была

сапог

Щёлк!

28 июня. Утро. Окрестности Дубно. Шютце Вальтер Бирхофф.

- Как меня это все достало! – ругался Вальтер, когда сводная группа пехоты и танков двинулась в путь. В обратный. В смысле, в ту же сторону, откуда вчера отходили. – То туда бежим, то обратно, то опять туда. Сколько можно?
- Не ной, Бирхофф, - оборвал его Ковальски. – Это называется маневренная война. Немцы в ней лучшие.
- Ага. Самые быстрые. Вчера так наманеврировались, что у меня ноги отваливаются. Я хочу спать!
- А я есть, - неожиданно подал голос Толстый.
- Ха! – крякнул унтер-офицер. - Совершили открытие. Солдат всегда хочет спать и есть.
- А бабу?
- И бабу, - легко согласился Ковальски.
Вяло переругиваясь, солдаты ехали на восток. Солнце пекло, его лучи били прямо в глаза, пот струился щекотливыми змейками по лицу и телу. Тенты с машин пришлось снять: слишком много русских вокруг. И никто не знает, где они точно. Хотя авиаразведчик и кружил над колонной, но… Разглядеть в этих густых пшеничных полях, в этих рощах и перелесках затаившуюся пехоту противника очень сложно. Поэтому приходилось быть настороже.
Впереди мчались мотоциклисты передовой дозор кампфгруппы. Смертники, одно слово. Нарвутся на засаду и ценой своей гибели предупредят основные силы.
А танки и грузовики чередовались через раз. Сначала танк со штурмовой группой на броне, за ним грузовик с пехотой, к грузовику же прицеплено орудие.
3,7-сантиметровые пушчонки – «дверные молотки», как их обозвала беспощадная на язык пехтура – тащили в конце колонны. Толку от них мало, разве что по легким советским танкам бить. А вот пятисантиметровые и ахт-комма-ахты шли в начале. Уж очень все напуганы были тяжелыми танками противника. Вчера до хрипоты Макс со своими танкистами спорил о весе монстра, нагло стырившего штайнеровскую «четверку». Пятьдесят тонн или пятьдесят пять?
- Кстати, Ковальски, - держась за борт, спросил Бирхофф. – Ты знаешь, командира танкистов…
- Каких танкистов? – унтер-офицер быстро и цепко оглядывал кусты и горизонты. Если б из его глаз били пули, он скосил бы все леса и строения до самого Киева.
- Да вчерашних. С нами, которые выходили. Ну, Макс, мой одноклассник. Не помнишь, что ли?
- Память на войне дурная штука. Ни к чему запоминать имена будущих мертвецов.
Толстого передернуло. А два Ганса-пулеметчика заржали в один голос. Они тоже вышли вчера. Или уже сегодня? Да, от взвода осталось десять человек. Остальные или убиты, или шляются где попало. А унтер-офицера назначили временно исполняющим обязанности командира взвода.
- Ну и что с твоим одноклассником?
- Не с ним. Он сказал, у них командира танка в исправительный батальон отправили.
- И что?
- А там… Там как?
- Я-то откуда знаю? Но, говорят, хуже чем в учебных лагерях.
- Да? А хуже разве бывает? А ты был на гауптвахте?
- Был…
- И как?
- Выспался… Только курить не давали. И еда дерьмовая. А друг твой где?
- Не знаю. Их утром куда-то увели.
Время от времени вдоль дороги появлялись и пропадали следы недавних боев. Выжженное пятно на лугу. Из обгоревшей травы торчит самолетный хвост со свастикой на киле. «Хейнкель»? «Юнкерс»? Пойди, пойми сейчас простому пехотинцу. Сползший с обочины и перевернувшийся вверх гусеницами русский «БТ». Немецкая «двойка» рядом, без башни. Раздавленная в лепешку стальными гусеницами непонятно чья легковушка. Простреленная наискось очередью крупнокалиберного полевая кухня. И трупы, трупы, трупы. Серо-селеные, светло-зеленые, черные. Целые, разорванные, расплющенные, сгоревшие: на любой извращенный вкус. Грузовик время от времени потряхивало на выбоинах и небольших воронках. Вот что хорошо в маневренной войне, мины не успевают на дороги класть. Хотя, «Бюссинг» взвода Шнайдера шел в центре. Ему бы мины не досталось.
Постепенно колонна выползла на берег какой-то речки с низкими, заболоченными берегами, поросшими осокой.
- Так… Приехали… Теперь копать будем… - грустно заметил Бирхофф и спрыгнул на землю.
- Точно, - сплюнул Ковальски, попав на колесо «Бюссинга». – И поглубже. И побыстрее, пока русские в гости не пожаловали.
К обеду позиции были готовы. Впереди, перед рекой, сидела в глубоких траншеях пехота. Большая ее часть тут же спряталась от палящего солнца на дне и немедленно задрыхла, ожидая обеда. Неудачникам пришлось уныло идти в боевое охранение.
Чуть сзади за позициями пехоты расположились «колотушки». Зенитки же и «полтинники» разместили на высоте в тылу, если тут тыл был, конечно. Потому как одну пехотную роту отправили прикрывать пушкарей со стороны Дубно.  Хорошо им, солнце в глаза бить не будет. А вот Бирхоффу в самые зрачки лучами попадает. И хоть бы облачко… Рядом с артиллерией замаскировали свои «ролики»  ветками танкисты. Замаскировали… Завалили, буквально! Аккуратные кучки появились.
Внезапно мирно жужжавший разведчик резко развернулся и, ускорившись, полетел в сторону Польши. То ли керосин к концу подошел, то ли…
- Тревога! Тревога! Воздух! – заорал наблюдатель.
Бирхофф высунулся из окопа.
С восточной стороны, медленно увеличиваясь на почти белом от жары небе, приближались черные точки.
- Раз, два, три, четыре… Девять!
Может не по их душам? Мало ли какое задание у русских… Может мимо? Помоги, аве Мария!
Видимо, у святой Богородицы в этот день были другие планы. Слишком много людей на Восточном фронте ее молили о спасении. Может быть, даже атеисты с другой стороны? Хотя…
Девятка советских бомбардировщиков неторопливо сделали круг над свежими позициями немцев. И с пологого пике начали поочередно сбрасывать на зарывшихся в землю людей фугасную смерть.
Бирхофф бросился на дно траншеи, успев нацепить каску. И тут же пожалел, что снял китель. Совершенно дурацкая мысль, что китель его спасет, непременно спасет, а как же иначе билась как пойманный заяц. Ведь сукно такое толстое, в нем обязательно застрянет осколок. А где китель? Китель-то где?
Вальтер приподнял голову: да вот же он, только руку протянуть, лежит на бруствере. Рядовой привстал на четвереньках, потянулся.
И дикий, разрывающий все грохот бросил его на трясущуюся землю. Сверху посыпались комья земли, больно стуча по голому телу. Еще один разрыв, еще один. Гул, свист, гром мгновенно сгустились в адскую, инфернальную музыку. Вальтер орал, зажав уши, и не слышал собственного крика. Казалось, мир порвался по шву.
Бомбардировка закончилась так же внезапно, как и началась. Но гул ее все еще потрясывал Бирхоффа. Наконец, он приподнялся, стряхивая комья сухой земли. Приподнялся и огляделся. Воронки курились дымком. Откуда-то доносились стоны раненых. Большая часть бомб по траншеям не попала, но три-четыре попадания все же были. А одна совсем рядом с позицией Вальтера.
А вот артиллеристы, похоже, не пострадали. Чертовы зенитчики, похоже, даже не подумали открыть огонь! Все русские спокойно ушли домой. И хваленых асов люфтваффе нет! Что же творится? 
- Бирхофф! – словно из тумана донесся голос командира.
- Я! – с трудом ответил рядовой.
- Толстый, ты жив?
Ответа от Толстого Вальтер не услышал. Впрочем, он почти ничего не слышал. В уши словно вату напихали.
Впрочем, как выяснилось позже, из взвода не пострадал никто. Даже легкораненых не было.
По траншее, отталкивая плечами солдат, бежал обер-лейтенант без фуражки. Из уха его стекала струйка крови.
- Приготовится к отражению атаки! Приготовиться к отражению атаки!
Вальтер высунулся над бруствером. Однако, русских не было. Даже признака их выдвижения. Вот речка, вот ровное зеленое поле за ним, вот деревенька по левому флангу. А русских нет. Впрочем, командиру роты виднее.
Минут через сорок, после напряженного ожидания выяснилось, что обер-лейтенант Мюссе не прав.
Атака, почему-то, не случилась. Как так? После бомбардировки обязательно должна быть атака. Впрочем, русские не умеют воевать по правилам. Идут в бой одними танками, практически, без пехоты. Иартподготовку почему-то не проводят. А еще через сорок минут над позициями немецкого узла обороны – так называемого «противотанкового ежа» - появились, наконец, немецкие истребители.
Пехота их тут же обругала всеми известными ругательствами, пообещав пилотам многочисленные половые извращения со всеми родственниками до седьмого колена, не взирая на возраст и пол, а так же с домашними животными, включая канареек.
Особенно выделялся в этом матерном реве густой бас какого-то сапера, только что вернувшегося с предполья. Сапер вытянул обе руки к небу и, угрожая самолетам огромными кулаками, ревел:
- Заячья задница, шлюха в штанах, баран кастрированный, чтоб твою мамашу черти в аду жарили со всех сторон раскаленными кочергами, чтоб твое пиво было всегда прокисшим, чтоб ты его пил через задницу, чтоб тебе даже шлюхи не давали, оторви себе яйца и намотай их на винт!
- Прям записывать можно, - хихикнул Ковальски. – Я заслушался.
Самолеты же продолжали лениво барражировать парами.
- Русские танки! – внезапно закричали сразу несколько голосов.
Вальтер оглянулся.
Да.
Русские танки.
Ситуация вчерашнего дня повторилась. Они снова шли стальной лавиной, практически от горизонта до горизонта, выстроившись в несколько линий. И снова без артподготовки, без десанта пехоты на броне. Впрочем, отдельные фигурки пехотинцев мелькали где-то в пыли.
И Вальтер опять почувствовал себя бессильным, с одним лишь карабином в руках. Не, ну гранаты есть, конечно…
Одна надежда на артиллерию. Бирхофф надеялся, что на этот раз она молчать не будет.
Но она молчала. Молчала, выжидая, когда большевики подойдут ближе, на дистанцию убийства. Танки грохотали. Впереди мчались легкие «Т-26» и «БТ», за ними уже более медленные знакомцы тяжелые танки. Где-то в глубине атаки мелькали совсем уж огромные силуэты непонятно чего.
Быстроходные начали спускаться к речке, поводя стволами в разные стороны. Стреляли они на ходу, не останавливаясь. От этого их снаряды ложились как попало, чаще всего разрываясь на склонах высоты.
Артиллерия все еще молчала.
Затряслась правая нога. Вальтер с удивлением посмотрел на нее. Раньше такого не было. Неужели он так боится?
Уже стали видны красные звезды и белые номера на русских танках. Почему молчит артиллерия? Большевики чуть замедлили ход, перебираясь через речушку. Начали выскакивать на другой берег, один за другим…
Разрыв! Один из «БТ» чуть подкинуло, он развернулся, подставившись боком к немецким позициям и замер. Но, тут же развернув башню, выстрелил в сторону вражеской пехоты. Еще один взрыв, еще… Танки начали юлить, пытаясь объехать…
Мины!
Матерщинник-сапер басовито захохотал. Артиллерия продолжала молчать.
Два «Т-26», пытаясь объехать подорвавшегося собрата, столкнулись. С одного слетела гусеница, второй, похоже, повредил орудие. То на одной, то на другой башне стали открываться люки. Экипажи начали покидать машины.
«Ну, вот и моя работа!» - облегченно вздохнул Бирхофф и приложился к карабину. Нога перестала трястись, но он этого не заметил. Он увлеченно стрелял по фигуркам в черных комбинезонах, мечущихся между танками. Впрочем, на минной позиции остались не все. Примерно три четверти наступающих прорвались. А вот тяжелые…
А на зеленом поле за речкой происходило странное. То один, то другой советский тяж постепенно замедляли ход и просто вставали, неуклюже дергаясь взад-вперед. Да это же болото! Заболоченная пойма! Вальтер смотрел и не верил своим глазам: что же получается? Это была русская территория еще шесть дней назад. Неужели русские не знали, что тяжелые танки здесь пройти не могут? Неужели у них нет карт своей местности? А мы знали! Наши офицеры знали, что здесь и устроили ловушку русским!
В этот момент артиллерия и открыла огонь. Поле и пойма буквально взорвались огнем. Черные, густые клубы дыма моментально поднялись к небу и на траншеи упала благословенная тень. Рукотворная тень. Искусственная. Созданная немецким тринитротолуолом и русской соляркой. Русские открыли бешеный ответный огонь по раскрывшейся немецкой артиллерии.
Немцы били по заранее расписанным секторам, обрушивая плотный огонь из всех орудий на один лишь танк. Затем огонь переносили. В этом грохоте не было слышно тявканья 3,7-сантиметровок. Они спокойно расстреливали приближавшихся к траншеям пехоты легких советских танков. Впрочем, то одна, то другая «дверная колотушка» замолкала. Надо было отдать должное Советам: их танкисты вели огонь даже из горящих машин. Фанатики, одно слово. Хотя в такой ситуации им остается только атаковать. Отступление верный расстрел. Отдельные танки, все же, смогли дойти до линии траншей. И тут же были уничтожены гранатометчиками.
Вальтер долго целился в русского танкиста, высунувшегося по пояс из башни и отчаянно махавшего двумя красными флажками. Лишь с пятого выстрела Бирхофф попал. Тело русского повисло на поручнях.
А зенитчики били по тяжелым танкам русских, завязших в мягкой почве предательского луга.
Из черного дыма доносился рев русской пехоты. Несмотря ни на что, она продолжала бежать вперед. Нет уж, сейчас рукопашной не будет.
Десяток немецких пулеметов скосили ее за несколько минут практически в упор.

28 июня 1941 года. Окрестности Дубно. Взгляд сверху.

Ни рядовой Бирхофф, ни унтер-офицер Ковальски, ни обер-лейтенант Мюссе, ни генерал-майор Хубе и даже начальник Генерального Штаба Гальдер не знали и не могли знать одной простой вещи. Восьмой механизированный корпус генерал-лейтенанта Рябышева оказался разорван на две части.
И та, вторая часть, которая не успела к городку Дубно, без разведки и без карт выскочила на подготовленную немцами противотанковую оборону.
Война… Война бывает разной. Иногда она окопная, иногда она маневренная. В маневренной войне порой сами атакующие не знают: где находятся их части? Обстановка меняется за часы, а порой и за минуты. В девять утра здесь противника нет. А в девять тридцать он уже копает траншеи.
Нет карт… Эту землю РККА защищала лишь полтора года. Они не успели. Они не успели подготовиться, не успели напечатать карты, не успели подвезти снаряды, не успели заправить танки соляркой, не успели воспитать кадры. Сотни боевых машин были просто брошены в тылу: не кому было ремонтировать. Тысячи орудий просто стояли на складах: не на руках же их носить?
Но они сделали свое дело. Самое главное дело. Перемололи лучших солдат мира. Велика ли была цена? Да. Велика. В такой войне малой крови не бывает.

28 июня 1941 года. Вечер. Окрестности Дубно. Шютце Вальтер Бирхофф.

Вместо того, чтобы отойти и перегруппироваться, русские все продолжали и продолжали атаковать. Небольшими группами они то и дело выскакивали из клубов дыма и пыли, пытаясь прорваться к траншеям хотя бы на дистанцию броска гранаты. Иногда им это удавалось. Но только иногда. Русских бойцов тут же уничтожали, а потом санитары ползли на крики раненных немцев.
Около семи вечера обер-лейтенант Мюссе приказал идти в контратаку. Русские танки были уничтожены. Они догорали, время от времени взрывались их боеукладки. Впрочем, некоторые танки успели отойти, прикрывшись дымовой завесой.
- Так, ребятки! Осторожно! – заорал Ковальски. – Пленных не брать! Хотя… Готовы? Вперед! Шнель, шнель, шнель!
- Натюрлих, герр фельдмаршал! – заорал в ответ кто-то из Гансов.
Пехота пошла вперед.
Шли, пригнувшись, перебежками. Где-то за спиной время от времени меняли позиции ротные минометчики. В ответ почти никто не стрелял. Ковальски шел впереди, выставив перед собой карабин. Изредка тыкая штыком в трупы, перешагивал через них.
Бирхофф, сознательно или нет, пытался копировать походку и повадки унтер-офицера. Правда, штыком не тыкал. За что едва не поплатился. Перешагнув через очередного мертвого русского, услышал  выстрел за спиной. Не успев даже подумать, упал мордой в землю. Потом уже обернулся: позади стоял растерянный Толстый, опустив карабин, из дула которого поднимался синий дымок. В ногах его лежал окровавленный советский солдат.
- Он перевернулся, - торопливо сказал Толстый. – Перевернулся и целиться в тебя начал. Представляешь?
Бирхофф кивнул.
- Эй, быстрее двигайтесь! – рявкнул Ковальски.
- Идем, идем! – Бирхофф кивнул Толстому, мол, спасибо.
Вот и подошли к линии сгоревших русских танков.
Страшно, все-таки. Хоть и они и черные и закоптевшие и мертвые… Но страшно.
Вальтеру все время казалось, что они вот-вот оживут. Через их смерть силуэтом просвечивала жизнь.
- Тихо! – вдруг заорал Ковальски. – Тихо всем!
Взвод замер.
- Вот! В этом танке живой есть. Стучит.

тире вместо запятой

бензин. На керосине реактивные летают...

сделала, или - девять

И артподготовку

мечущимся