Неа.
Первой танковой дивизией перешедшей госграницу на левом фланге нашей 5-й армии была 11 тд. 16 тд вводилась позже и целиком.
https://mahrov.4bb.ru/viewtopic.php?id=5 … 12#p660757

И правда...

А 16ТД вроде как 24 вечером границу пересекла. После чего застряла на центральной "панцерштрассе" из-за тылов 11ТД. Что потом поставило битву под Дубно на грань катастрофы для 1ТГ.

Тот же вечер того же дня. 2 батальон 2 танкового полка 16 танковой дивизии. Макс Штайнер.

Делать было нечего. А когда солдату делать нечего – он от скуки всякие непотребные коленца начинает выделывать. Чтобы такого не случилось, унтерфельдфебель Штраус заставил свой экипаж мыть танк с мылом. Причем, садист такой, сразу после ужина. Впрочем, Макс ни разу на него не обиделся. Командир экипажа вместе со всеми принялся готовить грозный  Pz.IV Ausf.E к вступлению в большевистскую Россию.
Танк Максу нравился.
Нет, не так.
От танка он был в восторге. Тяжелый – в двадцать одну тонну – он напоминал Максу боевого коня крестоносцев. Сквозь корпус и башню, словно из глубины веков, проступала тевтонская неумолимая мощь – спокойная, уверенная в себе, без лишних эмоций. Мощь, под которой трещали римские щиты в Тевтобургском лесу, мощь, от которой бежали славянские оды под Таненнбергом, мощь, при виде которой галльский петух снес себе яйца.
- Макс!
- Что? – повернулся заряжающий к своему командиру.
- Поднови эмблему дивизии на борту.
- А краску где взять?
- А это, гефрайтер, не мои проблемы, - ответил вечно серьезный Штраус. Зато радист с весьма подходящей фамилией Зингер немедленно растянул улыбку во всю свою веснушчатую рожу.  Наводчик Кёллер и водитель Мюллер тоже почему-то заулыбались.
- Не, ну…
- Парень, - обернулся Штраус. – Время пошло. Считай, что это твое первое боевое задание.
Макс почесал потную шею, в которую так и норовили впиться комары и огляделся.
Поле было усеяно танками. Ну как усеяно? Несведущий человек и не понял бы, что бесформенные кусты это танки. Он бы даже не догадался, что это не кусты, а маскировочные сети. Впрочем, за весь первый день войны русская авиация не появилась даже на горизонте.
Хм… И где достать краску? Идти к тыловикам? Но тогда нужна письменная заявка от командира экипажа, заверенная командиром роты. После чего тыловики отправят заявку на склад и к следующему утру необходимая краска будет доставлена.
А заявку Штраус писать даже не собирается. И что делать? Выход: попросить у камрадов.
Однако, весь взвод последовательно послал Штайнера в задницу. А за взводом и вся рота.
Придется украсть, иначе стыдно возвращаться к своим.
Макс бродил по полю, приглядываясь к экипажам, но так и не нашел самой завалящейся банки с краской. Такая, чтоб на виду лежала и чтоб экипаж вокруг своего имущества не вертелся. Увы… Хотя… Есть! Возле одной из «троек» развалился на травке лишь один из танкистов. И ящик со снаряжением был открыт.
Штайнер осторожно обошел «тройку», потом подошел к дрыхнущему танкисту и легонько пнул его по подошве сапога:
- Эй, камрад!
Лопоухий танкист, возрастом как Макс, немедленно вскочил, словно пружина:
- А? Что? В бой? Кто? – пилотка слетела в сторону.
Макс даже хохотнул при виде этого заспанного, мятого лица, к щеке которого прилипла травинка:
- Ни кто. Парень, у вашей машинки палец из трака высунулся.
- Чего?
- Палец, говорю.
- Какой палец? – толком еще не проснувшийся лопоухий оторопело посмотрел на ладони.
- Из трака. Палец.
- Где?
- С той стороны. Иди, посмотри. А экипаж твой где?
- Купаться ушли. Меня оставили на карауле…
- Да ты что? – деланно удивился Макс. – И как караулится?
Лопоухий покраснел.
- Ладно, никому не скажу. Пойдем, покажу палец.
Они обошли танк и Штайнер ткнул, теперь уже своим пальцем, в первый попавшийся трак:
- Смотри. Видишь?
- Что?
- Вот этот штырь видишь?
- Ну! И что?
- Согласно уставу германских панцерваффе пальцы, соединяющие траки должны высовываться не больше, чем на три миллиметра. А у тебя сколько?
- Ээээ…
- А у тебя четыре. Где у тебя кувалда?
- В ящике… - лопоухий присел и стал водить руками по гусенице.
- Ладно, сиди. Я сам принесу.
Макс легко прыгнул на гусеничную полку, подошел к ящику, надежно привязанному к броне… Ага! Вот и баночка с белой краской. Хорошо, маленькая, всего на пол-литра. И хорошо, что целая. Он незаметно сунул ее в карман. Заодно и вытащил кувалду.
Затем он спрыгнул на землю, приземлившись словно кот: мягко и бесшумно. Правда, кувалду едва не выронил. Но ничего, удержал.
- Смотри и учись! – и со всей силы вдарил по гусенице.
- Это же не тот трак! – вдруг возопил лопоухий.
- Этот тоже выставлялся! – авторитетно заявил Штайнер и снова вдарил по гусенице, так что в ушах зазвенело. – Вот теперь нормально.
- Слушай, а как ты заметил? – почесал бритый затылок лопоухий, сдвинув пилотку на самые брови.
- Ты уже сколько лет в дивизии? – усмехнулся Макс.
- Две недели, - потупился незадачливый караульный.
- Послужи, сынок, с мое и не такое видеть начнешь.
Штайнер покровительственно похлопал парня по плечу и протянул ему кувалду:
- Сам свой инструмент убери. И да, не говори командиру, что я тебе помог. Иначе, сам понимаешь, халатное отношение к боевой технике, нарушение устава караульной службы…
- Спасибо, камрад! – лопоухий полез было обниматься, но Макс отскочил:
- Сочтемся! Удачи, солдат!
Когда довольный Макс вернулся к своему танку, Штраус обрушился на него с бранью:
- Тебя где носит?
- Ну… Вы же сказали...
- Что я сделал?
- Герр унтерфельдфебель, гефрайтер Штайнер ваше приказание выполнил! Почти! Краску нашел, готов прокрасить эмблему заново!
Командир вытаращил глаза:
- А в нашем ящике посмотреть не мог?
- Разве…
- Где взял?
- Контрибутировал из соседней роты…
Штраус помолчал, покачал головой и задумчиво буркнул:
- Из тебя хороший солдат получится… Молодец…
И гаркнул:
- Три наряда вне очереди!
- Яволь! А банку?
- Банку в танк. И быстро на построение роты!
Вот так и выяснилось, что инициатива в армии, даже в панцерваффе, наказуема.
На построение Макс прибежал с проклятой банкой: так и не успел из кармана.
Построение оказалось достаточно странным.
Танкисты сидели полукругом, курили, кто-то даже развалился на травке. Прямо перед ними двое из тыловиков сноровисто приколачивали прямо к дереву большую карту. Возле карты туда-сюда, возле раскладного столика, ходил, пожевывая губы, какой-то незнакомый обер-лейтенант. На столике лежали бумажные тяжелые пачки.
- Это что? – вполголоса спросил Штайнер у радиста, когда приземлился на травку возле своих.
- Театр приехал. Что у тебя в кармане?
- Три наряда у в меня в кармане. Что за театр?
- Одного актера. Рота пропаганды приехала.
- А кино будет?
- Нет. Но Марика Рёкк обещала сиськи живьем показать.
- Да иди ты…
Шутливую их перебранку прервал обер-лейтенант. Он вышел в центр полукруга и начал свою речь. Начал весьма неординарно для офицера:
- Солдаты! Мои боевые товарищи! Да, мы сегодня все боевые товарищи. Вы уже в курсе того, что Европа, во главе с Германией, начала Великий Освободительный Поход против жидо-большевистской России. Я приехал к вам не для того, что бы читать проповеди. Я не пастор. Год назад я был ранен во Франции. С тех пор моя левая рука не работает. Но я с вами.
И точно. Только сейчас Макс заметил, что левая кисть обер-лейтенанта скрыта под черной перчаткой.
- Мы все сегодня вместе. И не только сегодня. У нас сложный путь впереди. Но мы его пройдем. Как прошли уже многое.
Одобрительный гул солдат перебил нудное зудение комаров над головами.
- Вся Европа поднялась в этот утренний час. Я бы хотел вам сообщить, что десятки, сотни тысяч наших вчерашних противников осаждают вербовочные пункты, чтобы идти против большевиков!
- И французы? – насмешливо выкрикнул кто-то из толпы.
- И от французов толк бывает! – обер-лейтенант поднял левую руку.
Солдаты гоготнули. Офицер им понравился. Одно дело штатские крысы, другое дело – раненый на фронте боевой товарищ.
- Теперь посмотрите на карту.
Обер-лейтенант взял со стола указку.
- Вот это – Европа! – он обвел маленькое коричневое пятно, покрытое свастикой, с левой стороны. – Вот это – Россия.
Он обвел красное огромное пятно и ткнул указкой в звезду с подписью «Москау».
- Смотрите сами. Красная Россия, словно медведь, разинула пасть и готовится сожрать нашу Европу. Они нависают над нами и только мы можем остановить их. Вы сами все помните. Когда мы разгромили кичливых поляков, они отобрали у нас половину добычи. Нашей добычи! Два года назад мы были слишком заняты с лягушатниками. Но сейчас… Под шумок, они отобрали у наших союзников – румынов – их исконные земли. Под шумок, они захватили и наши земли! Туда, куда мы несли свет цивилизации, свет христианства – Литва, Латвия, Эстония. Наши колонии, завоеванные правом крови. Всего лишь двадцать лет назад наши солдаты – ваши отцы! – стояли стальной стеной в Тифлисе!
Указка торжествующе ткнула куда-то вниз карты. В самую лапу красного медведя.
- Украина, Крым, Дон! Это были наши земли, самые плодородные земли Европы. Но жиды нашли выход… Вы помните? Помните, что произошло? Когда наши войска готовились к последнему удару на Париж, агенты большевиков подняли восстание и Германия пала, тяжелораненая ударом кинжала в спину. Это не наши отцы проиграли ту войну. Это было предательством. Германия медленно умирала. Поднимите руки, кто помнит из вас проклятые двадцатые, когда разные ротшильды высасывали репарациями всю кровь из наших женщин?
Несколько десятков рук поднялось:
- Ты, солдат! Говори ты! – метнулся обер-лейтенант к крепкому мужику лет тридцати.
- Ну… Я еще молод был. Ребенок совсем, - поднялся багровомордый фельдфебель. – Но я с десяти лет воровал еду. Отец работал в Руре, когда шахты закрылись, мы переехали на Нижнюю Вестфалию. Работы не было. Мы голодали, я… Мы…
- У кого ты воровал?
- У крестьян…
- То есть у тех, кто сейчас рядом с тобой сидит?
Фельдфебель опустил голову:
- Ты воровал еду у таких же мальчишек?
- Да… Но мама и сестренка…
Рота молчала.
- Ты не виноват, солдат. А кто виноват? Кто заставил десятилетнего мальчишку идти на воровство у ближнего своего? Кто вверг Германию в пучину ада?
- Жиды! Большевики! Англичане! – несколько голосов в разнобой.
- Да! И что случилось, когда фюрер взял власть? У каждого из нас появилась работа. Мы стали нормально есть. Наши женщины округлились. Вот ты!
- Я? – удивился Макс, когда обер-лейтенант ткунл указкой в него.
- Да, да. Ты. Сколько тебе лет?
- Гефрайтер Шнайдер! Девятнадцать лет!
- Не кричи, мы не на параде, - подмигнул пропагандист. – родился в двадцать втором?
- Так точно! То есть, да…
- Скажи, как ты жил в двенадцать лет?
- Ну… Папа купил мне велосипед. А потом, когда у нас появился «Гитлерюгенд», мы начали ходить в походы, на мотоцикле стали ездить. А один раз мы всей семьей съездили в круиз по Средиземному морю.
- Сила и радость?
- Так точно, герр обер-лейтенант!
- Вольно, я же попросил. Сколько ты там видел русских, в этом круизе?
- Ни одного!
- Вот! Вот вам пример – как жил простой рабочий раньше и как сейчас. Это ли не настоящий национал-социализм? И когда мы только начали жить нормально, когда мы вернули немцев в лоно Родины, жиды с Запада и Востока снова обрушились на нас. Сегодня ваши товарищи ведут бой с ними там! – офицер ткнул указкой на чернеющий ночью Восток. – Завтра, вслед за ними, пойдете в атаку вы. Вы – надежда просвещенного Запада.
Указка ткнула в заходящее солнце.
- И это не просто война. Это война, где ставкой стоит жизнь. Жизнь немецкого народа. Жизнь ваших матерей, ваших жен, ваших возлюбленных. Или вы предпочтете их отдать крючконосым вонючим евреям?
Рота загудела неодобрительно.
- Сейчас вы получите памятку немецкого солдата для Восточного фронта. Вы будете неуязвимы и непобедимы, если выучите эти двенадцать заповедей наизусть.
Офицер кивнул и его солдаты, распотрошив пачку, начали раздавать небольшие листочки каждому из танкистов.
- Думайте о фюрере. И фюрер думает о вас. От вас требуется лишь действовать. После войны вы обретете ясный ум и чистое сердце. А сейчас у вас нет нервов, нет сердца. Вы – механизм Рейха, способный уничтожить сто русских. Каждый из вас должен убить именно сто русских. Именно такова цена – один немец стоит сотню русских. Уничтожьте в себе жалость и сострадание. Ребенок, женщина, старик – все это лишь цели. Германец не может быть трусом. Убей их – и ты спасешь себя, свою жизнь и жизнь твоих любимых. Думайте о них, о Германии, о фюрере – тогда вы неуязвимы для штыка и пули. Железный принцип – с оружием может быть только немец! Завтра перед нами будет стоять на коленях весь мир! Убей русского – спаси себя. Убей сто русских – спаси Европу! Забудьте размышления, забудьте все немецкое, кроме Германии. Вы – люди действия. Вы – люди дела. Если сомневаешься – стреляй. Если не сомневаешься – стреляй. С нами фюрер и с нами Бог! Зиг Хайль? – полувопросительно крикнул оберлейтенант.
- Зиг! Хайль! Зиг! Хайль! Зиг! Хайль! – молодые солдаты восторженно вскочили на ноги. Те, кто постарше, встали медленнее, но с удовольствием: ноги очень затекли.
Когда Макс засыпал, он грезил о том, как убивает сотого русского. Когда же уснул, ему приснилось, что из багрового тумана вышел сто первый русский…
Потом он долго сидел на башне, стирая пот со лба и смотря на черный восточный небосклон.
В этот самый момент обер-лейтенант, сидя в неприметном «Опеле» трясся по грунтовой польской дороге и ругал фельдфебеля:
- Юрген, ты сегодня был очень неубедителен. Стоял, мямлил, как первый раз, честное слово.
Фельдфебель же расчесывал искусанную комарами шею и вяло отругивался:
- Да ладно тебе, Вальтер. Все нормально прошло.
Обер-лейтенант стащил черную перчатку с левой руки, размял пальцы:
- В следующий раз ролями махнемся. Ты будешь ветераном французской кампании. Мне осточертело инвалида изображать.
- Как скажешь, Вальтер, как скажешь…