Марш вперед, труба зовет, черные гусары!
- Как наш конь? – Александр Раевский , бывший инструктор авиашколы Императорского Всероссийского аэроклуба, попал в первый корпусной авиаотряд добровольцем. Но так как он в свое время сдал экзамен на первый офицерский чин, то сейчас щеголял новенькими погонами прапорщика, что ничуть не сказалось на его отношениях с мотористом, хотя некоторые из офицеров отряда и косились на слишком вежливо обращающегося с «серыми шинелями» бывшего «вольнопера». Но помалкивали, помня о хорошем отношении к «мальчишке» (при том, что Александру исполнилось тридцать четыре года) командира авиаотряда капитана Рохмистрова.
- Как часы, вашбродь. Проверен, налажен, заправлен. Можно лететь куда угодно, – доложил Максим Максимыч, опытный пожилой моторист, в свое время работавший с самим Уточкиным.
- Команда будет, и полетим, - ответил Александр, непроизвольно оглянувшись в сторону «штабной» палатки. Верный своей привычке, он обошел вокруг аппарата, попробовал рукой упругость расчалок, крепление рулей, осмотрел шасси. Неторопливо забравшись в кабину, проверил управление, работу немногочисленных приборов. Из палатки вышли командир отряда и прикомандированный наблюдатель, генерального штаба штабс-ротмистр Михеев.
- Вот сейчас и полетим, - заметил Александр. Поздоровавшись с подошедшими, он дождался, пока Михеев заберется в кабину, после чего поднял руку.
- Контакт!
- Есть контакт!
Сразу заработал и ровно зарокотал прогретый мотор. Рука поднялась второй раз, аэроплан отрулил от стоянки и, разбежавшись по еще зеленой, но кое-где уже начавшей жухнуть траве, ушел в полет, провожаемый взглядами всех присутствовавших на поле.
На крейсерской скорости аэроплан неторопливо летел к позициям противника. Внизу проплывали болотистые леса, участки песчаной земли, редкие поля и деревни. Рёв мотора и поток воздуха, бьющий в лицо, не дает возможности разговаривать. Александр, привычно парируя рулями порывы ветра, вспоминает. Поистине, нет лучше времени для того чтобы вспомнить былое. Былое и думы, как говорится. И полет, это сказочное ощущение птицы, парящей в небе…
Получив в школе Блерио «бреве » за номером пятьсот тридцать девять, Александр возвратился в Петербург и стал инструктором аэроклуба. Свое вступление в должность он отметил очень смелым по тем временам перелетом из столицы в Царское Село с пассажиром. «Перелет над морем был прямо фантастичен», - записал тогда Раевский. Обратно в Петербург он прилетел с другим пассажиром, его будущим учеником. После этого – несколько лет работы в авиашколе, выпущенные им ученики, а потом – возвращение во Францию, на этот раз в школу высшего пилотажа. Вернувшись, он на очередной авиационной неделе получает первый приз «за фигурные полеты». Одну из мертвых петель он выполнил на высоте всего сорок метров, после чего удостоился похвалы первого российского летчика Ефимова и первого приза за фигурные полеты. Жизнь входила в спокойную, размеренную колею, если так можно сказать про полную риска жизнь летчика, и все прервала война...
Наблюдатель тронул Александра за плечо и передал записку. Пора ложиться на новый курс. Ревя мотором, аэроплан плавно повернул вправо. Вот и противник! Над окопами появляются стволы винтовок, в одном месте фонтанчик пламени выдает позицию стреляющего по ним пулемета. Приходится виражить, но все равно в крыле появляется несколько дырок. Не страшно, хотя и неприятно. Раевский переложил руль в набор высоты, одновременно оглядываясь по сторонам. Немцы уже несколько раз обстреливали наши аэропланы из орудий. Попасть в облако шрапнели – и можно не вернуться домой.
Наконец штабс-ротмистр дважды ударил его по плечу. Пора возвращаться. Разворот на новый курс и снова с кажущейся неторопливостью парит в воздухе аэроплан. Только взгляд вниз, где убегают вдаль леса, помогает понять, как быстро он летит. Впереди уже засверкала полоска реки, когда Александр заметил летевший пересекающимся курсом аэроплан. Качнул крылом, привлекая внимание наблюдателя. Тот успокаивающе хлопнул по плечу. Тоже заметил. Сблизились быстро. Еще до того, как приблизились на дальность выстрела, стало понятно, что это германский «Таубе». Летел, как видно, на разведку, а наткнулся на русский аэроплан.
Сблизились. Перекрывая шум мотора раздалась короткая очередь – Михеев имел при себе, кроме штатного нагана, ружье-пулемет «Мадсен». Германец такого не ожидал и попытался ускользнуть. Началось самое любимое занятие Александра – танец в воздухе. Его «ньюпор» по скорости превосходил эту модель «таубе» и, пользуясь этим, Раевский отжимал противника в сторону своих войск, заставляя опускаться все ниже. Германцы пытались отстреливаться, но их пистолеты Маузера не добивали до русского аэроплана, зато очереди Михеева ложились буквально рядышком с врагами. «Таубе» приходилось усиленно маневрировать, уклоняясь от летящих в него пуль.
Внезапно Михеев несколько раз ударил по плечу. Александр, увлекшийся было погоней, опомнился и резко свернул в сторону. Так резко, что вся конструкция самолета словно застонала.
Германские авиаторы обрадоваться прекращению погони не успели. Стоявшая на полуоткрытой позиции батарея трехдюймовок дала залп шрапнелью на предельных углах возвышения. В небе вспухло восемь облачков, затем еще восемь и перешедший в пике «таубе» врезался в землю прямо неподалеку от русских окопов.
Делая круг в стороне от батареи, чтобы не попасть под обстрел, Александр не удержался и посмотрел на место падения германцев. Заметил, как к нему бегут из окопов пехотинцы, помахал крыльями и развернулся в сторону аэродрома. Батарея больше не стреляла.
На летном поле их уже ждали. Чуть ли не весь отряд сбежался, встречая возвращающийся с разведки аппарат. Раевский и Михеев выбрались из аэроплана, прямо в объятия встречающих. Но вот они расступились и к разведчикам подошел Рохмистров. Капитан крепко пожал руку каждому.
– Только что телефонировали из штаба корпуса: германский аэроплан сгорел, оба летуна погибли! Велено вас и артиллеристов представить к наградам. Поздравляю, господа!
Михеев отправился в «штабную палатку», доложить о проведенной разведке по телефону. Александр, побеседовав с механиком о поведении аппарата в полете, отправился перекусить и отдохнуть. Поесть он успел, а вот отдохнуть – нет. Прибежавший посыльный сообщил, что его вызывают к командиру.
Едва войдя в «штабную палатку», Александр заметил по расстроенному лицу командира, что дело неладно.
- Вот, Александр Евгеньевич, забирают вас, - протягивая бланк телефонограммы, огорченно заметил Рохмистров. – Очень жаль, очень. Сжились мы с вами… да и нехватка летунов… да-с…
- Что поделаешь, Николай Иванович, - ответил Александр, - человек предполагает, а начальство, как известно, располагает. Прикажите убыть немедленно по получении расчета? – спросил он, заметив, что капитан мнется, словно хочет сказать что-то еще.
- Понимаете, Александр, в отряд поступил пакет, который надо срочно доставить в расположение пятого гусарского полка. Они рейдируют где-то в этом районе, - капитан отодвинул бумаги с лежащей на столе карты и показал на участок, лежащий на пределе дальности полета аэроплана.
- Но… - возразить Александр не успел.
- Понимаю, что вы хотите сказать. На новый Дукс-Фарман мотористы установили дополнительный бак. Естественно, лететь можно только одному пилоту. Да и летные качества аэроплана изменились, поэтому нужен очень опытный человек. Возьметесь?
- Так точно, ваше благородие, - вытянувшись, по-уставному ответил Раевский.
Рохмистров поморщился. – Не стоит так, Александр. Мне действительно некого послать. Не этого же мальчишку, поручика Бжесского. Самомнения много, а летун из него так себе. Пакет же необходимо доставить любой ценой. И еще – в случае каких-либо происшествий пакет никоим образом не должен попасть к германцам. Вы меня поняли?
- Да, Николай Иванович. Выполню всенепременно.
- Тогда идите отдохните и… С Богом! – попрощался Рохмистров.
Перегруженный Дукс, и в обычном своем состоянии не отличающийся особой летучестью, казалось разбегался по полю бесконечно долго. С трудом оторвавшись от земли, он с еще большей неохотой начал набирать высоту. Причем почему-то пытался свалиться на левую плоскость, что приходилось постоянно парировать ручкой. Ругаясь про себя, Александр уже подумал, что придется возвращаться, как вдруг случилось чудо – самолет сам по себе выровнялся и дальше летел ровно, словно не пытался парой мгновений раньше оказаться на земле. Раевский вновь помянул малый боцманский загиб, на сей раз облегченно и начал снова набирать высоту. Предстояло преодолеть несколько сотен верст территории, на которой с равным успехом могли встретиться и русские, и германские разъезды. Оставалось только молиться святому Илье, чтобы мотор не сдал, а главное сил и бензина хватило на весь полет.
На втором часу полета Александр злобно завидовал летчикам, которые должны были получить новейшие аппараты Сикорского. На Илье Муромце, насколько он знал, летчик сидел в комфортабельном кресле и крутил удобный штурвал, а сам аэроплан был сконструирован так, что усилия на рулях были минимальны. Ему же приходилось то и дело парировать то порывы ветра, то воздушные ямы, на которые самолет реагировал с чуткостью бегущего по камням босоного ребенка. Про пятую точку организма, которая уже с полчаса вопияла об испытываемой ей дискомфорте, Александр старался вообще не думать. Что было совершенно бесполезно. Попробовать не думать о белой обезьяне, вспомнилась шутка, бродившая в кружке Бадмаева, который он посетил несколько раз в давно прошедшие мирные времена. На фоне всех этих неприятностей попытки нескольких встретившихся конных разъездов обстрелять его аэроплан, воспринимались как неприятное, но отвлекающее приключение. Но когда он долетел до нужного квадрата, воспоминания об этих случаях заставляли нервничать. Руки дрожали от усталости и переживаний, заставляя аэроплан выписывать в воздухе странные фигуры, когда наконец он увидел около одной из деревень разъезд кавалеристов в хорошо различимых даже с высоты фуражках и синих шароварах.
Кавалеристы, едва удерживая испугавшихся внезапно налетевшей с неба неведомой опасности коней, даже не успели схватиться за карабины. Треща мотором и подскакивая на кочках, незаметных сверху, самолет пробежался и застыл, словно усталая птица, наконец добравшаяся до земли. С трудом двигая руками и ногами, к которым словно привязали гири, Раевский с трудом вылез из аппарата и встал, дожидаясь, пока совладавшие с конями кавалеристы приблизятся к месту посадки.
Подъехавшие конники, замерев напротив стоящего у аэроплана Александра, держали его под прицелом. Один из них, корнет, судя по погонам, приблизился почти вплотную, так что лошадиная голова оказалась почти в паре-тройке дюймов от головы Раевского, и спросил:
- С кем имею честь?
- Прапорщик Раевский, господин корнет. Мне нужно попасть в расположение пятого гусарского.
- Корнет Ушаков . Поздравляю вас, господин прапорщик, вы попали куда хотели. К добру ли только? Ефрейтор Береговой !
- Я! – стоявший чуть в стороне молодой
- Скачите в штаб, предупредите господина барона, что к на с неба прибыл посланец от командования. Вы ведь к нам не просто так залетели, не так ли, господин Раевский?
- Так точно, вашбродь. У меня пакет.
- Прошу вас, давайте без чинов. Меня Константином Петровичем зовут.
- Благодарю вас, господин корнет. Александр Евгеньевич, к вашим услугам.
- Очень приятно. Устали, Александр Евгеньевич? На лошади держитесь? – дождавшись утвердительного кивка Раевского, корнет повернулся к своим подчиненным. – Осипов, Радько! Останетесь охранять аэроплан! Да смотрите, чтоб ничего не пропало. Осипов, коня отдашь господину добровольцу. И не волнуйся, после назад получишь. Садитесь на осиповского коня, да поедем с Богом. Поторопимся, пока начальники соизволят решение принять.
Удивленный столь якобинскими речами молодого офицера, Раевский тем не менее безропотно вскарабкался (именно вскарабкался, сил вскочить по нормальному не было) в седло и разъезд неторопливо отправился к деревеньке. По дороге Александр узнал от разговорчивого корнета, что гусары, как оказалось, оторвались от основных сил и сейчас сидят фактически в мешке.
- Ничего не знаем, ни кто сбоку, ни кто сзади. Хорошо, что вы прилетели, господин прапорщик, - крепкий, несмотря на возраст, подвижный полковник, с орденами Святого Станислава и Святой Анны второй степени на мундире, был весьма и весьма доволен полученным от Раевского сведениям. – Признателен вам за столь выручивший нас полет. Полагаю, что по воздуху путешествовать не легче, чем на коне? – очевидно заметив усталый внешний вид собеседника, любезно осведомился он и тотчас вызвал адъютанта.
Отведенный в ближайшую хату, Александр поел принесенный архимедом адъютанта (так в кавалерийских полках называли денщиков) вкусный и обильный обед. И собирался уже отправиться узнать, как обстоят дела с его самолетом, когда вошедший знакомый корнет передал, что аппарат аккуратно подкатили к околице деревни, рядом выставили пост.
- Поэтому, Александр Евгеньевич, можете спокойно отдохнуть, ничего с вашей «птичкой» не случится. Кстати, у меня во взводе есть гусар, который у Сикорского механиком работал. Если не возражаете, он пока ваш аэроплан посмотрит.
- У Сикорского? Пусть посмотрит. Только осторожно, аэроплан не серийный, с изменениями… - уже засыпая, согласился Раевский.
Проснулся он сам, но не от того, что выспался, а от взрыва где-то неподалеку. В хату вбежал Ушаков, увидев готового ко всему Раевского, одобрительно осклабился и крикнул, стараясь перекричать еще один раздавшийся неподалеку взрыв:
- Германцы обстреливают. Похоже, окружили нас совсем.
- Как аппарат? – как и любого летчика, Раевского в первую очередь интересовало состояние его самолета.
- Увы, Александр Евгеньевич, аэроплан ваш немцы повредили. Боюсь, полететь на нем будет невозможно, - довел до собеседника ситуацию корнет.
Оба они тем временем выбежали на улицу. Обстрел прекратился, а прямо посреди улицы торчало из земли несколько неразорвавшихся снарядов. С усмешкой показав на них, Ушаков крикнул:
- И немецкие заводы подчас работают скверно!
Раевский, больше озабоченный состоянием своего самолета, лишь вежливо кивнул в ответ.
Укрывшись за ближайшими деревьями, оставленные у самолета гусары печально обсуждали, что же будет дальше. Заметив подъехавших, они сообщили, что в аппарат попало множество шрапнельных пуль и один неразорвавшийся снаряд. То, что аэроплан поврежден было не только видно, но чувствовалось по запаху бензина. Приглядевшись, Александр заметил лужицу под крылом.
- А запах давно стоит? – спросил он.
- Так что, вашбродь, почти сразу, как он шрапнелью вдарил, - ответил один из кавалеристов.
- Да, тут ничего не поделаешь, - с горечью признал Раевский. – Остается только сжечь, чтобы германцам не достался…
Подожгли, несмотря на то, что Александру было жалко терять такую машину. Проследив несколько минут за горящим аппаратом, они поспешили присоединится к отступающим кавалеристам. Сначала к арьергарду, а потом догнали и основную колонну полка. Отступали гусары в полном порядке. Германская артиллерия не догадалась перенести огонь на дорогу, продолжая обстреливать уже покинутую деревню. Поэтому ехали спокойно, даже с шутками. Как пояснил Александру корнет, в их полку так было принято.
- Мы же «черные или бессмертные гусары»! Вот и приходится соответствовать, - на скаку Ушаков разговаривал так спокойно, словно сидел не в седле, а в кресле салона какой-нибудь «мадам Шерер».
- Вы что заканчивали, Константин Петрович?
- Интересуетесь? Пажеский корпус, Александр Евгеньевич, всего лишь.
- С тех пор как юнкерские шпоры, надели жалкие пажи, пропала лихость нашей школы, - пошутил Раевский, вызвав искренний смех Константина.
- Неужели вы из николаевцев?
- Сам нет, но знакомых было много. Завидовали они вам по-черному…
Тут их разговор прервала команда: «Песню!» и громкая песня, начатая запевалой и подхваченная почти тысячей глоток:
- Кто не знал, не видал
Подвигов заветных,
Кто не знал, не слыхал
Про гусар бессмертных!
Марш вперёд!
Труба зовёт,
Чёрные гусары,
Марш вперёд!
Смерть наш ждёт,
Наливайте чары!
Вслушиваясь в пение, Раевский не забывал рассматривать местность, по которой двигались войска. Южная Польша, по мнению одного из знаменитых российских поэтов - одно из красивейших мест России. И Александр успел вдоволь налюбоваться ею, еще не зная, что видит эти места первый и последний раз. Немцы не появлялись, полк шел хорошо, бодрой рысью и к вечеру оказался в районе расположения нашей пехоты.
- Вышли благополучно, - заметил Ушаков. – Жаль только, без всяких приключений. Вы теперь в штаб корпуса направитесь? – между ними установились уже вполне дружеские отношения и Раевский успел сообщить ему, что отозван с фронта.
- Нет, сначала в отряд за вещами, а потом куда начальство пошлет.
- Жаль. Могли бы вместе поехать, меня в командир в штаб посылает.
- Очень жаль, но увы. Я и так у вас задержался.
Попрощались они тепло, но обоим казалось, что эта встреча – первая и последняя.
В родной прежде авиаотряд Раевскому пришлось добираться со множеством пересадок. Сначала на телеге, едущей по какой-то хозяйственной надобности из полка в тыл, потом на местном поезде, весьма разбитом, с вагончиками только третьего класса, набитыми беженцами, солдатами, офицерами. А потом – на моторе (автомобиль) штаба армии.
Вот наконец и родной, до боли знакомый аэродром.
Палатки, большие и поменьше, служащие жилыми помещениями, складами, ангарами и мастерскими, пара стоящих под открытым небом аэропланов и суетящиеся около них мотористы. И, наконец, сам капитан Рохмистров. Пока он разговаривал с офицером штаба, Александр успел наскоро переговорить со знакомыми и узнать несколько любопытных новостей.
Но вот Рохмистров освободился. Приветствие, четкий доклад, предложение пройти в палатку…
- Слава Богу, вовремя вы прибыли, Александр Евгеньевич. Мне уже попало за то, что вас в столь опасный полет отправил.
- Извините, Николай Иванович. Не вы отправили, а я вызвался, - строптиво ответил Раевский.
- Это частности, Александр. За все в отряде отвечаю я. Посему берите ваши вещи, с посланцем из штаба я договорился, поедете на моторе.
- Благодарю, господин капитан.
- Не за что, Александр Евгеньевич. И поверьте, не я виноват, что вы покидаете отряд накануне нового наступления. Будь моя воля, вы бы остались здесь. Но, - капитан развел руками, - приказ есть приказ. Так что командуйте школой, учите летунов поосновательнее. Успехов вам.
- Какой школой? – изумился Раевский.
- А вы и не знали? - сделал вид, что только что вспомнил Рохмистров. - Поздравляю вас начальником Севастопольской военной авиационной школы. Жаль, что отметить ваше повышение мы уже не успеваем. Но еще раз желаю вам успехов и всего наилучшего.
Раевский от неожиданности даже не нашелся, что сказать в ответ. Но время поджимало, поэтому тепло попрощавшись с командиром, а затем с пришедшими его проводить сослуживцами, Александр сел в машину. Через несколько часов и несколько килограммов проглоченной на плохих дорогах пыли он был уже на вокзале.
Потом почти двенадцать часов в местном поезде, идущем до Варшавы, опять беспорядочно собранном из разноцветных вагонов, с перемешавшимися вместе пассажирами первого, второго и третьего классов. Александру невольно вспоминалось услышанные недавно bons mots о железных дорогах: «На перроне германского вокзала дежурный объявляет о предстоящем прибытии поезда. Взволнованные пассажиры спрашивают. – А вы уверены, что состав прибудет вовремя? – Снисходительно улыбнувшись, железнодорожник отвечает. - Конечно, майне херрен, война же. – И поезд приходит минута в минуту… На российском вокзале уставшие от ожидания пассажиры спрашивают кондуктора, когда же придет наконец поезд. В ответ он разводит руками. – Не могу знать. Господа. Война же. – И поезд приходит тогда, когда его уже никто не ждет».
Но зато, словно в компенсацию за предыдущие мучения, в Варшаве ждать не пришлось совершенно. Едва приехав, Раевский сразу же взял билет на экспресс Варшава-Москва до Минска. И тут же сел в вагон.
Состав ничем не отличался от довоенного. Вежливый проводник предложил чаю и бисквиты, а потом, шепотом, и шустовский финь-шампань. Заметив удивленный взгляд прапорщика, тотчас добавил, что подаст в чайничке, так что никто, кроме «их благородия» и знать не будет. Подумав, Раевский согласился. И не прогадал. Довоенной выделки финь-шампань был чудо как хорош на вкус, особенно с принесенными тем же проводником бутербродами. Поэтому встретил своего попутчика Александр в весьма благодушном настроении. Да и внешне, невысокий, чуть полноватый господин в пенсне, с простым лицом человека интеллигентной профессии, располагал к себе с первого взгляда. Поздоровавшись, он представился Коротиным Юрием Васильевичем, инспектором народных училищ.
- Еду в Москву, на новое место. Ввиду войны все мои училища позакрывались, ученики кто куда разошлись или эвакуировались, а учителя и я вынуждены были на другие должности уйти. Ну, а все кто помоложе в армии, конечно, - пояснил он. – А вы, Александр Евгеньевич, тоже до Москвы?
- Увы, нет, Юрий Васильевич, только до Минска. Так что поутру расстанемся. Посему предлагаю, - Александр разлил остатки шустовского коньяка по стаканам, - за знакомство.
- Вы знаете, не откажусь, - улыбнулся Юрий, - с приятным человеком отчего ж не выпить «чаю».
Выпили, закусили, чем Бог послал, а точнее что проводник достал, и разговорились под стук вагонных колес, попивая принесенный все тем же проводником чай.
- Вот вы, Александр Евгеньевич, как человек военный, можете мне сказать, сколько продержаться французы? А также, отчего японцы так долго с одной крепостью возятся.
- Про французов могу сказать, что в прошлую войну с французами Париж продержался в осаде всего четыре месяца. Наш же Порт-Артур, как вы, наверное, помните, продержался девять месяцев. Полагаю, мы смело можем исходить из этих цифр. То есть, как только германцы окончательно возьмут город в осаду, он продержится от четырех до девяти месяцев. Если только французы не смогут прорвать осадное кольцо, к чему предпосылок, насколько мне известно нет. Что же касается японцев, то имея во много раз превосходящие силы, они возьмут Циндао скоро. Как скоро, поскольку точных данных не имею, ответить не смогу.
- Печальную вы рисуете картину, печальную. Неужто тевтоны столь непобедимы?
- Не сказал бы, Юрий Васильевич. Били их наши войска, да и французы успешно первое время наступали в Эльзасе.
- Тогда почему же они побеждают? Глупость или измена?
- Пожалуй, скорее наша неподготовленность. Не думали ни мы, ни союзники, что германцы так усиленно к войне готовятся. А они видимо все свободные деньги в армию и флот вкладывали…
Через десять дней, отпустив извозчика, Алексей рассматривал красивые капитальные строения классического стиля в которых располагалась Качинская авиашкола и ровные улицы небольшого поселка. На расположенном неподалеку поле и в небе стрекотали моторы аэропланов. Место, выбранное для школы, казалось во всех отношениях удачным. Степь с небольшими холмами несколько возвышалась над уровнем моря. Крутой обрывистый берег, близость Крымских гор, в сочетании с имеющейся разницей температуры воды и суши явно создавали мощные восходящие потоки обеспечивали прекрасные условия для полётов. Оставалось только учить и учиться самому, чтобы русская авиация получала только хорошо подготовленных летчиков.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
