Выйдя во двор Приказа, Рудый облокотился на перильца широкого крыльца, подставляя двухдневную щетину полуденному Солнцу. Поскреб подбородок, хмыкнул, в стрельцах-то все бороды носили, пусть небольшие, аккуратно подстриженные, пищаль стрелецкая штука такая, длинную бородень и подпалить может, но носили, а как иначе, чай не бабы голым лицом сверкать. Да только вот в Службе у сотника совсем другие порядки были, и сам брился и других заставлял. Как у него только в ногах ни валялись, ни вымаливали, ну хоть на фалангу пальца оставить, тот был неумолим.
Народ то конечно хохотал спервоначала, известно, что за мужики лицо голят, да вот только хорошо смеется тот, кто смеется последним. Нет, простой народ никто не трогал, но молва-то вещь непредсказуемая, да и с сотника сталось ведь придумать, один черный воронок чего стоил. Всем же не объяснишь. Вот что смердам думать, когда едет на коне весь из себя статный молодец, шапка на меху набекрень, за поясом сабля, девкам так улыбается, аж тают, как откуда ни возьмись, подлетает «Воронок», из которого выскакивают два бритых амбала в черном, мигом сдергивают молодца с коня, запихивают в экипаж, коня на узде к запяткам и уносятся в неизвестном направлении, и невдомек смерду неумытому, что молодец тот, атаман ватажки, что караван с дурманом в обход дорог сопровождает. Вот и ширятся слухи один другого страшней.
А недавно занесла же нелегкая старшего десятника в кабак, в коем по вечеру, народу было, не протолкнутся, там и подсел к дедочку одному, благо дедок полузнакомый был, писарь, не писарь, но в Кремле отирался, да неважно. В общем, за ковшиком пива разговорились, и надо же было Рудому о Службе своей заикнуться, спрашивается, кто за язык тянул, думал-то дедок государев все же человек, с пониманием отнесется, но не тут-то было. Старика от услышанного аж затрясло, видимо давно копилось. Владимир даже за голову схватился от обличительных речей. А дед распалялся, мол, он от Служебного Приказа недалече живет, и как там работают прекрасно видит, и как девок гулящих целыми каретами привозят, и за полночь только отпускают, видать покуда натешатся, и пьяных своих под рученьки таскают, в общем такого наговорил, что у Рудого аж ковшик в руках треснул. Десятник ему тогда только и сказал:
- Вот из-за таких как ты, дедушка, про нас всякие басни и сочиняют. –
И не объяснишь же, что девки гулящие те, хоть и говорят: «Волос длинен, да ум короток», а ой как много чего помнят, о чем купчики да иной народец, с ними забавляясь, болтает. И что стрельцы по вечерам не своих пьяных, а гуляк, что под дурманом попался, в казематы да на допрос таскают, где и у кого траву брал.
К слову и сотник вспомнился, он лихо тогда девок обозвал, мол, это люди с повышенной социальной активностью, Рудый так понял, что это значит, с большим количеством мужиков спят, и на всякий случай выражение запомнил.
Тут из нутрей стоявшего рядом «Воронка» шумно дыша, выбрался кучер Андрюха, вид имевший весьма упаренный. В руках у него были ведро и тряпка, а в глазах застыло обвиняющее выражение.
- Володь, ну е-мое, ну сколько можно, сколько раз просил, ну оббейте вы сапоги, ну не тащите всю грязь внутрь -
Владимир мысленно вздохнул, с этим любителем чистоты и порядка, хапнули они горя с Ратичем, и все бы ничего, Андрюха и помочь, горазд, и татя постеречь, и говорить при нем свободно можно, знали, лишнего даже под хмелем не сболтнет, но как дело касалось его любимого экипажа, так хоть вой. Любил его Андрей страшно, и протирал, и оси регулярно смазывал, коняга лощеный стоит аж боками сверкает. Будь его воля, не то что, сесть, прикоснуться бы к нему никому не давал.
Вот и сейчас после ночного выезда, накопился у кучера личный счет к десятникам, и грязи они натащили, и дверцей безбожно хлопали, аж петли разболтались, и по буеракам всяким ездить заставляли.
- Андрюх, ну сам понимаешь, ночи не спим, голодные, злые, сотник насел, мы бы и рады, аккуратнее, да все же в спешке, быстрей, быстрей -
Тот, в ответ, только горестно махнул рукой, бросив тряпку. Повесил ведро на крюк, раскатал рукава рубахи.
- Все я понимаю, что уж -
Душераздирающе зевнув, старший десятник оторвался от перилец, на прощание хлопнул Андрея по плечу и наискось, через двор, направился к конюшне. Все же два дня дома не был, после допроса Кривого удалось урвать часа три, до рассвета, на лавке, накрывшись кафтаном. Хоть и жил бобылем, а кровать родную ни что не заменит.

Отредактировано А.Курзанцев (27-09-2012 08:11:01)

Вечером, опять вдвоем с Ратичем пошли перетряхивать притоны. Схема была проста, дергаешь всех подряд, задаешь вопросы, кто, что видел, слышал и т.д. Нудная работа и не особо приятная, но ничего не попишешь.
- Как, говоришь, его звали? – Рудый еще раз сурово встряхнул мужичка. Мужичок заискивающе заглядывая в лица, зачастил, чуть заикаясь, стремясь выложить, что знал и не знал.
Вопросы тоже задавались с умом. Напрямую интерес свой старший десятник не показывал. Разговор начинался примерно так: клиента заводили в экипаж, долго и нудно перечисляли, что того ждет за употребление дурмана, и как они ему могут испортить жизнь, после чего, видя что клиент поплыл, говорили: «Ну, давай - рассказывай», на вопрос: «Что?», отвечали «А, что знаешь. Расскажешь интересное, отпустим, нет, поедешь с нами, пару седмиц в казематах посидишь – подумаешь». Держали в себе, только упертые или дурные, остальные вываливали все что знали. Вот и мужичок, наконец, выдал крупицу полезного, как за чаркой водки корешок его хвастался, что траву особенную достать может.
- Сиплый, у него кличка, - получив сведения, где Сиплого можно найти, Рудый от души засветил мужичку хорошей затрещиной и выпроводил наружу. Оглядев потемневший небосвод, смачно выматерился. Сообщил Ратичу:
- Ну что за невезуха, опять ночь. Скоро как сова буду – днем спать, ночью колобродить. –
Крикнул кучеру, сегодня с ними был другой, вместо Андрюхи:
- Виталий к северо-восточным воротам гони. –
Вылавливать Сиплого решили возле дома, благо темень и высокие заборы давали отличную маскировку. Кое-что о Сиплом, Владимир слышал, тот по слухам какие-то делишки с городской стражей проворачивал, только стучал ли, или наоборот подкупом занимался, доподлинно известно не было. Одно было точно известно, не тихо-мирно жил Сиплый, говаривали в лихих людях ходил, да вот только несколько лет назад в город перебрался. Поэтому и брать его решили максимально жестко.
Одним из самых необходимых умений в Службе было, терпение. Часами, почти без движения, сидеть в засаде, не снижая бдительности и не давая затекать мышцам, тяжело. А приходится, ибо у татей свое расписание.
Далеко за полночь, услышав шлепающие звуки шагов, Рудый тронул за плечо товарища, привлекая внимание. Если это был Сиплый, то возле ворот он должен был задержаться, отпирая навесной замок, в такой тьме это быстро получиться не должно было, вот в этот момент Рудый и планировал его взять. Двойкой Рудый с Ратичем были уже второй год и понимали друг друга без слов, все движения и совместные действия были отработаны до автоматизма. Привыкшие к темноте глаза различали серый силуэт человека идущего по проулку. Послышалась яростная брань.
"Видать вляпался коровью лепешку", подумал Рудый, не ослабляя внимания. Человек целенаправленно шел к воротам искомого дома и старший десятник, все больше уверяясь, что это и есть Сиплый, положил руку на плечо Ратича, готовясь к захвату. Вот Сиплый остановился, завозился, одной рукой, похоже, выискивая ключ, а другой, нашаривая замок. Вот он нужный момент. Расстояние до Сиплого было не более 5 саженей, которые они пролетели мигом. Рудый заходил слева, Ратич справа, все как учил сотник. Старший десятник, подскочив вплотную, вздергивая вверх и заворачивая  руку Сиплого с зажатыми в кулаке ключами за спину, основанием ладони другой руки двинул тому в затылок, в, как говорил сотник: «Зону пространственной ориентации», правую же  Андрей вывернул за кисть, против часовой, до упора, выключая суставы.
- Ииии. – только и вырвалось из горла Сиплого, стоящего на цыпочках.
Каждый со своей стороны десятники проверили одежду задержанного, на предмет оружия. Рудому достался кинжал за поясом, Ратич, же вытянул увесистый свинцовый кистень на ременной петле, из рукава.
Владимир хмыкнул:
- Сиплый, не ты ли тут по ночам промышляешь, больно кистенек у тебя особый –
Тот только оскалился, не произнося ни слова.
«Гордый», подумал старший десятник: «Ну ничего, и не таких ломали».
Хитрым ремешком перетянув руки в кистях и локтевых суставах, они усадили татя в «Воронок».
- Ну что, говорить будем? – поинтересовался Рудый. Сиплый только презрительно отвернулся.
- Ну не больно-то и надо. – Владимир поймал косо брошенный взгляд и понял, что Сиплый слегка удивился.
- Действительно, Сиплый, я так подумал, говорить нам с тобой не о чем. Ты у нас птица гордая, тебе с нами общаться западло. Да и мне, что-то уже не хочется. – Старший десятник про себя усмехнулся, было видно что, тать, много чего повидавший на этом свете, никак не может понять, к чему идет разговор, не бьют, не угрожают – есть от чего начать волноваться.
- Виталий, а давай-ка за город прогуляемся, в паре верст озерцо есть, «Глубоким» кличут. – крикнул Рудый кучеру.
Когда за экипажем со скрипом закрылись городские ворота, Сиплый начал волноваться по настоящему, понял, что действительно увозят, а не пугают, нервно заерзал, гонор правда пока говорить не позволял, тать все еще пытался держать марку.
Рудый улыбаясь про себя, почти физический чувствовал, как постепенно сгущается в экипаже атмосфера страха. Сиплый поминутно оглядывал бесстрастные лица десятников, ерзал, потел. Пожалуй, он меньше бы волновался, кричи они на него, бей – все это было бы понятно и знакомо, но эта тишина и безразличие – все равно, что его уже списали в расход.
- Приехали,- раздался голос Виталия, было слышно, как он спрыгнул с козел, отошел куда-то в сторону. Подчиняясь безмолвному кивку, Ратич, распахнув дверцу, выбрался из экипажа, под сапогами захрустела озерная галька, а Рудый глядя на Сиплого как-то недобро улыбнулся, не зло, а вот так без эмоций, не предвещая ничего хорошего. В открытый проем было видно озерную гладь с бегущей по ней серебристой дорожкой от появившейся в просвете облаков Луны.
Сиплый с ужасом смотрел, как медленно старший десятник вытаскивает из-за отворота кафтана пистоль и кладет его на колени. Владимир подбородком указал татю на проем и улыбнулся еще раз, но уже ласково, и вот тогда Сиплого и прорвало.
Вжавшись в стенку экипажа, он заголосил, сбивчиво, срываясь на истерические нотки:
- Все, все скажу, только не убивайте, не надо, пожалуйста, я все расскажу, спрашивайте, только не надо! –
«Готов» - подумал Рудый. «Что ж, эта птичка, может много интересного напеть».

Отредактировано А.Курзанцев (27-09-2012 14:29:23)

Вариант с антигероем-попаданцем рассматриваю уже некоторое время как основной, но по плану, это будет освещено позднее. ГГ сам не попаданец, попаданец, как уже ясно - сотник. Но рядовой "опер" - пока не в курсе этого противостояния, попаданец против попаданца, он пока обычный полевой работник, такие сферы его не интересуют. Вот когда ГГ плотно увязнет раскручивая это дело, тогда только сотник будет решать вводить ли Рудого в самую суть происходящего, и то, не раньше чем у самого Рудого появятся конкретные вопросы.

Это пока так, как я вижу развитие событий.

На самом деле, готов принимать любую критику, в том числе и относительно эпохи, просто изначально ваять обычный роман про наркополицейских - не было никакого желания. Согласен, если поменять декорации, абсолютно ничего не изменится. Но антураж изначально для меня был вторичен, если действительно будет лучше подгонять под реалии того времени, рассмотрю и такой вариант, но, сразу оговорюсь - сам попаданец ГГ у меня не будет, только как второстепенное лицо.

А насчет фильма, согласен - способ и методы вызволения глав. героем своего агента из китайской тюрьмы - абсолютно фантастичны, их я даже не рассматриваю, а вот показанные этапы воспитания и обучения агента, пусть они разрознены и безсистемны, - мне кажется, интересны.