Годзилко, ты сс-ка! Ведь немцы же! Фашисты! А ты умудряешься писать так, что даже этим (не знаю как их теперь назвать) сочувствуешь.

Это потому, Ника, что ты смотришь только на этот отрывок. А ежели взять весь текст в совокупности (я его худо-бедно помню), то в лучшем случае испытываешь сочувствие такого рода, которое можно испытывать к человеку, попершемуся сдуру или по хреновости характера делать большие подлянки другим, огребшего за это, и теперь вставшего перед осознанием никчемности собственной жизни... или смерти... Где-то так. Да, они люди, и плохо, что им так досталось - человек не должен, вообще-то, так страдать. Но с ними нельзя иначе - ибо ту дурь и подлость, с которой они пришли на чужую землю, можно выбить из них только такими методами. Иначе придется проливать гораздо больше слез по тем, кто вообще не причем.
Сложно получилось, но жизнь вообще штука сложная.

Ночь с 23 на 24 июля 1941 года. Леса возле Оратова. Гефрайтер Вальтер Бирхофф
Тихо шелестел дождь по листьям. Словно братья Гримм накрыли тишиной сказочный свой лес.
Вальтер старался не стонать. Он никогда бы не подумал, что ранение в ягодицу такое болезненное. Нет, терпеть можно. Боль тупая, но такая нудная, что лежать неподвижно – невозможно.
И ползти невозможно, не говоря уж о том, чтобы идти. Нога онемела.
- Может, нерв какой задело? – шепотом предположил Викинг.
- Чтоб тебе язык оторвало, сволочь, - сквозь зубы прошипел Вальтер. 
обиделся и замолчал. Лежали молча, стараясь не шевелиться. Еще бы. Лес полон русских. Их голоса слышны издалека. И редкие выстрелы.
Ганс и Виннету еще час назад уползли на разведку. Юпи тихонечко спрятался в кустах. Он хотел было развернуть рацию, но получил в морду от Ганса. После чего больше не шевелился. А что? Еще чего не хватало, на весь лес взывать о помощи, ага… Первыми точно русские прибегут.
Жаль, Ковальски куда-то исчез. С ним Бирхофф чувствовал себя как-то спокойнее. И очень надеялся, что командира взвода не убили. Хотя… Такого просто так не убьешь.
- А ногу-то дергает? – поинтересовался Гальс.
- Кто? – не понял Бирхофф.
- Ну боль… Не дергает?
- Нет, вроде. Ноет только, сука.
- А когда поворачиваешься?
- Нет, не дергает. Ноет, говорю же.
- Хорошо. Что не дергает – хорошо. А согнуть можешь?
- Кое-как, но могу, - Вальтер медленно подогнул ногу. – Ой!
- Тогда точно не нерв, - заявил Викинг.
- Тихо вы там, - заругался из кустов ушастый Юпи.
Заткнулись. А Ганс и Швайнштайгер все не возвращались. Бирхофф беспокойно посмотрел на фосфоресцирующие стрелки часов. Двадцать минут второго. Скоро же рассвет. Где они ползают, свиньи проклятые?
Наконец, кусты зашевелились. Солдаты схватились за карабины.
- Свои! – прошептал Ганс. – Русские везде. Но они…
- Чего они?
- Дозоры они выставили, но редко. И они не ходят. Можно проползти между.
- Наших видел?
- Нет, только убитых. Жетоны не стал ломать. Некогда.
Вождь команчей шумно дышал. Ганс, пригнувшись, побежал к пруду. Долго пил из него.
- Идти надо. Рассветет, нас тут как куриц пощелкают. А так есть хоть шанс выжить, - решил Бирхофф.
- Может, в плен? - осторожно предположил Викинг.
- У тебя не голова, а мешок с дерьмом, - саркастично сказал вернувшийся Ганс. – Какой плен? Нас жиды-комиссары тут же на ремни располосуют.
- Думаешь? Я вот думаю, что наши завтра перейдут в наступление и…
- И… И тебя русские тут оставят? Нет. Выпотрошат на раз-два и кончат.
- Откуда ты знаешь, Ганс?
- Я бы так же сделал. Думаешь, кто-то из пропавших без вести нашелся? Ха, как бы не так. Большевики точно всех режут. Я тебе говорю. Где мой пулемет?
- Где оставил. Карабин мой отдай, - схватился за свой ствол Гальс.
- Нет, будем выходить, - резко сказал Бирхофф и прикусил губу. – Ммм…
- Чо?
- Нога…
- Жопа, а не нога, - хмыкнул Гальс.
- Ганс и ты, Швайнштайгер… Пойдете первыми. Мы за вами с Юпи. Викинг – прикрываешь с тыла. Ганс, дай ему пулемет.
- Чего? – не понял пулеметчик.
- Того, - огрызнулся гефрайтер. – Ты и Вождь дорогу знаете. А мясник бесшумно ходить не может. Если русские навалятся, он прикроет.
- Чего это я крайний? – надулся бывший мясник.
- Ты не крайний, ты здоровый. Ты пулемет утащишь. Я ранен, у Юпи рация. Ножи приготовьте. Вопросы есть?
- Ладно, ладно, - пробурчал Гальс. – Я нашинкую вам русского мяска.
Ганс со вздохом отдал родной «МГ» Викингу. Потом повертел в руках карабин. После «Машиненгеверка» «Маузер» казался ему пушинкой.
Поползли. Медленно поползли. Вальтер тормозил всех со своей раненой задницей. Но и бросить его не могли. Не то, что не могли… Даже и не думали. Не потому, что командир, нет. Потому как ты бросишь товарища сегодня, а завтра товарищи бросят тебя. Кому это надо? Все практично и понятно. Именно поэтому немцы выиграют эту войну. Эту и любые другие. Если, конечно, опять никто не предаст, как в восемнадцатом.
Вальтер в очередной раз зашипел, когда перетаскивал свое тело через поваленное дерево. Тойфель, как больно же! Юпи время от времени порывался ему помочь, но жестами гефрайтер тут же его посылал. В смысле, посылал смотреть в свою сторону.  Командира терпеливо ждали.
Сзади сопел и кряхтел Викинг.
К счастью, русские тоже устали и угомонились, потому не обращали внимания на шум, производимый Гальсом.
«Вернемся, буду гонять его как…» - Вальтер не успел додумать: как кого будет гонять бывшего мясника. Ганс и Швайнштайгер неожиданно замерли. От раскидистой березы вдруг отделилась тень.
Русский часовой в плащ-палатке сделал несколько шагов, хрустнув сучками, постоял. Попрыгал на месте. Достал фляжку, отпил. Вернулся обратно.
Замер даже Гальс.
Русский вернулся к дереву. Опять навалился на ствол и замер. Прошло несколько томительных минут. Не шевелится. Дремлет? Дунул ветерок, с листьев осыпалась вода. Под шум ветра встал на четвереньки Ганс. В зубах его был зажат нож. Шаг за шагом, нащупывая рукой землю, он двигался вперед как черепаха.
Еще шажок, еще… И еще…
Русский зевнул.
Ганс бесшумно приподнялся… Поднял одну ногу… Замер как журавль… Чуть сдвинул ногу вперед.
Русский опять зевнул. На этот раз громко.  Потом наклонился.
В этот момент Ганс и прыгнул ему на спину, обхватив левой ладонью лицо часового, а ножом в правой полоснул по горлу. Русский моментально осел и забулькал. Пулеметчик прижал дергающееся тело к земле, махнув ножом: мол, проползайте!
А небо серело. Начинался новый день и кончилась очередная ночь. И очередная жизнь.
Когда переползли первую гряду холмов, когда лес скрылся за склоном… Долго и тяжело дышали, молчали, подставляя небритые лица под мелкий дождь. Потом меланхолично жевали галеты, запивая их водой, набранной в пруду.
К пяти утра выползли к своим и тут же оттащили Вальтера к медикам. Потом собрались было вздремнуть, но случилось непредвиденное. Около семи всех пробило на понос. Кто же знал, что в пруду плавали мертвые люди и лошади? В темноте оно и не видно.
Благодаря этим мертвым отделение гефрайтера Бирхоффа и не пошло в атаку днем. Отсиделись в сортирах.
К полудню нарисовался и сам хромающий гефрайтер. Ему повезло, пуля застряла в мышцах. Вырезали без наркоза. Ни к чему на такие ранения морфий тратить.
А Ковальски? А Ковальски умудрился вернуться в расположение еще предыдущим вечером, вместе с остатками взвода. Потому и сидел, и писал, и переписывал отчет, яростно ругаясь на военную бюрократию.

МБ: Потому сидел, писал и переписывал отчет,