Глава 8

Нежаркое сентябрьское солнце ткнуло своими лучами в громадную болотину, но не смогло, как недавно летом, сразу же насытить воздух душной влагой. Наоборот, при солнечном свете стало еще прохладней…
Командир партизанского отряда имени Давида Иезексона  Эфраим Бен-Леви непроизвольно поежился. Здешние земли – это тебе не Земля Обетованная! В прежних одеждах тут не выжить, но – хвала Единому Богу! – комиссар отряда Ефим Левинзон позаботился о бойцах и их семьях.
Эфраим поплотнее запахнулся в теплый суконный френч, подтянул воинский пояс. Машинально проверил, легко ли вынимаются из ножен меч и кинжал, а также – не сбилась ли на бок кобура с трофейным «Вальтером».  Удовлетворившись результатом, он пошел в свой обычный утренний обход лагеря…
Возле своей землянки-швальни Калеб Палатник возился с дровами, осторожно перекладывая их сухой берестой. Командир подошел поближе:
- Бокер тов , Калеб!
- Здравия желаю, товарищ командир!
- Как дела? – старательно выговорил Эфраим по-русски.
Палатник на секунду задумался, зашевелил губами:
- Тода раба, мэцуян!
Отряд уже давно говорил на странной смеси русского языка и иврита, дополняя жаргоном.  Ведь невозможно жить вместе и – больше того! – вместе воевать, не понимая друг друга. Люди привыкали, подстраивались и обустраивались…
- Здравия желаю! – Эфраима догнал Ефим. – Ну, как?
- Хорошо, – Эфраим улыбнулся. – Посты проверил, комиссар?
- Так точно!
- И?
- К двоим смог подойти на расстояние броска ножа…
- Мои?
- Наши! – усмехнулся Ефим. – Но если тебе интересно, то из сикариев – один.
- Ми? – потемнел лицом Эфраим. – Кто?
- Прекрати, командир – комиссар расправил плечи. – Они оба все поняли и свое наказание уже получили. Им теперь два дня картошку чистить…
Эфраим хотел, было, что-то возразить, но раздумал, и некоторое время они шагали молча…
…Место для лагеря командир и комиссар выбирали совместно. Почти сразу же после освобождения жителей местечка встал вопрос о базе отряда. Основываясь на своем боевом опыте, Эфраим предлагал захватить какой-нибудь небольшой город, максимально укрепить его и совершать оттуда вылазки-набеги на немецкие войска и их тылы. Никакие аргументы Ефима, который описывал Бен-Леви танки, авиацию, тяжелую артиллерию, не оказали желаемого воздействия, и, в конце концов, бригадный комиссар плюнул, заявив, что Эфраим сам все увидит и поймет. Бен-Леви лишь усмехнулся в ответ. Он не знал, что понимание придет быстро и безжалостно…
…Отряд, построенный в длинную колонну, двигался по направлению к Барановичам. Шли не по дорогам – тут Бен-Леви не спорил, хотя это изрядно снижало скорость: обоз – телеги нагруженные разнообразным скарбом, – местами приходилось перетаскивать чуть ли не на руках. Не прибавляла удобства и домашняя скотина, прихваченная с собой домовитыми евреями. Но вот лес кончился и отряд вышел на  большое поле. Дело пошло легче, быстрее покатили телеги, веселее зашагали люди. …
-…Воздух! – крик Фидельмана прозвучал, словно удар бича.
Ефим мгновенно свалил брата, шедшего рядом, наземь и тут же упал сам, стараясь вжаться в землю. Что такое налет авиации противника, он – ветеран Халхин-Гола, – представлял себе очень хорошо. Даже слишком…
Пара юрких одномоторных самолетов с хищными крестами на крыльях с ревом пронеслась на бреющем, щедро полив оторопевших людей пулеметными очередями. Раздались крики, уцелевшие кинулись в разные стороны.
- Ложись! Ложись! – на два голоса орали Ефим и Михаил.
Иосав Левинзон вторил им, крича то же самое на иврите. Но услышали их не все. Да и те, что услышали – не все послушались…
Когда длинные тонкие силуэты наконец исчезли, растворившись в небесной синеве, над полем поднялись плач и причитания. Отряд потерял двенадцать человек убитыми и десять ранеными. Эфраим бледный как смерть, подошел к Ефиму, нервно кусая губы:
- Я не гожусь в командиры, Ефим-красный комиссар, – бухнул он без обиняков. – Ты предупреждал меня, а я – глупец, баран и сын барана! – тебя не послушал. Принимай под команду отряд, Ефим-красный комиссар…
Ефим встал, отряхнулся:
- Эфраим – сказал он спокойно – не казни себя. Ты просто не знал – не мог знать и не смог поверить в мои слова. Но теперь ты веришь мне?
Бен-Леви молча кивнул. И тем же вечером они решили разослать разведчиков по окрестностям, чтобы отыскать подходящее место для постоянного тайного лагеря.
Место было найдено уже через неделю. Природа в Белоруссии и Литве иногда шутит причудливым образом: в самой середине торфяного болота лежит совершенно сухой песчаный остров. Как и откуда он там взялся – загадка, но разведка нашла именно такое место. Там и решено было обосноваться…
…Откуда-то сбоку, из густых зарослей кустов раздался оклик:
- Стой! Пароль?
Эфраим просительно взглянул на Ефима, и тот, кивнув, произнес тяжелое слово:
- Коммунизм. Отзыв?
- Менора . Проходите, товарищи…
Здесь на посту стоял пятнадцатилетний сикарий, но от этого пост не был менее защищенным: Нахшон Бен-Лейб славился по всему отряду  как непревзойденный мастер пращи, попадавший с шестидесяти шагов в подброшенный сапог. Ефим в который раз с уважением покосился на несколько длинных плетеных ремней, свисавших с шеи бойца и сумку, доверху набитую глинянными ядрами.
Кроме сумки, на воинском поясе Нахшона висели две гранаты Ф-1, а рядом с ним, прислоненная к небольшой елочке стояла  маузеровская винтовка с примкнутым штыком. Защитники Мецады постепенно осваивались  с огнестрельным оружием, хотя «полноценными» признавали только пулеметы. Немецкие ППД  считались «полуполноценными», с существованием пистолетов мирились только за возможность стрелять одной рукой, а винтовки сикарии и вовсе презирали.
Ефим усмехнулся, вспомнив первую демонстрацию современного оружия. Из ТТ он с расстояния в пятнадцать шагов дважды насквозь прострелил шлем Эфраима, поставленный на пенек. Потом Фидельман продемонстрировал пулеметную очередь, срезая колья плетня. Но с винтовкой…
…В качестве мишеней установили мешки с землей, Михаил и Нахшон отошли на положенные шестьдесят шагов…
- Приготовиться! Огонь!..
Пуля попала в один мешок, ядро из пращи – в соседний. От удара тяжелым куском каменной крепости глины мешок рухнул и сикарии разразились ликующими воплями. Снова выстрел и снова плюхающий удар ядра о мешок. И еще… И еще…
Пока Фидельман менял обойму, Бен-Лейб успел свалить еще два мешка, и Ефим с Эфраимом, не сговариваясь, прекратили состязание. Итак все понятно. Если винтовка – не снайперская, то с близкой дистанции праща эффективнее. И хотя Михаил потом показывал возможность карабина на расстоянии двести и даже двести пятьдесят шагов, сикарии остались при своем мнении: винтовка –  оружие шумное  и неудобное. А, значит, в бою почти бесполезное…
Впрочем, часовые-то как раз винтовками не пренебрегали. Выстрел поднимет тревогу, так что маузеры на посту были скорее сигнальным оборудованием…
…Эфраим взял винтовку Нахшона, придирчиво осмотрел ее, вытащил из кармана френча кусок немецкого трофейного бумажного бинта и ткнул им в ствол. Критически оглядел результат, буркнул: «Наке! », и поставил оружие на место. Затем  взял Нахшона за плечо:
- Ма зэ? – Эфраим ткнул пальцем в сандалии, красовавшиеся на ногах бойца. – Лама ты одел эти наалаим , а не сапоги?!
- Раглаим сопрели, – виновато шмыгнул носом Нахшон. –  И еще натер… Эти портянки – просто асон, штрап Гатс !
- Сатум , – не зло произнес Ефим и потрепал парня по спине. – Сменишься – зайди ко мне. Научу, как следует мотать…
Когда они отошли от поста на приличное расстояние, Эфраим неожиданно остановился:
- Слушай, Ефим – командир сикариев выглядел слегка смущенно. – Может, и меня… – он осекся, но, собравшись с силами, продолжил, – и меня… ну, научишь. Трут, мекулалим …
Левинзон еле удержался, чтобы не рассмеяться. Сколько копий – в переносном смысле, разумеется! – было переломано из-за необходимости переодеть и переобуть древних иудеев! Сикариям объясняли особенности климата России, им показывали невиданных в пустыне комаров и слепней, растолковывали опасность встречи с незаметной в густой болотной траве ядовитой гадюкой – но все было напрасно! Оводы? И у нас они есть. Ядовитая змея? А кобру вы видели? Холода? Ну, что ж: придется поплотнее закутаться в плащ…
Помог случай, хотя счастливым его явно не назовешь. Иосава Бен-Леви ужалила гадюка, которой тот умудрился, не доглядев, наступить на хвост. Змея укусила хахама дважды, так как тот настолько растерялся после первого укуса, что и не подумал убрать ужаленную ногу со змеиного хвоста. В результате получил и во вторую…
Из лекарств в отряде тогда имелись только йод, аспирин и самогон. Хахама как следует напоили самогоном, после чего состоялся небольшой консилиум. Отрядный врач, доктор медицины Семен Маркович Гринберг посовещался с двумя лекарками из Мецады: пожилой Малкой и совсем молоденькая Тирцей. Консилиум шел на латыни, которую все трое знали достаточно, чтобы весьма изощренно обвинять друг друга в безграмотности…
- Послушайте, уважаемая Малка! – Кипятился Гринберг, – Я охотно верю, что укушенной змеей овце пальмовые листья могут помочь. Но! Во-первых: где вы здесь видели пальму, а во-вторых, разве уважаемый хахам – овца?
Малка, чью врачебную специальность можно было бы смело назвать «ветеринар», огрызалась:
- Знаете, уважаемый Семен, я тоже как-то не видела у нашего хахама ни грудей, ни лона, а вовсе даже наоборот!..
Гринберг был одним из самых уважаемых в Барановичах специалистом по женским заболеваниям. На свое счастье, он, вместе с семьей, был за городом, когда в Барановичи ворвались фашисты. Ему удалось прибиться к отряду красноармейцев, пытавшихся прорваться из окружения, которые затем передали его отряду Бен-Леви и Левинзона…
- Послушайте, темная вы женщина! – негодовал Семен Маркович. – Когда учат медицине, то студенты обязательно проходят общий курс,  так что даже дантист представляет себе, что нужно делать при переломе или огнестрельном ранении!
- Когда лечишь овец, – парировала Малка, – иногда приходится лечить и пастухов!..
Тирца была слишком молода, чтобы вмешиваться в спор «светил», а потому тихо сидела в стороне. Наконец, решив, что обсуждение непозволительно затягивается, она встала и подошла к Иосаву Левинзону:
- Послушайте, учитель закона, – начала Тирца тихо. – Если они будут спорить и дальше, то хахаму станет совсем плохо. Разрешите, я попробую?..
Иосав заколебался. Позволить столь юной девушке – почти девчонке! – лечить? А если от ее лечения Бен-Леви умрет? Кто тогда будет виноват? Не разрешать девчонке самовольничать? А если Бен-Леви умрет от отсутствия помощи? И кто тогда будет виноват?..
Тирца, словно прилежная ученица молча смотрела на Левинзона своими большими, будто бы удивленными глазами, и ждала его решения. А Иосав все никак не мог его принять…
Выручил его Ефим. Иосав настолько привык быть переводчиком при общении брата и Эфраима, что частенько переводил вслух даже реплики и фразы обращенные к нему лично. Вот и на это раз он машинально озвучил просьбу юной знахарки-травницы.
Ефим моментально оказался возле девушки, взял ее за плечо, заглянул в глаза:
- А ты думаешь, что справишься? – спросил он.
Тирца смутилась и покраснела:
- Да, Ефим-красный комиссар… – сказал она тихо. – Когда моего брата укусила цефа , я помогла. Только… – девушка явно не знала, куда девать руки, – только потом его все равно убили. Римляне…
- Римляне – не змеи, – назидательно произнес Ефим и махнул рукой. – Иди, девочка, и делай, что знаешь…
Трица аккуратно разрезала одежду Иосава Бен-Леви, освободила опухшие ноги, с уже потемневшими местами укусов от сандалий, и приказала:
- Холодной воды! Пусть ему на ноги все время льют холодную воду выше укусов!
Двое сикариев и двое красноармейцев кинулись выполнять повеление. Возможно, они и не были уверены во врачебных талантах Тирцы, но девушка им нравилась. Всем четверым, так что Ефим уже подумывал о том, как ему будет гасить назревающий конфликт…
На ноги Иосава тонкими струями лили холодную болотную воду из фляг, котелков и кружек, а Тирца осторожно проколола большую опухоль и принялась старательно отсасывать яд.
Увидев это, Гринберг и Малка прекратили свой спор и поспешили на помощь своей молодой товарке. Затихавший, было, медицинский спор вспыхнул с новой силой, в результате чего Иосав Бен-Леви получил пять порошков аспирина, выпил целый котелок отвара зверобоя и мяты, холодный компресс на голову, грудь, живот и на места укусов, а также еще одну порцию «анестезии». Последняя была таких устрашающих размеров, что братья Левинзоны всерьез перепугались: выдержит ли организм хахама такую дозу алкоголя?
К счастью хахам был сильным мужчиной, несмотря на преклонный возраст, и вскоре успокоился и заснул. Семен Маркович подошел к Левинзонам и Эфраиму:
- Пульс успокаивается и он пропотел, – сказал врач в ответ на вопросительные взгляды. – Это – очень хорошо. Сейчас надо ждать, чтобы он обмогся…
- Простите, доктор, чего надо ждать?..
- Чтобы пронесло, – наставительно произнес Гринберг. – Яд выходит вместе с потом, но это – долго. А с дерьмом он выйдет окончательно. Сейчас там Тирца его обтирает влажной тряпкой, потом ее сменит Малка, а потом – я…
Но его уже не слушали. Ефим повернулся к Эфраиму и яростно наступал на опешившего сикария:
- Ну?! Теперь ты видишь, что сапог лучше сандалия?
- Змея могла укусить и выше твоего сапога – вяло отбивался Эфраим.
Он чувствовал правоту комиссара, но не желал сдаваться без боя.
- Ах, так? Михаил! – возопил Ефим во всю мощь своих комиссарских легких.
- Я, товарищ бригадный комиссар!
- Найди-ка мне, младший сержант, гадюку. Живую, понятно?..
…Тем же вечером, когда хахам спал сном праведника, а вернее – сном алкоголика в санитарной землянке, Ефим продемонстрировал сикариям свежепойманную гадюку, бросил ее на землю и наступил ногой. Змея, разумеется, тут же впилась в нее, но прокусить толстую юфть сапога ей было не под силу. Она раз за разом яростно кусала давящую ногу, а Ефим тем временем спокойно пояснял обалдевшим от такого зрелища сикариям преимущество сапога на сандалией. После столь впечатляющей демонстрации Эфраим велел всем своим людям переобуться…
С переодеванием было сложнее, но комары на болоте, на котором партизаны оборудовали свой лагерь, сами убедили сикариев, что штаны и рубашка с френчем, пиджаком или курткой, куда лучшая защита от противных кровососов нежели синдоны  и покрывала. Так что работы у Калеба Палатника вдруг стало столько, что он еле справлялся. И если бы не подмастерья, которых в приказном порядке назначил ему Эфраим – не справился бы. Но даже теперь старенький «Зингер» стрекотал в землянке Палатника до глубокой ночи – до тех пор, пока свет коптилки позволял видеть шов…