Отредактировал.
Марш вперед, труба зовет, черные гусары!
- Как наш конь? – Александр Раевский*1, бывший инструктор авиашколы Императорского Всероссийского аэроклуба, попал в первый корпусной авиаотряд добровольцем. Но так как он в свое время сдал экзамен на первый офицерский чин, то сейчас щеголял новенькими погонами прапорщика, что ничуть не сказалось на его отношениях с мотористом, хотя некоторые из офицеров отряда и косились на слишком вежливо обращающегося с «серыми шинелями» бывшего «вольнопера». Но помалкивали, помня о хорошем отношении к «мальчишке» (при том, что Александру исполнилось тридцать четыре года) командира авиаотряда капитана Рохмистрова.
- Как часы, вашбродь. Проверен, налажен, заправлен. Можно лететь куда угодно, – доложил Максим Максимыч, опытный пожилой моторист, в свое время работавший с самим Уточкиным.
- Команда будет, и полетим, - ответил Александр, непроизвольно оглянувшись в сторону «штабной» палатки. Верный своей привычке, он обошел вокруг аппарата, попробовал рукой упругость расчалок, крепление рулей, осмотрел шасси. Неторопливо забравшись в кабину, проверил управление, работу немногочисленных приборов. Из палатки вышли командир отряда и прикомандированный наблюдатель, генерального штаба штабс-ротмистр Михеев.
- Вот сейчас и полетим, - заметил Александр. Поздоровавшись с подошедшими, он дождался, пока Михеев заберется в кабину, после чего поднял руку.
- Контакт!
- Есть контакт!
Сразу заработал и ровно зарокотал прогретый мотор. Рука поднялась второй раз, аэроплан отрулил от стоянки и, разбежавшись по еще зеленой, но кое-где уже начавшей жухнуть траве, ушел в полет, провожаемый взглядами всех присутствовавших на поле.
На крейсерской скорости аэроплан неторопливо летел к позициям противника. Внизу проплывали болотистые леса, участки песчаной земли, редкие поля и деревни. Рёв мотора и поток воздуха, бьющий в лицо, не дает возможности разговаривать. Александр, привычно парируя рулями порывы ветра, вспоминает. Поистине, нет лучше времени для того чтобы вспомнить былое. Былое и думы, как говорится. И полет, это сказочное ощущение птицы, парящей в небе…
Получив в школе Блерио «бреве*2» за номером пятьсот тридцать девять, Александр возвратился в Петербург и стал инструктором аэроклуба. Свое вступление в должность он отметил очень смелым по тем временам перелетом из столицы в Царское Село с пассажиром. «Перелет над морем был прямо фантастичен», - записал тогда Раевский. Обратно в Петербург он прилетел с другим пассажиром, его будущим учеником. После этого – несколько лет работы в авиашколе, выпущенные им ученики, а потом – возвращение во Францию, на этот раз в школу высшего пилотажа. Вернувшись, он на очередной авиационной неделе получает первый приз «за фигурные полеты». Одну из мертвых петель он выполнил на высоте всего сорок метров, после чего удостоился похвалы первого российского летчика Ефимова и первого приза за фигурные полеты. Жизнь входила в спокойную, размеренную колею, если так можно сказать про полную риска жизнь летчика, и все прервала война...
Наблюдатель тронул Александра за плечо и передал записку. Пора ложиться на новый курс. Ревя мотором, аэроплан плавно повернул вправо. Вот и противник! Над окопами появляются стволы винтовок, в одном месте фонтанчик пламени выдает позицию стреляющего по ним пулемета. Приходится виражить, но все равно в крыле появляется несколько дырок. Не страшно, хотя и неприятно. Раевский переложил руль в набор высоты, одновременно оглядываясь по сторонам. Немцы уже несколько раз обстреливали наши аэропланы из орудий. Попасть в облако шрапнели – и можно не вернуться домой.
Наконец штабс-ротмистр дважды ударил его по плечу. Пора возвращаться. Разворот на новый курс и снова с кажущейся неторопливостью парит в воздухе аэроплан. Только взгляд вниз, где убегают вдаль леса, помогает понять, как быстро он летит. Впереди уже засверкала полоска реки, когда Александр заметил летевший пересекающимся курсом аэроплан. Качнул крылом, привлекая внимание наблюдателя. Тот успокаивающе хлопнул по плечу. Тоже заметил. Сблизились быстро. Еще до того, как приблизились на дальность выстрела, стало понятно, что это германский «Таубе». Летел, как видно, на разведку, а наткнулся на русский аэроплан.
Сблизились. Перекрывая шум мотора раздалась короткая очередь – Михеев имел при себе, кроме штатного нагана, ружье-пулемет «Мадсен». Германец такого не ожидал и попытался ускользнуть. Началось самое любимое занятие Александра – танец в воздухе. Его «ньюпор» по скорости превосходил эту модель «таубе» и, пользуясь этим, Раевский отжимал противника в сторону своих войск, заставляя опускаться все ниже. Германцы пытались отстреливаться, но их пистолеты Маузера не добивали до русского аэроплана, зато очереди Михеева ложились буквально рядышком с врагами. «Таубе» приходилось усиленно маневрировать, уклоняясь от летящих в него пуль.
Внезапно Михеев несколько раз ударил по плечу. Александр, увлекшийся было погоней, опомнился и резко свернул в сторону. Так резко, что вся конструкция самолета словно застонала.
Германские авиаторы обрадоваться прекращению погони не успели. Стоявшая на полуоткрытой позиции батарея трехдюймовок дала залп шрапнелью на предельных углах возвышения. В небе вспухло восемь облачков, затем еще восемь и перешедший в пике «таубе» врезался в землю прямо неподалеку от русских окопов.
Делая круг в стороне от батареи, чтобы не попасть под обстрел, Александр не удержался и посмотрел на место падения германцев. Заметил, как к нему бегут из окопов пехотинцы, помахал крыльями и развернулся в сторону аэродрома. Батарея больше не стреляла.
На летном поле их уже ждали. Чуть ли не весь отряд сбежался, встречая возвращающийся с разведки аппарат. Раевский и Михеев выбрались из аэроплана, прямо в объятия встречающих. Но вот они расступились и к разведчикам подошел Рохмистров. Капитан крепко пожал руку каждому.
– Только что телефонировали из штаба корпуса: германский аэроплан сгорел, оба летуна погибли! Велено вас и артиллеристов представить к наградам. Поздравляю, господа!
Михеев отправился в «штабную палатку», доложить о проведенной разведке по телефону. Александр, побеседовав с механиком о поведении аппарата в полете, отправился перекусить и отдохнуть. Поесть он успел, а вот отдохнуть – нет. Прибежавший посыльный сообщил, что его вызывают к командиру.
Едва войдя в «штабную палатку», Александр заметил по расстроенному лицу командира, что дело неладно.
- Вот, Александр Евгеньевич, забирают вас, - протягивая бланк телефонограммы, огорченно заметил Рохмистров. – Очень жаль, очень. Сжились мы с вами… да и нехватка летунов… да-с…
- Что поделаешь, Николай Иванович, - ответил Александр, - человек предполагает, а начальство, как известно, располагает. Прикажите убыть немедленно по получении расчета? – спросил он, заметив, что капитан мнется, словно хочет сказать что-то еще.
- Понимаете, Александр, в отряд поступил пакет, который надо срочно доставить в расположение пятого гусарского полка. Они рейдируют где-то в этом районе, - капитан отодвинул бумаги с лежащей на столе карты и показал на участок, лежащий на пределе дальности полета аэроплана.
- Но… - возразить Александр не успел.
- Понимаю, что вы хотите сказать. На новый Дукс-Фарман мотористы установили дополнительный бак. Естественно, лететь можно только одному пилоту. Да и летные качества аэроплана изменились, поэтому нужен очень опытный человек. Возьметесь?
- Так точно, ваше благородие, - вытянувшись, по-уставному ответил Раевский.
Рохмистров поморщился. – Не стоит так, Александр. Мне действительно некого послать. Не этого же мальчишку, поручика Бжесского. Самомнения много, а летун из него так себе. Пакет же необходимо доставить любой ценой. И еще – в случае каких-либо происшествий пакет никоим образом не должен попасть к германцам. Вы меня поняли?
- Да, Николай Иванович. Выполню всенепременно.
- Тогда идите отдохните и… С Богом! – попрощался Рохмистров.
Перегруженный Дукс, и в обычном своем состоянии не отличающийся особой летучестью, казалось разбегался по полю бесконечно долго. С трудом оторвавшись от земли, он с еще большей неохотой начал набирать высоту. Причем почему-то пытался свалиться на левую плоскость, что приходилось постоянно парировать ручкой. Ругаясь про себя, Александр уже подумал, что придется возвращаться, как вдруг случилось чудо – самолет сам по себе выровнялся и дальше летел ровно, словно не пытался парой мгновений раньше оказаться на земле. Раевский вновь помянул малый боцманский загиб, на сей раз облегченно и начал снова набирать высоту. Предстояло преодолеть несколько сотен верст территории, на которой с равным успехом могли встретиться и русские, и германские разъезды. Оставалось только молиться святому Илье, чтобы мотор не сдал, а главное сил и бензина хватило на весь полет.
На втором часу полета Александр злобно завидовал летчикам, которые должны были получить новейшие аппараты Сикорского. На Илье Муромце, насколько он знал, летчик сидел в комфортабельном кресле и крутил удобный штурвал, а сам аэроплан был сконструирован так, что усилия на рулях были минимальны. Ему же приходилось то и дело парировать то порывы ветра, то воздушные ямы, на которые самолет реагировал с чуткостью бегущего по камням босоного ребенка. Про пятую точку организма, которая уже с полчаса вопияла об испытываемой ей дискомфорте, Александр старался вообще не думать. Что было совершенно бесполезно. Попробовать не думать о белой обезьяне, вспомнилась шутка, бродившая в кружке Бадмаева, который он посетил несколько раз в давно прошедшие мирные времена. На фоне всех этих неприятностей попытки нескольких встретившихся конных разъездов обстрелять его аэроплан, воспринимались как неприятное, но отвлекающее приключение. Но когда он долетел до нужного квадрата, воспоминания об этих случаях заставляли нервничать. Руки дрожали от усталости и переживаний, заставляя аэроплан выписывать в воздухе странные фигуры, когда наконец он увидел около одной из деревень разъезд кавалеристов в хорошо различимых даже с высоты фуражках и синих шароварах.
Кавалеристы, едва удерживая испугавшихся внезапно налетевшей с неба неведомой опасности коней, даже не успели схватиться за карабины. Треща мотором и подскакивая на кочках, незаметных сверху, самолет пробежался и застыл, словно усталая птица, наконец добравшаяся до земли. С трудом двигая руками и ногами, к которым словно привязали гири, Раевский медленно вылез из аппарата и встал, дожидаясь, пока совладавшие с конями кавалеристы приблизятся к месту посадки.
Подъехавшие конники, замерев напротив стоящего у аэроплана Александра, держали его под прицелом. Один из них, корнет, судя по погонам, приблизился почти вплотную, так что лошадиная голова оказалась почти в паре-тройке дюймов от головы Раевского, и спросил:
- С кем имею честь?
- Прапорщик Раевский, господин корнет. Мне нужно попасть в расположение пятого гусарского.
- Корнет Ушаков*3. Поздравляю вас, господин прапорщик, вы попали куда хотели. К добру ли только? Ефрейтор Береговой*4!
- Я! – стоявший чуть в стороне молодой
- Скачите в штаб, предупредите господина барона, что к нам с неба прибыл посланец от командования. Вы ведь к нам не просто так залетели, не так ли, господин Раевский?
- Так точно, господин корнет. У меня пакет.
- Прошу вас, давайте без чинов. Меня Константином Петровичем зовут.
- Благодарю вас, господин Ушаков. Александр Евгеньевич, к вашим услугам.
- Очень приятно. Устали, Александр Евгеньевич? На лошади держитесь? – дождавшись утвердительного кивка Раевского, корнет повернулся к своим подчиненным. – Осипов, Радько! Останетесь охранять аэроплан! Да смотрите, чтоб ничего не пропало. Осипов, коня отдашь господину прапорщику. И не волнуйся, после назад получишь. Садитесь на осиповского коня, да поедем с Богом. Поторопимся, пока начальники соизволят решение принять.
Удивленный столь якобинскими речами молодого офицера, Раевский тем не менее безропотно вскарабкался (именно вскарабкался, сил вскочить по нормальному не было) в седло и разъезд неторопливо отправился к деревеньке. По дороге Александр узнал от разговорчивого корнета, что гусары, как оказалось, оторвались от основных сил и сейчас сидят фактически в мешке.
- Ничего не знаем, ни кто сбоку, ни кто сзади. Хорошо, что вы прилетели, господин прапорщик, - крепкий, несмотря на возраст, подвижный полковник, с орденами Святого Станислава и Святой Анны второй степени на мундире, был весьма и весьма доволен полученным от Раевского сведениям. – Признателен вам за столь выручивший нас полет. Полагаю, что по воздуху путешествовать не легче, чем на коне? – очевидно заметив усталый внешний вид собеседника, любезно осведомился он и тотчас вызвал адъютанта.
Отведенный в ближайшую хату, Александр поел принесенный архимедом адъютанта (так в кавалерийских полках называли денщиков) вкусный и обильный обед. И собирался уже отправиться узнать, как обстоят дела с его самолетом, когда вошедший знакомый корнет передал, что аппарат аккуратно подкатили к околице деревни, рядом выставили пост.
- Поэтому, Александр Евгеньевич, можете спокойно отдохнуть, ничего с вашей «птичкой» не случится. Кстати, у меня во взводе есть гусар, который у Сикорского механиком работал. Если не возражаете, он пока ваш аэроплан посмотрит.
- У Сикорского? Пусть посмотрит. Только осторожно, аэроплан не серийный, с изменениями… - уже засыпая, согласился Раевский.
Проснулся он сам, но не от того, что выспался, а от взрыва где-то неподалеку. В хату вбежал Ушаков, увидев готового ко всему Раевского, одобрительно осклабился и крикнул, стараясь перекричать еще один раздавшийся неподалеку взрыв:
- Германцы обстреливают. Похоже, окружили нас совсем.
- Как аппарат? – как и любого летчика, Раевского в первую очередь интересовало состояние его самолета.
- Увы, Александр Евгеньевич, аэроплан ваш немцы повредили. Боюсь, полететь на нем будет невозможно, - довел до собеседника ситуацию корнет.
Оба они тем временем выбежали на улицу. Обстрел прекратился, а прямо посреди улицы торчало из земли несколько неразорвавшихся снарядов. С усмешкой показав на них, Ушаков крикнул:
- И немецкие заводы подчас работают скверно!
Раевский, больше озабоченный состоянием своего самолета, лишь вежливо кивнул в ответ.
Укрывшись за ближайшими деревьями, оставленные у самолета гусары печально обсуждали, что же будет дальше. Заметив подъехавших, они сообщили, что в аппарат попало множество шрапнельных пуль и один неразорвавшийся снаряд. То, что аэроплан поврежден было не только видно, но чувствовалось по запаху бензина. Приглядевшись, Александр заметил лужицу под крылом.
- А запах давно стоит? – спросил он.
- Так что, вашбродь, почти сразу, как он шрапнелью вдарил, - ответил один из кавалеристов.
- Да, тут ничего не поделаешь, - с горечью признал Раевский. – Остается только сжечь, чтобы германцам не достался…
Подожгли, конечно, и сразу же присоединились к сначала к арьергарду, а потом догнали и основную колонну полка. Отступали гусары в полном порядке. Германская артиллерия не догадалась перенести огонь на дорогу, продолжая обстреливать уже покинутую деревню. Поэтому ехали спокойно, даже с шутками. Как пояснил Александру корнет, в их полку так было принято.
- Мы же «черные или бессмертные гусары»! Вот и приходится соответствовать, - на скаку Ушаков разговаривал так спокойно, словно сидел не в седле, а в кресле салона какой-нибудь «мадам Шерер».
- Вы что заканчивали, Константин Петрович?
- Интересуетесь? Пажеский корпус, Александр Евгеньевич, всего лишь.
- С тех пор как юнкерские шпоры, надели жалкие пажи, пропала лихость нашей школы, - пошутил Раевский, вызвав искренний смех Константина.
- Вы что из николаевцев?
- Сам нет, но знакомых было много. Завидовали они вам по-черному…
Тут их разговор прервала команда: «Песню!» и громкая песня, начатая запевалой и подхваченная почти тысячей глоток:
- Кто не знал, не видал
Подвигов заветных,
Кто не знал, не слыхал
Про гусар бессмертных!
Марш вперёд!
Труба зовёт,
Чёрные гусары,
Марш вперёд!
Смерть наш ждёт,
Наливайте чары!
Вслушиваясь в пение, Раевский не забывал рассматривать местность, по которой двигались войска. Южная Польша, по мнению одного из российских поэтов - одно из красивейших мест России. И Александр успел вдоволь налюбоваться ею, еще не зная, что видит эти места первый и последний раз. Немцы не появлялись, полк шел хорошо, бодрой рысью и к вечеру оказался в районе расположения нашей пехоты.
- Вышли благополучно, - заметил Ушаков. – Жаль только, без всяких приключений. Вы теперь в штаб корпуса направитесь? – между ними установились уже вполне дружеские отношения и Раевский успел сообщить ему, что отозван с фронта.
- Нет, сначала в отряд за вещами, а потом куда начальство пошлет.
- Жаль. Могли бы вместе поехать, меня в командир в штаб посылает.
- Очень жаль, но увы. Я и так у вас задержался.
Попрощались они тепло, но обоим казалось, что эта встреча – первая и последняя.
В родной прежде авиаотряд Раевскому пришлось добираться со множеством пересадок. Сначала на телеге, едущей по какой-то хозяйственной надобности из полка в тыл, потом на местном поезде, весьма разбитом, с вагончиками только третьего класса, набитыми беженцами, солдатами, офицерами. А потом – на моторе (автомобиль) штаба армии.
Вот наконец и родной, до боли знакомый аэродром.
Палатки, большие и поменьше, служащие жилыми помещениями, складами, ангарами и мастерскими, пара стоящих под открытым небом аэропланов и суетящиеся около них мотористы. И, наконец, сам капитан Рохмистров. Пока он разговаривал с офицером штаба, Александр успел наскоро переговорить со знакомыми и узнать несколько любопытных новостей.
Но вот Рохмистров освободился. Приветствие, четкий доклад, предложение пройти в палатку…
- Слава Богу, вовремя вы прибыли, Александр Евгеньевич. Мне уже попало за то, что вас в столь опасный полет отправил.
- Извините, Николай Иванович. Не вы отправили, а я вызвался, - строптиво ответил Раевский.
- Это частности, Александр. За все в отряде отвечаю я. Посему берите ваши вещи, с посланцем из штаба я договорился, поедете на моторе.
- Благодарю, господин капитан.
- Не за что, Александр Евгеньевич. И поверьте, не я виноват, что вы покидаете отряд накануне нового наступления. Будь моя воля, вы бы остались здесь. Но, - капитан развел руками, - приказ есть приказ. Так что командуйте школой, учите летунов поосновательнее. Успехов вам.
- Какой школой? – изумился Раевский.
- А вы и не знали, - сделал вид, что вспомнил Рохмистров. - Поздравляю вас начальником Севастопольской военной авиационной школы. Жаль, что отметить ваше повышение мы уже не успеваем. Но еще раз желаю вам успехов и всего наилучшего.
Раевский от неожиданности даже не нашелся, что сказать в ответ. Но время поджимало, поэтому тепло попрощавшись с командиром, а затем с пришедшими его проводить сослуживцами, Александр сел в машину. Через несколько часов и несколько килограммов проглоченной на плохих дорогах пыли он был уже на вокзале.
*1Раевский Александр Евгеньевич (1887—1937) — русский лётчик, прапорщик. В ТР - окончил во Франции лётную школу Блерио (1911). Затем работал лётчиком-инструктором в школе пилотов Всероссийского аэроклуба; совершал показательные полёты во многих городах России и занимался фотографией в части её применения в авиационном деле. В период Первой мировой войны руководил подготовкой лётчиков в Севастопольской военной авиационной школе (Кача); участвовал в боевых действиях, с 1917 командир десятого авиационного отряда
*2 Удостоверение, в данном случае – пилота.
*3Ушаков, Константин Петрович, 5-й гусарский полк РИА (1896—1943) — в ТР - советский военачальник, кавалерист, комдив (1935). Родился в селе Гайворон Черниговской области в семье потомственного русского дворянина. Во время Первой мировой войны окончил ускоренный курс Пажеского корпуса. Участвовал в Первой мировой в составе Александрийского 5-го гусарского полка, корнет. По книге - родился несколько раньше и в 1914 г уже корнет.
*4Береговой Карл (Иеронимович – придумано мной) - отец персонажа книги Уланова «Крест на башне» подполковника Генштаба Сергея Карловича Берегового.
Отредактировано Логинов (10-08-2013 17:24:20)
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
