Глава 9

…За два месяца отряд разросся до почти четырех сотен полноценных бойцов, к которым добавлялись еще четыре сотни женщин, детей и стариков. Прокормить такую ораву было не просто сложно, а очень сложно, и если бы не перехваченное у немцев колхозное стадо, то в лагере давно уже начался бы голод. Эфраиму вспомнилась эта схватка за коров, и в который раз испытал гордость за свой отряд…
…Известие о перегоне скота принес Абрамчик – чудом уцелевший старший внук молочника Пини. В тот страшный день двадцать четвертого июня, мальчуган пас коров на лужайке за местечком, в стороне от дороги. Когда раздались первые выстрелы и первые крики, Абрам хотел было со всех ног бежать домой, но так испугался, что не смог сделать ни шагу. Это его и спасло: немцам было некогда разыскивать коров молочника, они торопились исполнить приказ. А потому мальчик остался жив – единственный ребенок из всего местечка…
В тот день он примчался в лагерь на болоте с такой скоростью, что когда он уже стоял перед Эфраимом и Ефимом, на воде еще расходились кругами волны от его прыжков.
- Дядя Ефим, дядя Эфраим, товарищ командир! Там!.. Там! – от возбуждения он никак не мог отдышаться и начать говорить, а только подпрыгивал на месте и размахивал руками.
- Что «там», пицпон? – Эфраим положил тяжелую ладонь ему на плечо. – Ну-ну, кафцан …
- Спокойнее, сынок, – поддержал его Ефим. – Отдышись и говори толком.
- Там немцы стадо гонят. Здоровенное. Может, сто коров, а может – двести… – В подтверждение своих слов  Абрамчик развел руками, словно показывая, как много коров он видел, – На станцию гонят. Можно перехватить…
Командир и комиссар переглянулись. В лагере уже доели припасы, принесенные из местечка. И хотя Иосав Левинзон сумел доказать Иосаву Бен-Леви, что ради спасения жизни  можно есть все, что угодно, и в пищу уже давно пошли грибы, муравьи, признанные акридами и любая дичь, включая двух диких кабанов, которых на общем совете постановили не считать свиньями  – все равно над отрядом явственно витал призрак голода. И тут вдруг такой подарок!..
- Сынок, ты пока посиди здесь, – Ефим указал мальчику на пенек возле штабной землянки, – водички попей, закуси, а потом покажешь нам: где ты это стадо видел…
Через полчаса сводный взвод из двух десятков сикариев, троих местных партизан и девяти красноармейцев-евреев, прибившихся к отряду из окруженных частей, рысил за неутомимым Абрамчиком, который стрелой несся впереди. Мальчишка убегал вперед, останавливался, ждал, пока бойцы догонят, и снова пускался таким галопом, что Ефим всерьез задумывался: а догнал бы он паренька, если бы был верхом? По всему выходило, что вовсе и необязательно…
Дорогу, по которой должны были гнать стадо, нельзя было назвать опустевшей или забытой. Пока партизаны дожидались появления вожделенной добычи, мимо них дважды проехали армейские автоколонны, а один раз даже прошел артиллерийский дивизион. Эфраима заинтересовали зачехленные гаубицы, влекомые могучими битюгами, и он спросил у Ефима, что это? Тот попытался было объяснить, какую грозную силу представляют собой эти орудия, но слов на иврите он знал лишь немногим больше, чем Бен-Леви – русских, и из рассказа ничего не вышло. Разве что, наслушавшись всех этих «фью-и-и-ить» и «бац!» Эфраим понимающе кивнул: «Перэ », и больше к этому вопросу не возвращался.
Но вот, наконец, встрепенулись лучник Алон и Яша Геллерман, выросший на Дальнем Востоке – лучшие «слухачи» отряда. Алон махнул рукой:
- Коровы...
Геллерман, много и успешно охотившийся в окрестностях Биробиджана, кивнул, потом прислушался:
- И лошади…
Отряд замер в ожидании. Из-за поворота появились пятеро солдат в сером. Задыхаясь от пота, они медленно брели по дороги, а за ними следом неспешно пылили угрюмые коровы, мерно позвякивая боталами. Еще несколько солдат, вооружившись длинными прутьями, шли по бокам стада, не давая ему разбредаться. И замыкал эту процессию небольшой двухосный броневичок, почти скрывшийся в клубах пыли.
Наличие броневика было крайне неприятной неожиданностью. «Придется его гранатой, - подумал Ефим. – Ай, как скверно: осколками может коров побить…» Он уже велел было лежавшему рядом младшему сержанту Фидельману приготовиться метнуть трофейную немецкую «толкушку», но тут…
Сзади колонны в кустах поднялся Нахшон и положил в пращу нечто, покрупнее обычного ядра. Покачал ремень в руке, прикидывая тяжесть, крутанул ременную петлю над головой…
- Лови!
В воздухе мелькнуло темное пятно и аккуратно влетело в распахнутый лючок на башне броневика. Почти одновременно с этим грохнул, приглушенный броней, взрыв, броневик окутался желтым дымом, остановился и весело заполыхал.
Ба-бах! Грохнул выстрел, и один из солдат Вермахта покатился по дороге с разнесенной в куски головой. Яша Геллерман сдал в свое время не один десяток соболей, а соболь – мишень куда более мелкая и проворная, чем немец-оккупант…
Шедшие впереди солдаты успели схватиться за оружие и теперь палили во все стороны, прижавшись друг к другу спинами. Ефим явственно услышал, как кто-то в засаде вскрикнул – немцы все же достали кого-то… Фидельман решительно развернул в ту сторону пулемет, но в это время прямо на дорогу выскочил Алон-лучник. Припав на колено, он прицелился, натянул лук…
Одна из коров, мирно стоявшая до этого на дороге и совершенно не обращавшая внимания на стрельбу вокруг, взревела и скакнула вперед, сминая своей тушей пятерку немцев. Ефим успел заметить, что у самого хвоста животины дрожит оперенье глубоко засевшей стрелы…
Уцелевшие немцы подняли, было, руки, но сикарии не обратили на это никакого внимания. И перерезали их всех. Быстро и милосердно…
- ...Командир! Эфраим! – Ефим потряс задумавшегося Бен-Леви за плечо. – Пойдем. Завтрак готов.
Возле котла, от которого исходил вкусный пар, колдовали двое женщин, привычно переругиваясь на все том же смешанном языке. Ефим и Эфраим получили по миске разваристой каши с мясом и маслом и уселись за грубо сколоченный стол.
Из лагеря вышла группа женщин с косами серпами – надо было заготовить сено для зимовки стада. Где-то в землянке плакал, надрываясь маленький ребенок и было слышно как мать утешает его: «Баю-бай, баю-бай, спи пицпон, гиин зу сляпн, а’бисл !» Наступал новый партизанский день…

Точно никак? Совсем-совсем? Никаких дополнительных отступлений на сей счет в кошруте нет? (этоя не подкалываю, а совершенно искренне спрашиваю, т.к. с культурой кошрута знаком весьма поверхностно)