту. Там будет видно, - резковато ответил Игнатьев. С вежливой улыбкой на лице, на котором, благодаря природному косоглазию, ничего нельзя было прочесть, Монкевиц принужденно согласился с доводами графа и разрешил отбыть во Францию.
Вернувшись в гостиницу, Алексей приказал собрать свой багаж, а сам, нацепив саблю, оправился на извозчике в отделение спальных вагонов на Невском проспекте, чтобы купить билет на Северный экспресс, уходивший из Петербурга в тот же день в восемнадцать часов. В дверях отделения он неожиданно встретил своего коллег, военного агента в Швейцарии, полковника Гурко.
- Здравствуй, Игнатьев. Куда это ты так спешишь?
- Как это - куда? Ты что, не знаешь, что происходит? – Игнатьев кратко описал ему события вокруг Сербии и свои доводы о необходимости всем агентам вернуться в свои страны.
- Пошел ты к черту! Что я там буду зря коптеть? Я здесь рассчитываю на днях получить в командование полк, - ответил ему Гурко. – Да и билетов нет, так что можешь спокойно возвращаться.
Не поверивший своему известному феноменальной рассеянностью коллеге, Алексей Алексеевич вошел в помещение отделения и удивился, обнаружив там своего начальника, посла во Франции, Извольского, с удрученным видом сообщившего ему, что билетов нет. Не растерявшись, Игнатьев подошел к конторке и начал уговаривать агента устроить ему место на поезд. Все билеты действительно были уже проданы, но упорство и дипломатическое умение полковника принесли свои плоды – в виде исключения ему удалось договориться о местах в купе проводников для него и Извольского. Обрадованный успехом Игнатьев отправился на том же извозчике к Монкевицу, чтобы доложить о своем отъезде. Не успел полковник войти, как Монкевиц объявил, что его ждет военный министр.
- Он только что телефонировал из Царского, где проходило экстренное заседание совета министров под председательством Его Величества, - сказал он. – Узнав, что вы решили вернуться в Париж, он просил вас немедленно съездить в Царское. Ему необходимо видеть вас перед отъездом.
- До поезда мне остается около четырех часов и, чтобы успеть обернуться, надо бы как-нибудь получить машину.
- Ничем не могу помочь. Попробуйте обратиться в автороту лично. Полковник Секретев к вам хорошо относится, может быть и выделит мотор, - беспомощно разведя руками, ответил генерал. Пришлось Игнатьеву самому звонить в роту.
С трудом выбив автомобиль со слегка выпившим по поводу ротного праздника шоффэром, не переодеваясь, в городской форме с яркой черной фуражкой, полковник подъехал прямо к царской палатке. Заметив толпившихся на шоссе и на прилегающей к палатке площадке одетых в полевую форму генералов, свитских и иностранных военных агентов, среди которых выделялись своими островерхими касками германцы, Алексей Алексеевич решил не попадаться им на глаза. Приказав немедленно остановить машину и, забежав за ближайший фрейлинский флигель, он знаком подозвал к себе знакомого камер-лакея.
- Доложи военному министру, что я здесь и его жду. Только осторожно, чтоб никто не заметил.
Через несколько минут за деревянный павильон торопливой легкой походкой подошел генерал Сухомлинов, в сопровождении начальника Генерального штаба Янушкевича.
- Хорошо, что вы уезжаете. Подбодрите как следует там французов. Предупредите, однако, их, что мы общей мобилизации не объявили, а только частично мобилизуем корпуса, находящиеся на границе Австро-Венгрии. Война не решена, - сказал он.
Война была не решена, но Сухомлинов с таким волнением обнял графа на прощание, а Янушкевич, обычно сдержанный и скрытный, прощался столь сердечно, что Игнатьев невольно осознал, что они прощаются с ним надолго, словно мирное время уже закончилось/
***
В далеком от столице Империи польском городке Кольно двадцать третьего июля, в день вручения сербам ультиматума, находящиеся на полевой поездке офицеры среди которых был и Борис Шапошников, решили проехать за границу, в немецкий город Иоганнесбург. Подъехав верхами до пограничного пункта, через который обычно офицеров пропускали беспрепятственно, они с удивлением обнаружили, что пограничный шлагбаум закрыт. Жандарм, вежливо извинившись, попросил разочарованных неожиданным препятствием офицеров подождать, пока он получит разрешение на их въезд у начальника. Не слезая с коней, группа офицеров ждала жандарма, звонившего по телефону. Вернувшийся немец взял под козырек и доложил, что начальство не разрешило им пересечение границы. Удивленные офицеры вернулись назад, в Кольно. По пути все недоуменно молчали, пытаясь понять причину столь неожиданного запрета. И хотя никаких намеков на обострение обстановки никто из не заметил, едва полевой выезд закончился, капитан, одной из многочисленных обязанностей которого была разведка сопредельной иностранной территории, проехал в Ченстохов и вызвал туда своего агента с австрийской стороны, из Заверце. Агент доложил, что в штабе первого австрийского корпуса идет лихорадочная работа, офицеры сидят в кабинетах круглыми сутками, работая над какими-то планами. Эти сведения наводили на определенные мысли и, срочно сообщив их в округ, Борис вернулся в дивизию. В расположенном в поселке Бабск дивизионном штабе царило мирное настроение, кавалеристы занимались обычной учебой, не подозревая, что за германской границей офицеры частично уже возвращены из отпусков, а в приграничных городках начаты предусмотренные планом мобилизации работы. Между тем в дивизии на двадцать девятое июля были назначены офицерские скачки и все обсуждали, какие новые кони примут в них участие и кто имеет максимальные шансы на победу. Даже Шапошников ничего необычного не ждал и был сильно разочарован, что срочная шифротелеграмма, полученная из четырнадцатого корпуса, не позволила ему присутствовать на открытии скачек. По имевшемуся штату штабу дивизии шифровальщика не полагалось и расшифровкой занимались лично начальник штаба или старший адъютант Генерального штаба. Не прошло и получаса, как экипаж нес адъютанта к месту проведения скачек. Телеграмма, несмотря на всю ее краткость, была важнее множества многотомных произведений, так как содержала приказ о введении подготовительного к войне периода.
***
В Берлине, с нетерпением ждали ответа сербского правительства на ультиматум. Между тем, ультиматум был составлен беспрецедентно жестко, из пунктов, которые затрагивали достоинство Сербии, как государства. От сербов требовали запрещения всех антиавстрийских организаций, увольнения из армии офицеров по представленным австрийцами спискам и допуск австрийских представителей в Сербию для участия в расследовании убийства Франца-Фердинанда. Не зря на его копии кайзер написал: «Браво! Признаться, от венцев подобного уже не ожидали…». Но сербы, объявив мобилизацию и эвакуацию столицы, вручили австрийцам положительный ответ на все пункты, кроме последнего, объяснив, что конституция страны запрещает участие сотрудников иностранной полиции в расследованиях на территории страны. Именно отклонение этого пункта стало долгожданным предлогом. Посланник австрийского правительства барон Гизль взглянул на поданный ему премьером Пашичем бумагу, увидел, что не принят один пункт и потребовал свои паспорта. Это означало фактическое объявление войны. В шесть часов десять минут вечера двадцать пятого июля австрийского посольство в полном составе отправилось на вокзал, чтобы покинуть Белград. На следующий день столица Сербского королевства подверглась обстрелу. Тяжелая артиллерия с австрийской стороны Дуная обстреливала мирные кварталы неукрепленного города.
Рубикон был перейден…
***
В Эльзасе, успокоенная заверениями сослуживцев сына, мать лейтенанта Веделя заказала для офицеров его эскадрона праздничный обед. Тридцать первого июля собравшиеся в клубе офицеры эскадрона шутили, ели устриц и пили шампанское. Составив партию, все собравшиеся играли для развлечения по маленькой. Веселье и шум были в полном разгаре, когда дверь залы внезапно распахнулась, и на пороге возник бледный, похожий на привидение, граф Коспот, старый знакомый большинства из офицеров эскадрона, управляющий Олса, в окрестностях которого полк располагался лагерем каждое лето. Встреченный веселым шумом и криками «Ура», он вначале недоуменно застыл, потом быстро подошел и поздоровался с командиром эскадрона и поприветствовал всех присутствовавших. Наконец обратившие внимание на его вид, офицеры замолчали.
- Граф, что случилось. Ваш вид… - недоуменно спросил отказавшегося от шампанского графа ротмистр.
- Я специально прибыл на границу, чтобы лично удостовериться в правдивости слухов о начавшейся войне, - ответил Коспот, оглядывая собравшихся офицеров. – Меня уверили, что только здесь, у вас, на границе я могу получить самые правдивые известия об этом. Я честно признаюсь, что весьма удивлен, увидев столь беззаботное веселье. Между тем у нас мосты и станции охраняются военными, всюду маршируют войска, занимая укрепления и форты.
- Какая война? Что за паника, граф? Как видите, мы здесь, на самой границе совершенно спокойны, - ответил ротмистр и снова предложил ему шампанского. Все наперебой стали уверять гостя, что войны не будет, что все закончится благополучно. Успокоенный граф, не только пообедал с офицерами, но и выставил дополнительно еще дюжину шампанского на радостях и вечером уехал домой, совершенно утешенный.
***
В Англии послы всех заинтересованных стран тщетно пытались выловить из обтекаемых ответом министра иностранных дел Грея, что же собирается предпринять британское правительство. Определеннее высказывался король Георг, заявивший брату Вильгельма, принцу Генриху: «Мы приложим все усилия, чтобы остаться нейтральными». Эти слова, подтверждавшие тайные надежды кайзера, стали еще одной причиной наглого поведения Берлина.
Россия, заявившая ранее, что не останется равнодушной в назревающем конфликте, объявила, после многочисленных проволочек, тридцатого июля всеобщую мобилизацию. Вильгельм немедленно воспользовался получившейся возможностью и отправил царю телеграмму, в которой переложил всю ответственность за надвигающуюся войну на Николая Второго: «Вся тяжесть решения ложиться теперь исключительно на тебя, и ты несешь ответственность за мир или войну» - писал он, ликуя в душе. В действительности в Германии уже было все готово к мобилизации, оставалось только дождаться ее официального объявления. Теперь козел отпущения найден и на него можно свалить всю вину. Осталось только соблюсти внешние приличия…
На следующий день русскому правительству был отправлен ультиматум с требованием прекратить мобилизацию и принести удовлетворительный ответ не позднее, чем в полдень первого августа. Одновременно с этим документом, германское правительство отправило ультиматум Франции. Немцы требовали ответа – останется ли Франция нейтральной. Французы ответили, что будут действовать исходя из своих интересов.
Русские промолчали, и в час дня послу Пурталесу в Санкт-Петербург была отправлена телеграмма с инструкциями об объявлении войны России в пять часов вечера по берлинскому времени. В 17-30 1 августа 1914 года автомобиль начальника Генерального штаба Мольтке-младшего, ехавший из дворца с указом о мобилизации, догнал курьер и передла срочную просьбу вернуться во дворец. Толпа на улицах распевала национальный гимн, по Унтер-ден-Линден мчались автомобили, стоящие в них офицеры кричали: «Мобилизация!». Несколько раз наблюдавший в окно Мольтке замечал толпы людей, гонявших и бьющих «русских шпионов», настоящих или выдуманных.
Недоумевающий генерал вылез из автомобиля и огляделся. На дворцовой стоянке  стоял только его автомобиль. Раздраженный и расстроенный непонятными событиями Мольтке пошел вслед за курьером, чувствуя как в слева  в груди что-то давит на сердце.
В кабинете кайзера его ждали не только хозяин, но и канцлер Бетман-Гольвег и министр иностранных дел Ягов. Кайзер выглядел совершенно не так, как полчаса назад. Бодро и уверенно он заявил ошарашенному генералу. - Теперь мы можем начать войну только с Россией. Мы просто отправим всю нашу армию на Восток!
Недоумевающий Мольтке машинально взял телеграмму и прочел: «В том случае, если мы не нападаем на Францию, Англия остается нейтральной и гарантирует нейтралитет Франции. Лихновский». Поморщившись, он ответил: - Ваше величество, это сделать невозможно, – и, посмотрев на начинающего злиться Вильгельма, добавил. - Нельзя импровизировать передислокациями миллионов солдат. Ваше величество настаивает на отправке всей армии на Восток, но прибывшие туда войска не будут готовы к бою. Это будет неорганизованная вооруженная толпа, не имеющая системы снабжения. Чтобы создать эту систему, потребуется год упорнейшего труда. Военное планирование не терпит импровизации. Раз планы разработаны и утверждены, изменить их невозможно.
- Твой дядя дал бы мне другой совет, - зло и укоризненно заметил кайзер и, отвернувшись к Бетману и Ягову, попросил их составить телеграмму, в которой выражалось бы сожаление, что остановить продвижение немецких войск к французской границе. – Хельмут, подожди нас,- добавил он, обращаясь к Мольтке.
Вернувшись после отправки телеграммы, кайзер вдруг спросил у Мольтке, когда части шестнадцатой дивизии должны войти в Люксембург.
- В семь часов вечера, Ваше Величество, - ответил генерал.
Услышав это, канцлер Бетман, забыв об этикете, вскочил и возбужденно заговорил, обращаясь к Вильгельму:
- Ни в коем случае нельзя вводить войска в Люксембург до получения ответа из Англии! Наше вторжение может стать ultima ratio  (последний довод) для английского правительства. Надо немедленно остановить выполнение этой операции!
Вильгельм, подавленный напором, немедленно вызвал адъютанта и приказал, не обращая внимания на Мольтке:
- Гельмут. Немедленно отправьте в Трир, в штаб 16-й дивизии телеграмму… нет, отправьте и лично телефонируйте от моего имени. Текст: «Немедленно приостановить выполнение люксембургского плана до дальнейшего распоряжения. Вильгельм». Выполняйте.
Стоящий Мольке, лицо которого покраснело так, что, казалось, от него можно прикурить сигару, несколько раз молча открыл и закрыл рот, словно рыба выброшенная волной на песок.
- Ваше Величество. Необдуманные действия грозят катастрофой. Железнодорожные линии Люксембурга имеют важнейшее значение для наступления против Франции через Бельгию. Внесение внезапных изменений в планы.
- Помолчите, генерал. Мы не желаем слушать ваших отговорок. – Вильгельм явно не собирался уступать уговорам Мольтке. – Гельмут! Срочно ко мне! – окликнул он едва успевшего прикрыть дверь адьютанта. – Прикажите добавить в телеграмму королю Георгу следующее: «Моим войскам на границе направлен по телефону и телеграфу приказ, запрещающий вступать на территорию Франции».
Адъютант не успел вновь повернуться к двери, как Мольтке, внезапно захрипев, упал.
- Гельмут! Помогите генералу! Моего врача! – крикнул, быстро подходя к лежащему Мольтке, кайзер. – Что с «мрачным Юлиусом»? 
Все присутствующие и несколько появившихся лакеев, собрались вокруг лежащего начальника Генерального Штаба. Врач не успел появиться, как Мольтке, несколько раз всхлипнув вместо нормального дыхания, вытянулся и побелел.
Прибывший придворный врач констатировал апоплексический удар  и смерть.
- Срочно вызовите во дворец фон Фалькенгайна, - приказал Вильгельм, едва суматоха, вызванная внезапным происшествием, улеглась.
- А телеграмма, Ваше Величество? – напомнил ему Бетман-Гольвег.
- Полагаю, что Гельмут не забыл отданных ему указаний, - рассеянно ответил Вильгельм.
***
Приказ императора не прибыл в 16-ю дивизию и в девятнадцать ноль-ноль, строго по плану германские войска вторглись в мирное, не имевшее даже вооруженных сил герцогство. При этом первое нарушение границы произошло в местечке издавна носившем французское наименование Trois Vierges (Три Девственницы)…

Продолжение следует...

***
Приказ императора не прибыл в 16-ю дивизию и в девятнадцать ноль-ноль, строго по плану германские войска вторглись в мирное, не имевшее даже вооруженных сил герцогство. При этом первое нарушение границы произошло в местечке, издавна носившем французское наименование Trois Vierges (Три Девственницы). Не успел еще министр иностранных дел Люксембурга отправить на телеграф сообщения о случившемся, для отправки их в Лондон, Париж и Брюссель, как первые немецкие кавалеристы появились на улицах столицы герцогства.
Война пришла в Европу. Охваченные страхом правительства, боясь, что их опередят и, пытаясь принять разумные меры предосторожности, неотвратимо приближали ее. На границе агенты, увидев взвод пехоты или кавалерийский патруль, превращали его в крупное сосредоточение войск,  раздувая военный психоз. Генералы требовали сигнала к выступлению, стремясь опередить возможных соперников хотя бы на час. Даже если некоторые государственные деятели, придя в ужас от того, куда завела страны их собственная политика, пытались отступить назад, неумолимая логика конфронтации безжалостно толкала их вперед и вперед, навстречу развернувшей пасть безжалостной бездне.
Словно рухнувшая плотина, события в Белграде и Люксембурге стали причиной потока взаимосвязанных событий. Не успел мир переварить новость об объявлении войны Австрией Сербии, Германией России, как последовал ультиматум Германии бельгийцам, требующий пропустить войска, а затем в течение трех дней Германия и Австро-Венгрия оказались в состоянии войны с Великобританией, Россией, Францией, Бельгией и Сербией. Италия и Турция пока сохраняли нейтралитет, и если итальянская позиция зависела от того, кто больше пообещает, то Турция  явно следовала в фарватере Германии. Однако, неожиданный для всего мира, прорыв в Дарданеллы средиземноморской эскадры германского флота в составе крейсеров «Гебен» и «Бреслау», сразу же «купленных» турецким флотом вместе с командами, делал позицию правительства «младотурок» ясной любому непредвзятому наблюдателю. Было понятно, что как только турки сочтут себя готовыми, Россия получит еще один фронт на Кавказе.
Миллионы и миллионы людей получали повестки и, собранные в колонны, остриженные, переодетые и вооруженные, садились в телячьи вагоны «Сорок человек или шесть лошадей» и, провожаемые музыкой оркестров, и плачем родственников, уезжали в неведомую даль.
Выступавший перед гвардейскими частями,  готовыми к отправке на фронт, Вильгельм Второй заявил:
- Вы вернетесь до того, как на деревьях упадут листья…
Сосредоточение войск еще продолжалось, а первые солдаты уже вступили на вражескую землю. Шесть пехотных бригад, кавалерийский корпус фон Марвица и сверхтяжелая артиллерия, под командованием генерала фон Эммиха устремилась к крепости Люттих (Льеж), преграждающей путь германскому правому крылу. А на другом конце того же фронта французские части, стремясь перехватить инициативу, шли освобождать отторгнутые сорок лет назад провинции. На востоке, немецкая, австрийская и русская кавалерия встречались в скоротечных схватках на улицах приграничных городов и деревень. И целых два корпуса и полторы кавалерийские дивизии, основная часть британских регулярных сухопутных войск, поспешно стягивалась к портам и готовилась к погрузке на пароходы.

Пусть крайний правый из вас коснется плечом пролива.

Внезапно став начальником Полевого Штаба германских войск Эрих фон Фалькенгайн, теперь уже бывший военный министр Пруссии, первым делом вызвал к себе своего заместителя, генерала фон Штейна, начальников  - оперативного отдела Генерального штаба подполковника фон Таппена и отдела железных дорог генерала фон Штааба.
- Господа, - холодный взгляд и спокойный голос дались ошеломленному внезапным назначением, которому он был обязан совместной службой с кайзером, генералу нелегко. Но он справился, с удовлетворением подумав про себя, что его предшественник всегда был слишком слаб для настоящего прусского офицера. – Как вам известно, предначертанием судьбы занял я свою должность. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы выполнить миссию возложенную на мои плечи Его Величеством. Поэтому сейчас я хотел бы получить полный отчет от вас, как обстоят дела в ваших ведомствах. Прошу подготовиться через пять минут.
Пока адъютанты расстилали на столах карты, а присутствующие приводили в порядок свои мысли, генерал сидел, словно оживший памятник самому себе.
Первым докладывал фон Штааб, рассказав о принятых мерах по началу перевозок войск в районы сосредоточения. Краткую и четкую речь генерала фон Фалькенгайн не прервал ни разу, только утвердительно кивнул в конце.
Выступавший после фон Штааба фон Таппен был явно ошарашен всем произошедшим, что не помешало ему столь же четко доложить, что Генеральный штаб полностью готов к войне, план предусматривает все варианты действий, войскам переданы все необходимые документы, вплоть до того, что у каждого командира армий, готовых вступить в бой с французами, начиная с роты, имеются подготовленные карты.
- По плану, который принят к исполнению, и о котором господин генерал осведомлен, левое крыло численностью в восемь корпусов или около триста двадцати тысяч человек должно удерживать фронт в районе имперских провинций южнее Мааса. Центр – одиннадцать корпусов, четыреста тысяч человек, наступает на французов через Люксембург и Арденны. Ударное же правое крыло, в составе шестнадцати корпусов, или семьсот тысяч, наступая через Бельгию,  захватывает крепости Люттиха (Льежа) и Намюра и наносит удар по слабому правому флангу французских армий. Подсчитано, что дороги через Люттих будут открыты на двенадцатый день, Брюссель падет на девятнадцатый, французская граница будет пересечена армиями правого крыла на двадцать второй день, на линию Сен-Кантен – Тьонвилль, - … , отчертив указкой линию, о которой только что говорил, резко положил ее на стол, - войска выйдут на тридцать первый день, Париж будет захвачен на тридцать девятый…
- Спасибо, господин подполковник, - судя по тону, которым были произнесены слова, казалось, что генерал впервые узнал о плане, и все услышанное отнюдь не доставило ему удовольствия. – План мне был знаком… в общих чертах. Но мне одному кажется удивительным, господа, что для нанесения основного удара предназначено меньше сил, чем для вспомогательных и прикрывающих действий? И что на правый, открытый фланг наступающих, не назначено никакой кавалерии?  Или я ошибаюсь и корпус фон Марвица планируется передать в подчинение фон Клуку?
- Но, господин генерал, мы исходили из указаний начальника Генерального штаба, - ответил фон Таппен, нервно поправив монокль. - Он исходил из следующих соображений: сопротивление Бельгии вследствие содействия Франции и Англии окажется сильнее, чем это предполагалось, наступление французов начнется в первые дни войны, обстановка может сложиться таким образом, что в то время, когда армии правого крыла будут задержаны в Бельгии, французы крупными силами вторгнутся через Эльзас-Лотарингию в южную Германию и достигнут здесь успешного результата ранее, чем обходный маневр наших войск на правом фланге окажет какое-либо существенное влияние на общее положение сторон на театре военных действий.
- Разрешите? – пришел на помощь своему подчиненному молчавший до этого момента Дитрих фон Штейн. – Эти соображения были весьма основательны и я не вижу возможности их игнорировать.  Но, учитывая ваши замечания, предлагаю внести корректировки в развертывание войск. Перебросить на правый фланг кавалерию будет, по моему мнению, самым простым решением. Наш железнодорожный отдел легко справиться с этой незначительной корректировкой, не так ли?
- Это вполне возможно, - спокойно ответил фон Штааб, делая пометки у себя в бумагах.
- Этого мало, господа. Кавалерия прикроет фланг, но ударную мощь армий она не увеличит… Подождите, господа. Я забыл уточнить, как у нас с «отрядом Эммиха»? Для гарантированного захвата Люттиха необходимо обязательно усилить его короткими морскими орудиями и экспериментальной саперной ротой. И я не вижу доклада, что они готовы к выдвижению. Дитрих, свяжитесь с командующим пешей артиллерией, пусть отдаст необходимые приказания.  И вернемся к обсуждению. Как мы можем усилить первую армию?
- Могу предложить только одно – забрать у шестой армии двадцать первый корпус во второй эшелон первой армии. Остальные корпуса трогать нельзя, если мы не хотим рисковать прорывом французов в центре нашего построения, – Таппен выглядел так, словно отдавал последние марки из собственного кармана.
- Вы так считаете? – задумчиво протянул фон Фалькенгайн. – Один корпус и кавалерия… не мало?
- При необходимости, по моему мнению, всегда можно перебросить на правый фланг часть эрзац-резервных дивизий. Но до полного выяснения обстановки я советую от такой передислокации воздержаться, – фон Штейн поправил монокль и посмотрел на карту, словно рассчитывая прочесть на ней невидимые остальным письмена - подсказки.