Второй фрагмент 3-й главы. Вот опять не очень живенько получается...

Глава 3. Семейные уроки

3.2.

Как вы думаете, легко ли девочке, заработавшей подобную кличку, ужиться в детском саду? Вот и я о том же…
В детском саду Нина продержалась всего несколько дней. Все началось с того, что новая воспитанница перед обедом съела все пенки со стаканов с киселем, расставленных на столах. Застигнутая за этим занятием, она долго не могла взять в толк, за что же ее ругают, потому что у них в доме съедать пенки с киселя – это была ее исключительная привилегия.
В качестве наказания ее поставили в угол. Нет, вру, не поставили. Заставлять ребенка долго стоять – вредно. Нину посадили на стульчик лицом в угол. Ей, конечно, скучно было так сидеть, но воспринимать это как наказание она никак не могла.
На следующий день в детсаду был детский утренник. Вот этот день, как ни странно, обошелся без происшествий. Новая воспитанница увлеченно примеряла вместе со всеми костюмы для этого праздника, водила хоровод и изображала цветы. Но вот назавтра…
Назавтра в детском саду появился велосипед. Никто из детей еще не владел этим диковинным агрегатом, и все, что им удавалось сделать – вдвоем-втроем катить одного, восседавшего за рулем. И хорошо еще, если он рулил куда надо.
– Нет, надо не так! – решительно заявила Нина. – Надо его пустить под горку, и тогда он сам покатится. Смотрите, я сейчас покажу! – она решила укротить железного коня в одиночку, и устроившись в седле, направила велосипед по дорожке, ведущей под уклон. Велосипед катился сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, потом совсем быстро, так, что ноги пришлось убрать с педалей… И внезапно Нина, испытав краткое, но захватывающее ощущение полета, вместе с велосипедом оказалась в арыке.
Кое-как уцепившись за траву на береговом склоне, она, вся мокрая, выбралась на берег. Поисками же утонувшего трехколесного агрегата в мутной воде довольно глубокого арыка прибежавшие взрослые занимались не один час, пока, наконец, не сумели подцепить его и выудить со дна.
Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения дирекции детского сада, оказалась драка. Заметив, что один из мальчишек, пользуясь относительно более крепким телосложением, отбирает игрушки у ребят помладше, Нина немедленно вмешалась и потребовала восстановить справедливость. А когда обидчик не пожелал прислушаться к ее словам, взяла, да и залепила ему кулаком в нос, вызвав в ответ громкий рев.
– Ты что творишь? – закричала на Нину прибежавшая на шум воспитательница.
– А чего он малышей обижает? – не стала оправдываться девочка. – Он у них все игрушки себе поотбирал!
– Все равно! – и нарушительнице спокойствия строго погрозили пальцем. – Ты должна была подойти ко мне и пожаловаться, а не затевать безобразие и разбивать мальчику нос!
Надув губы, Нина глядела исподлобья. Что за глупости городят некоторые взрослые! Как это – пожаловаться? Да она в жизни ябедой не была! А нахал этот свое заслужил, еще и мало ему досталось!
В довершение всего оказалось, что разбитый нос принадлежал сыну хоть и невеликого, но начальника, и Нине пришлось покинуть детский сад, о чем она, впрочем, нисколечко не жалела. С бабушкой было все же куда лучше, чем с воспитательницами в детском саду. Взять хотя бы часы, совместно проведенные под столом. И не надо улыбаться – тут не игрушки, а дело вполне серьезное.
Ташкент трясло – трясло с завидной регулярностью, хотя и не слишком сильно. Землетрясения случались чуть ли не каждый год. Да и такие, когда ощутимо ходила ходуном земля под ногами, раскачивалась мебель, по стенам змеились трещины, а с потолка падали куски штукатурки, случались не так уж редко. Уже в первый год пребывания Нины в Ташкенте в июне месяце чувствительно тряхнуло кровать и жалобно заскрипел комод. Летом 1936 года тряхнуло еще заметнее: люди выбегали из домов, опасаясь разрушений. Правда, обошлось. Трещины, перекосившиеся двери и оконные рамы, несколько выпавших сырцовых кирпичей – не в счет.
Во всех таких случаях Нина с бабушкой не выскакивали на улицу, как все остальные, а прятались под стол. Стол был массивный, дубовый, и, пожалуй, вполне мог выдержать рухнувшие деревянные балки перекрытий и обрушивающиеся сырцовые кирпичи. Вот и в этом году, не прошло и двух недель после празднования 20-летия Октябрьской революции, как земля снова затряслась. Бабушка тут же схватила внучку за руку и со вздохом полезла под стол, тихонько бормоча под нос какую-ту молитву. Сидеть под столом и слушать, как бабушка тихонько молится, было, конечно, скучновато.
– Бабуль, можно, я на улицу сбегаю, посмотрю, что делается? – на всякий случай спросила Нина, в глубине души подозревая, что в этом вопросе спорить с бабушкой бесполезно. Так и есть:
– Сиди, егоза! Все бы тебе куда-нибудь бежать!
– Ну, бабуль! – напоследок взмолилась Нина, уже видя, что дело безнадежное.
– Сиди, кому сказала! – и бабушка крепко ухватила девочку за руку. – Мало ли – полезешь на улицу, еще свалится что на голову. А стол этот ничем не прошибешь!
После нескольких едва заметных подземных толчков все успокоилось. В общем, и на это раз пронесло. А когда через месяц подземные толчки повторились, тоже ничего серьезного не случилось. Перекосившуюся дверь отец поправил, трещины в стенах замазали свежей глиной, большие куски штукатурки, упавшей с потолка, собрали и вынесли вон, а прочий мусор Нина подмела веником. Жизнь шла своим чередом. Уже три года, как отменили карточки, и на Воскресенском базаре можно было купить, что только душе угодно – если деньги есть. Варился плов, жарился шашлык, в тандырах пеклись ароматные лепешки, которые разносили по базару, сложив высокими стопками на голове. Запах от всего этого стоял умопомрачительный. Фрукты же вообще лежали горами, а от огромных дынь распространялся завораживающий сладковатый аромат. Если же такую дыню разрезать, то по пальцам потечет сладкий липкий сок, а аромат будет такой, какой и не передать словами…
Фрукты и овощи в Ташкенте были дешевы и в них ограничений не было. А вот картошка и мясо были редкими гостями на столе. Чтобы увеличить мясной рацион, отец нередко в выходные спозаранку седлал свою кобылу Соньку и, в сопровождении пса по кличке Джек, отправлялся на охоту – либо на восток, к отрогам Чаткальского хребта, либо на северо-запад, в казахские степи. Охотником он был заядлым, так что на столе регулярно появлялся приварок из добытой дичи. Но из-за этого Нине редко удавалось видеться с отцом.
Зато те воскресные дни, когда Яков Францевич оставался дома, превращались для его дочки в настоящий праздник. В воскресенье не надо было идти на работу, и потому к завтраку можно было вставать немного попозже, чем обычно – а Нина очень не любила рано вставать. Правда, поспать подольше получалось не всегда.
Воскресенье то было, или будни, все равно – нередко утро начиналось с громкой барабанной дроби, которую выстукивал из-под кровати здоровенный заяц, колотя лапами по дощатому полу.
– Ну что тебе не спится! – каждый раз ворчала маленькая Нина, спуская ноги с кровати. Ничего не поделаешь – заяц проснулся, и теперь его надо кормить, иначе он так и не даст спать своим барабанным боем.
– На, держи, кушай свою капусту, – девочка протягивала зайцу капустные листья, оборванные с кочана, и наблюдала за умилительными движениями его мордочки, когда он поглощал свой завтрак.
Этого барабанщика еще маленьким подранком принес с охоты отец. С тех пор заяц подрос, раненая лапка у него зажила, и он, просыпаясь раньше всех, громко возвещал, что ему требуется порция капустных листьев. В доме был и еще один претендент на капустные листочки – крупная степная черепаха, так же попавшая в дом в результате охотничьих экспедиций Якова Францевича.
Если в воскресенье и мама, и отец были дома, можно было пойти вместе с ними в парк имени В.И.Ленина, устроенный уже при Советской власти на бывшем пустыре за крепостью. Развлечений в парке было не так уж много, но самой бешеной популярностью, из-за чего вырастали огромные очереди, пользовался напиток из голубого ликера Кюрасо с газированной водой. В жару хватало и желающих полакомиться мороженым – но оно стоило в несколько раз дороже газированного напитка, и потому больших очередей к белым матерчатым грибкам, в которых скрывались от солнца продавцы, не выстраивалось.
После прогулки по летней жаре, утомившись, можно было вернуться домой и спрятаться в его прохладе, растянувшись на кровати. Правда, при этом надо было сохранять некоторую осторожность. В самом деле, как бы себя чувствовали, если бы вам на спинку кровати уселась сова и уставилась своими большущими глазищами прямо вам в лицо?
Сова была еще одним охотничьим трофеем отца, доставлявшим бабушке постоянные хлопоты. Летая по дому, сова регулярно задевала крыльями и гасила лампадку перед образами, заставляя Елизавету Климовну зажигать ее вновь и вновь.
– У-у, сатана! – ругалась она на сову, гоняя ее полотенцем. Но на следующий день история повторялась сначала.

Все верно. Только вот по жизни не любит она пистолеты таскать, а почему - не знаю. Попробую выстроить непротиворечивую версию, ну, и вам и объяснение представить.