27 июня 1941 года. Взгляд сверху.
Из журнала боевых действий группы армий «Юг»: «Противник, учитывая его численность, боевой дух, упорство, а также, вероятно, и уровень руководства, является во всех отношениях серьезным врагом. Победа над ним должна достигаться не за счет маневра, а, в отличие от кампании в Польше и на Западе, в первую очередь в ходе боя — огнем. Несомненно, еще предстоит кризис в общем ходе приграничного сражения. Сражение достигнет своей кульминации только с вступлением в бой последних выдвигающихся резервов противника, которое ожидается к 28 июня».
Немцы ошиблись ровно на сутки.
Впрочем, это было немудрено. В ночь с 26 на 27 июня 8 механизированный корпус генерала Рябышева получил «Стоп-приказ». Бойцы и командиры, уже перерезавшие шоссе Радзехов-Дубно вынуждены были отступить. Командование Юго-Западного фронта отказалось от стратегии активных действий. Однако уже под утро, когда об отходе узнала Ставка, штаб ЮЗФ издал полностью противоположные приказы теперь уже о начале нового наступления. В Дубно должны были встретиться танки Рябышева и Рокоссовского.
В семь утра командир 8 механизированного корпуса, генерал Рябышев, подписал приказ о наступлении, время которого назначил на девять утра. Однако, раздерганные по частям, потерявшие на маршах от технических неисправностей и налетов немецкой авиации, войска не успели развернуться. Бойцы и командиры не спали всю ночь после тяжелейшего дня. Несмотря на нажим прибывшего в корпус комиссара Вашугина, корпус пошел в атаку лишь в два часа дня.
В атаку без артиллерийской поддержки, без работы авиации. Летчики в это время атаковали крайнюю точку прорыва немецких танков 11 танковой дивизии. Впрочем, активность была низка. Так, пилоты 16 авиадивизии в этот день совершили лишь 56 самолетовылетов на 37 исправных самолетов. Полтора вылета в день.
Тем не менее, удар группы комиссара Попеля едва не привел к катастрофе немецкие войска. Опять едва…
27 июня 1941 года. Около двух часов дня. Окрестности города Дубно. Панцершютце Макс Штайнер.
Настроение было хуже некуда. Командир в исправительно батальоне, танка нет, делать нечего. Хорошо, что личное оружие не про… Не потеряли. Главное, и приказа нет никакого. Вот и ходишь, воздух пинаешь. Один Мюллер был равнодушен. Проснулся, умылся, позавтракал и опять спать. И куда в него сон лезет? Келлер с Зингером играли в карты.
Карты Штайнер не любил, считая пустым времяпрепровождением. Настоящий солдат должен заниматься саморазвитием. Воспитанием воли, физкультурой, для поддержания формы, читать учебную литературу, осваивать новые виды оружия. А карты что дают?
Литературы, правда, не было. Как и нового оружия. После сотни отжиманий, пробежки и силовых упражнений, Штайнер уселся за чистку автомата. Лишний раз не помешает.
- Штайнер, ты чего такой правильный? – сказал Зингер, внимательно разглядывая карты в руке.
- Тебе-то, что?
- Да так…
Макс вытер руки ветошью:
- Я, вообще, в СС хотел попасть. Ростом не вышел.
- В СС? – удивился Зингер. – Зачем?
- Хочется.
Келлер хекнул:
- На хрена тебе с этими древесными лягушками связываться?
- Почему древесными?
- А ты их видел? У них форма пятнистая как у облезлых собак. Все в пятнах каких-то.
- Это камуфляж, Зингер. Между прочим, способствует маскировке.
- Я знаю. Но свою черную на эсэсовскую не променяю. Да и вообще… Что они умеют? Нас хоть учили, а эти? Фанатики, одно слово. Одни понты.
- Зингер, заткнись, твой ход.
- Мой, мой…
- А мне нравится, - сказал Штайнер. – Это не фанатизм. А готовность умереть во славу Германии.
- Во славу Германии побеждать надо, а не умирать. Вот вчера бы мы умерли, как смысл от нас был бы? А сейчас нас в тыл отправят, новый танк дадут. Потом вернемся и войну выиграем. А эсэс пусть мертвыми лежат. Во славу Германии, конечно.
- И фюрера, - добавил Келлер.
А Мюллер всхрапнул под пилоткой.
- Ты не понимаешь, Зингер, - начал горячиться Макс. – Понимаешь, сила арийского духа, она… Она самое главное. Когда ты понимаешь, что дерешься за правое дело, за идеалы Европы, за…
- За Германию, - подсказал радист.
- Именно! Именно за Германию. За Вестфалию, за Саксонию, за Бранденбург. За всех нас! Тогда эта сила материализуется и может снести все препятствия на пути к истинной свободе. Как ты не понимаешь?
- Не понимаю, Штайнер. Я даже не понимаю, что такое истинная свобода. По мне свобода это когда я могу спокойно пожрать, вскарабкаться на бабу и поспать спокойно.
- А как же работа?
- А работа, мой юный друг, есть необходимый базис для обеспечения свободы, во как!
- Болтун ты, Зингер, - разозлился Штайнер. – Свободу необходимо завоевать, а не…
И запнулся.
- Не зарабатывать? Что ж. Я согласен. Наиболее свободные люди те, кто вообще не работает. Пусть евреи и славяне работают.
- А наше призвание – война! Немцы прирожденные войны.
В это время проснулся Мюллер:
- Штайнер, может ты заткнешься, а? Умные все стали… Куда ни плюнь, в умного попадешь. Один я дурак, слава Христу.
Спор прекратил посыльный из батальона:
- Эй, растеряхи безлошадные. Сейчас колонна в тыл пойдет. Держите приказ.
Экипаж лениво собрал небольшие свои манатки и отправился в указанном направлении.
Колонна порожних «Рено» и «Опель-Блиц», доставив очередную порцию бензина, боеприпасов и продовольствия, готовилась к обратному пути. Впереди колонны расположились мотоциклисты сопровождения. В центре разместились санитарные автобусы.
Экипаж подошел к одному из грузовиков:
- Эй, рулевой, мы к тебе! – крикнул Мюллер лениво курившему водителю.
- Чего надо, бронелобые?
- Охамел, что ли? На, читай.
Мюллер протянул бумажку с приказом водиле. Тот пробежался по ней и так же лениво выпустив дым из ноздрей, кивнул на кузов:
- Занимайте места, согласно купленным билетам.
В кузове Мюллер немедленно улегся дрыхнуть, а Келлер с Зингеров продолжили партию в скат. Штайнер уселся у заднего борта.
Минут через двадцать колонна тронулась.
- Штайнер!
- М?
- На небо поглядывай. Русские появятся, ори что есть мочи.
- Гут.
И поехали. Колонна шла медленно, километров двадцать в час, если не меньше.
Штайнер, как и было приказано, поглядывал на небо, щуря глаза. Но небо было спокойным. Хоть и ни облачка, но самолетов не видать. Это что ж? получается, у русских вся авиация кончилась? Или просто на других участках фронта?
- Мюллер! Как думаешь, а где у русских самолеты?
- Не здесь. Остальное меня не волну…
Договорить водитель не успел.
Идущая сзади машина вдруг вспыхнула огнем, на секунду позже раздался грохот взрыва.
- Это еще что…
Штайнер подскочил.
С южной стороны дороги, огромной лавиной от горизонта до горизонта, на колонну неслись русские танки. Впереди были тяжеловесы, подобные тому мамонту, который утащил вчера танк Штайнера. За ними мелькали хищные силуэты средних танков. Где-то из пыли рявкали пушки легких. В промежутках между танками вперед бежала советская пехота. Накатывающийся ее рев отзывался мурашками по коже.
Водитель грузовика резко ударил по тормозам и выскочил из кабины. Вспыхнул еще один грузовик, потом еще один.
- Уходим! – заорал Мюллер.
Приказ его был бессмысленен. Зингер уже прыгал на землю, а там уже присел на корточки Кёллер. Штайнер вознамерился было забраться под грузовик, но Мюллер рявкнул на него:
- Куда? За мной!
Экипаж залег в канаве с противоположной русским стороне.
Затявкали орудия со стороны Дубно. Редко, вначале, а потом все чаще в атакующей русской волне начали взрываться снаряды. Время от времени советские танки останавливались и бабахали в ответ.
Немцы сконцентрировали огонь орудий на тяжелых русских танках. Однако, как и в прошлом бою, снаряды лишь рикошетили от могучей брони.
- Да что за дверные колотушки у нас! – отчаянно крикнул Мюллер, наблюдая как после очередного выстрела посыпались искры. Русский на мгновение вздрогнул и, как ни в чем не бывало, продолжил движение.
- А это что за толстожопый? – показал стволом на правофланговый русский танк Кёллер.
«Этот толстожопый» выделялся даже среди других гигантов. Башня его была квадратной, а орудие поражало калибром. Стрелял он медленнее. Останавливался, доворачивал башню, прицеливался, не обращая внимания на близкие разрывы, и гулко выстреливал очередной чудовищный снаряд. На позициях немецкой противотанковой артиллерии тут же вздымался огромный столб земли. И одно орудие за другим умирало.
- Да по гусеницам же бейте, - отчаянно крикнул Зингер.
Словно услышав крик радиста, из глубины обороны подали свой голос зенитчики.
«Ахт-ахты» густо накрыли разрывами гиганта и после пары попаданий он, наконец, лениво задымил.
- Да! – крикнул Штайнер и едва не вскочил от радости, немедленно получив подзатыльник от Мюллера.
Но и дымящий, остановленный русский танк успел еще два раза выстрелить, пока не затих окончательно, скособочив башню. Из него так никто не выбрался.
Но, пока зенитчики били по тяжелому танку, остальные продвинулись еще ближе к позициям лихорадочно окапывавшейся немецкой пехоты.
27 июня 1941 года. Южная окраина города Дубно. Шютце Вальтер Бирхофф.
Выкопать полноценный окоп времени не было. Скорчившись как зародыш, Вальтер кидал лопаткой сухую землю перед собой. Время от времени, он стрелял из карабина в клубящуюся впереди пыль, не переставая мычать от страха. Краем глаза, он заметил, как несколько человек побежали назад, к прикрываемой пехотой артиллерии. Он едва не вскочил, но огромным усилием воли заставил себя лежать. Лежать, копать и стрелять. Пулеметная очередь, почти не слышная в громе разрывов, вздыбила строчкой пыль перед ним. После нее Бирхофф стал копать еще быстрее.
Буквально на грани восприятия, он услышал – или догадался? – крик командира взвода лейтенанта Фойгеля:
- Отсекать пехоту противника! Танки пропускать!
Да, да, да, да, да! Тебя же учили, Вальтер! Пропустить танк над собой или рядом, а потом метнуть ему гранату на корму. Или прикрепить теллер-мину на борт. Или…
Серия близких разрывов заставила прижаться к земле.
Смахивая пот, струей бегущей из-под стального шлема, Бирхофф заставил себя копать дальше. И все равно, чувствовал себя голым перед надвигающейся лавиной стали и огня.
- Эй, шютце! – заорал кто-то за спиной.
Вальтер оглянулся. Так и есть, Ковальски собственной персоной. И лыбится, гад. Зачем он лыбится? Рядом с ним лежали два солдата
- Держи!
Один из солдат подтащил канистру.
- Что это? – заорал в ответ Вальтер.
- Бензин!!!
- Зачем???
- Русский танк подойдет, бросишь ему на моторное отделение, потом подожжешь!!!
- ЧТО???
- Что слышал!!!
И уползли, заразы, дальше.
Вальтер откинул канистру подальше от ячейки: еще не хватало попадания осколком или пулей в огнеопасный предмет.
А русские, тем временем, приближались. Уже были видны их лица, их раззявленные криком рты. Уже были видны заклепки на приближающихся танках, плюющихся огнем.
Один из них, здоровенный как корова, мчался, коротко останавливаясь время от времени для выстрела, прямо на окопчик Бирхоффа. За ним мелькал в пыли, выскакивая на несколько секунд то с одной, то с другой стороны, маленький его собрат. У того и пушка была короче и на самой башне поручнем смешила радиоантенна.
Скорее для успокоения, Вальтер выстрелил несколько раз в большой танк. Бесполезно, естественно.
«Это все!» - наступило вдруг успокоение. Руки перестали дрожать. Мир словно затих. Только танк, его гусеницы с прилипшими комочками земли в траках, травинки в этих комочках… Это все, Вальтер, это все.
Он медленно оглянулся. Где-то за пределами слуха шипели осколки и свистели пули.
Вот сейчас дотянуться бы до канистры… Но ведь это надо встать из окопчика! А оно надо? Оно надо… Командир отделения дал приказ. Если приказ не выполнить…
Серо-зеленой молнией вдруг метнулся солдат из соседней ячейки. Вальтер проводил его взглядом. Метаясь как заяц, солдат – это Генрих, что ли? – подбежал к русскому танку, прямо в лоб, подпрыгнул, ухватился за ствол орудия одной рукой. Второй отцепил гранату, дернул зубами за запальный шнурок и сунул ее в ствол. Потом отцепился и упал на землю. Солдат попытался перевернуться, уходя от широких русских гусениц, но не успел. Танк взревел, развернувшись на месте, и вдавил парня в землю. Солдат лишь приподнялся на руках: бедра его скрылись под гусеницей. Глаза его расширились от боли. В этот момент и взорвалась граната. Внутри танка что-то бахнуло – башня приподнялась от взрыва и снова опустилась на погон. Затем второй взрыв и башню уже сбросило на бок. Заскрежетав металлом, танк встал, умерев. Из-за его спины выскочил маленький, с поручнями, и открыл бешеный огонь из пулемета и тонкого, как веточка, орудия. Вместе с ним из клубов пыли и дыма появились русские пехотинцы с длинными винтовками в руках.
Вальтер выстрелил в одного, другого. Снова заработал пулемет. Пехота упала в изломанных позах.
Кто-то метнул гранату, удачно попав русскому под гусеницу. Танк развернуло, но он продолжал вести огонь.
Не помня себя, не ощущая себя, совершенно на рефлексах, Вальтер вдруг оказался за башней танка, держа канистру с бензином в руках. Как он ее схватил – он не понял. Да и не надо понимать. Не обращая внимания на пули, стучащие по броне, шютце вылил бензин на жалюзи моторного отделения. Спрыгнув на землю, поджег спичкой коробок и кинул его на танк. Пламя вспыхнуло в тот момент, когда Вальтер, скрючившись, спрятался за только что подбитым первым танком.
Через несколько секунд на маленьком открылся люк, оттуда высунулся русский танкист и тут же упал вниз, снятый чьей-то меткой пулей.
Мимо прогрохотал еще один танк, потом еще и еще.
Вальтер побежал, вдыхая запах горящего металла и пороховых газов. И не один.
Советские танки прорвались на позиции немецкой артиллерии, не сумевшей прикрыть атаку. Они давили пушки гусеницами, стреляли по разбегающейся пехоте.
Вальтер упал, споткнувшись, перевернулся и увидел перед собой русского, замахивающегося винтовкой для последнего удара. Машинально Бирхофф повернулся набок, уходя от удара. Русский штык воткнулся в землю, а самого большевика массой снес Ковальски, прыгнув тому на спину.
Бой превратился в рукопашную свалку.
Мелькали ощеренные рты, выпученные глаза, окровавленные лица. Люди рубили друг друга лопатками и били касками. Озверение накрыло поле боя. Кто-то зубами вцепился в чей-то нос. Кто-то орудовал кинжалом, перерезая булькающие кровью горла. Кто-то прикладом смешивал голову, превращая ее в грязь. Мелькали знакомые лица. Живые лица и тут же мертвые. Лейтенант Фойгель, сидя на земле, отрешенно стрелял из пистолета по мелькающим в пыли силуэтам. Потом и он свалился под орущими на двух языках людьми, четырьмя руками вцепившихся друг другу в глотки.
Бирхофф уже давно потерял винтовку, он рубил лопаткой, стараясь попадать по светло-зеленым силуэтам. Он падал, перекатывался, вставал, снова падал. Схватив чью-то винтовку стрелял, потом ее ронял и снова падал. Мелькали выпученные глаза, окровавленные рты.
А потом куда-то опять побежал, повинуясь истеричному свистку.
Куда бежал, он не понимал. Цель его была лишь выбраться из безумной схватки.
И он выбрался.
Выбрался, когда заскочил в какой-то дом, хлопнув дверью. Упал на земляной пол, откинулся на стену дома и закрыл глаза. В этот момент его и затрясло.
И когда дверь открылась, ему уже было все равно – пусть убьют, пусть ранят, лишь бы оставили в покое.
- А! Бирхофф! Живой?
В дом вбежал Ковальски, тащивший на себе окровавленного лейтенанта.
Бирхофф даже кивнуть не смог, дыша как загнанная лошадь.
- Глянь лейтенанта, Бирхофф!
Вальтер не отреагировал.
- Шютце, мать твою! Лейтенанта посмотри!
Несколько ударов по лицу привели Вальтера в чувство.
- А?
- Ага! Лейтенанта посмотри!
Лейтенант был плох. Пуля, выпущенная с близкого расстояния, разворотила бицепс правой руки, расщепила кость плеча и разорвала мышцы трицепса. Кровь из разорванных вен и артерий плескалась толчками. Белые осколки кости остро торчали из раны.
Хорошо, что пуля вошла по средине плеча. Можно перетянуть выше. Бирхофф стянул ремень с лейтенанта и начал перетягивать руку.
- Ампутировать надо, - глянув, сказал Ковальски. – Иначе, не жилец.
- Как? – не понял Бирхофф.
- Кровь останови и руби лопаткой.
- КАК?
- Об косяк! Руби!
- А обезболивающее?
- Вколи!
- У меня же нет!
- Тогда так руби!
Бирхофф затянул ремень. Кровь почти перестала брызгать. Лицо лейтенанта было бледно как мел.
- Бог ты мой… - выдохнул Вальтер, замахнувшись. Главное, глаза не закрывать, хотя хочется же, хочется. Удар! Еще удар! Лейтенант даже не дернулся. Отрубленная рука чуть повернулась в сторону.
- Мотай! – не глядя крикнул Ковальски.
Совершенно машинально, словно автоматическое орудие, Бирхофф зубами разорвал упаковку индивидуального пакета и начал бинтовать культю.
Лейтенант так и не пришел в себя. Вместе с ним сознание потерял и Бирхофф. Но только после окончания процедуры. А иначе-то как? Учили же…
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
