А мне пасифик меньше понравился

13 июля 1941 года. Германия. Заксенхаузен. Заключенный Вильгельм Брандт.
Поезд притормаживал рывками. Из окон ничего не было видно. Впрочем… Впрочем, какие это окна? Дырки под крышей вагона. Вентиляция, ага. Такая же дырка в полу. Канализация.
Вентиляция и канализация. И человек между ними. Символ современного мира: арестантский вагон. И молчаливые люди, которых несет потоком железных дорог. Куда нас всех несет? В вентиляцию или в канализацию?  А какая разница?
Наконец поезд остановился, лязгнув сцепками.
За дощатыми стенками товарного вагона бегали люди. Они кричали друг на друга: кто-то приказывая, кто-то подчиняясь. И все одинаково громко.
Наконец, громыхнули засовы. Двери распахнулись:
- Бегом, бегом! – заорали на арестантов охранники, подгоняя прикладами и кулаками замешкавшихся.
И охранники, и заключенные были в одинаковой форме цвета фельдграу. Странное дело форма. Когда ты утянут ремнем, когда сапоги твои начищены, когда за плечом оружие: ты мужчина. Тебе улыбаются девчонки из окон и стирают слезы с морщинистых щек старики. Быть солдатом это честь.
Но стоит с тебя снять ремень и лишить оружия… И все. Ты превращаешься в мешковатое пугало без знаков различия.
- Отныне вы никто! И звать вас по номеру протокола! У вас нет имен, нет Родины, нет прошлого! Есть только настоящее! И в этом настоящем вы засохшее собачье дерьмо! Где я не прав? – орал на арестантов фельджандарм на вокзале в Кёльце. – Ты! Где я не прав?
Бывший пехотный лейтенант заорал в ответ:
- Вы правы во всем, герр… - и крепкий удар под дых согнул заключенного пополам.
- Молчать! Я не прав в том, что у вас есть слабый проблеск будущего. Так вам сказали на суде? Я согласен с судом, но я не прав. Будущего у вас нет!
Здесь, на перроне какого-то захолустного городка, на них никто не орал. Это показалось Брандту добрым знаком. Заключенных просто выстроили вдоль вагонов, суматошно пересчитывая, словно скот, по головам.
- Цвайне ваген! Рехтс! Бегом… Марш!
И все бы ничего. Солдаты привыкли бегать. Но еще перед посадкой в поезд со штанов срезали пуговицы. Бежать пришлось, поддерживая штаны. Некоторые падали под хохот охранников в дорожную грязь. Замешкавшихся подняться, пинали сапогами. В спину надсадно лаяли рвущиеся с поводков овчарки.
«Здравствуй, Родина…» ,- горько подумал Брандт, стараясь не наступить на пятки впереди бегущему.
Тело еще не отвыкло от нормальных солдатских нагрузок. Проблема была в другом. В штанах и…И в голоде. С момента ареста заключенного практически не кормили. Какая-то непонятного происхождения и цвета баланда раз в день совершенно не поддерживала силы. В какой-то момент Вилли даже подумал о побеге. Но куда?
Куда может бежать арестованный солдат вермахта? Домой? Но этим самым он, фактически, убьет свою семью. Любой добропорядочный немец тут же донесет в крипо или гестапо, едва заметив Брандта, недавно уехавшего на Восточный фронт, и, вдруг, тайком вернувшегося. А что он будет делать после Победы?
В генерал-губернаторство? Нет, Брандт был здравомыслящим человеком и понимал разницу между реальностью и «Ди Дойче Вохеншау». Польские крестьяне с удовольствием сдали бы его в ближайшую фельджандармерию даже не со зла. А так, награду получить от новых хозяев. Это ж крестьяне. Да еще и польские.
Ну не к русским же бежать, в самом деле?
Нет, мысль о побеге Брандт отверг сразу. Глупо это. Необходимо использовать единственный шанс, который у него есть.
Вернуться на фронт. Каким угодно способом вернуться на фронт и доказать делом, что он достоин Германии. Он может вернуть ей долг. В конце концов, он же квалифицированный специалист. Разве Фатерлянду не нужны командиры танков? Нужны. Вот и…
- Хальт!
Бывшие солдаты четко выполнили команду.
Брандт огляделся. Колонна стояла перед полукруглыми воротами какого-то лагеря. Хм… А тут не только бывшие солдаты. Чуть поодаль русские военнопленные. Это что же, их приравняли к русским свиньям? Обидно… А за спиной, интересно, кто?
Оглядываться он не стал. Нет команды – себе дороже.
- Шагом… Марш!
«Серьезно тут устроились», - подумал Вильгельм. Ряд колючей проволоки метра два высотой. Мертвая полоса. Еще один ряд. Вышки понатыканы. На вышках сидят пулеметчики, провожая вновь прибывших недобрыми взглядами. Абсолютное, ледяное равнодушие государственной машины сквозило в светлых глазах охранников.
Немцев отделили от общей колонны и направили в сторону. Остановились они перед невзрачным двухэтажным зданием из красного кирпича.
Там их встретил молодой, но уже в чине гауптмана, то есть гауптштурмфюрера, конечно же, эсэсовец. Он долго и презрительно разглядывал лица заключенных. И, наконец, словно выплюнул:
- Предатели…
Строй молчал.
- Народ столько вложил в вас, а вы его предали. Вы предали свою страну. Как вы могли?
«Молчать, молчать, не отвечать…»
- Вы же арийцы… Впрочем, быть арийцем это не только право крови, но и обязанность поступков. И своими поступками вы запятнали германскую расу.
«Политинформатор чертов…»
- Впрочем, Германия обойдется и без вас. Наши доблестные войска взяли столицу Белоруссии Минск, штурмуют столицу Украины Киев, вот-вот возьмут и политическую столицу Советов Ленинград.
«Нет, все же удобно устроились эти русские! Что ни город, то столица»
- Задайте себе вопрос. Обойдетесь ли вы без Германии? Что скажете вы своим детям, когда они видя парады ветеранов, увешанных железными крестами, спросят вас: «Папа, а почему ты не среди них»?  Вам будет стыдно? Но я спасу вас. Я ваш единственный шанс избежать постыдного вопроса. Я сделаю все, чтобы… Чтобы у такого отребья никогда не было детей.
Гауптштурмфюрер резко щелкнул по голенищу стеком.
- Никто из вас не выйдет отсюда живым. Я бы хотел оказаться там, на Востоке, где идет грандиознейшая битва. Битва, которой не знала история. Но фюрер сказал мне: комто надо быть мусорщиком. И я им стал. Но лучше быть ассенизатором, чем дерьмом! Понятно?
- Яволь! – громыхнул строй.
Эсэсовец поморщился, не ожидав стройного ответа. Но ведь солдаты есть солдаты. Дисциплина, выработанная за долгие армейские годы, никуда не девается.
- На комиссию их, - кивнул гауптштурмфюрер рядовому эсэсману, развернулся и, не торопясь, ушел.
Эсесман кивнул и бывших солдат попарно стали запускать в здание. Наконец, дошла очередь и до Брандта.
Одежду, вместе с нижним бельем, стащил в небольшом закутке и сдал каптерщику. Потом его голого погнали по коридорам:
- Повернуться!
Следующий кабинет:
- Нагнуться!
Очередная дверь:
- Раздвинуть!
Тычок в спину:
- Наклонить голову!
Падающие на деревянный пол волосы с чуба.
- Зажмурить глаза!
Сухой хлоркой в лицо. Горят щеки.
- Поднять руки!
Удар ледяной водой по голому телу.
Потом его, мокрого и дрожащего, втолкнули в теплую комнату.
Разлепив полуослепшие от химии глаза, Брандт кое-ка разглядел длинный стол. За столом сидели четверо и лениво переговаривались, шелестя бумагами. Никто из них не обращал никакого внимания на прибывшего. Сквозь выступившие от раздражения слезы, Вильгельм не смог разглядеть звания.
- Господин Симон, как я уже неоднократно говорил, да и писал, особые подразделения предназначены для трудновоспитуемых солдат. Это ленивые, небрежные, неопрятные, протестующие, упрямые, анти- и асоциальные, жестокие, необузданные элементы, лжецы и мошенники, поддающиеся инстинктивным порывам, иначе говоря, психопаты, которых обозначают как гипертимики, одержимые величием, с неустойчивым настроением, безвольные и черствые. Можем ли мы этого заключенного отнести к трудновоспитуемому типу?
- Думаю, что нет, герр Шнайдер. До последнего инцидента он характеризовался как вполне нормальный солдат. Но ко второй категории он тоже не относится. Он не слабоумен, не душевноболен, депрессией, судя по личному делу, не страдает, к болезненной меланхолии склонности не имеет.
- Следовательно, он из категории нарушителей, - вступил в диалог третий. – Вопрос закрыт.
- Не совсем закрыт, герр Юнг. Как я утверждал и утверждать буду, нарушители относятся к левому крылу психопатии. Мы знаем, что это левое крыло психопатов не может использоваться на войне в качестве солдат. Но, с другой стороны, накопление подобных элементов в тылу представляло бы еще большую опасность, нежели их использование на фронте. Мы испытали на войне, особенно в конце войны, во время революции 1918 года, во время спартаковского мятежа, насколько вредной может быть деятельность левого крыла психопатов. Господин Штир предложил направлять самых опасных из них в концентрационные лагеря. Я полагаю, что их можно будет использовать в лагерях, в которых во время военных действий будет много свободных мест для трудовой повинности. Мы способны опознать психопата, мы знаем о существовании левого крыла, мы знаем, какую опасность оно представляет.
«Ничего не понимаю», - ошарашенно подумал Брандт, пошевелив пальцами босых ног.
- Заключенный! Вы нас слышите? – вдруг поднял голову старший комиссии.
- Так точно, герр оберштабартц! – наконец разглядел знаки различия танкист.
- Мы с коллегами уверены в том, что спасать нужно то, что может спастись. Все остальное надо разрушать. Безоговорочно. Вас нужно спасть или разрушить?
- Герр оберштабартц, я уверен лишь в одном, я еще могу принести пользу Германии!
Комиссия почему-то засмеялась. Начальник же продолжил:
- Вы все так говорите. Ну что ж, мы дадим вам шанс…

Пост 447

16-ой

с ь

6-ой и 12-ой

Пост 449

с маленькой

вместо второго - закрепилось, внутренней