Продолжение 12-й главы:

Глава 12. Интернат

12.2.

В интернате Нина перезнакомилась с массой школьников. Оказалось, что там учатся не только дети офицеров, переведенных на службу в Войско Польское, но и дети некоторых офицеров, служивших в Восточной Германии, и даже нашелся один мальчишка, – назовем его Вилькой, – у которого отец был начальником политуправления в одном из наших, граничивших с Польшей, военных округов. С этим школьником, на год младше Нины, у нее сразу установились неприязненные отношения. Девочка не раз замечала за ним попытки унижать и избивать тех, кто помладше и послабее, и за это Вильке от нее изрядно перепадало по шее. Не любили его и другие ребята – за то, что он постоянно пытался прикрывать свои похождения враньем и жалобами учителям.
Ее близкими подругами стали две девчонки немного старше ее – Люся Хвалей и Томка Купша. Их отцы служили в Войске Польском. Полковник Станислав Купша совсем недавно стал командиром 2-й дивизии пехоты и был довольно хорошо знаком с генералом Речницким.
Судьбы этих двух девочек были схожи. Во время войны обе они оказались на оккупированной территории, и попали в немецкие бордели. Нине врезалось в память тело Люси Хвалей в колотых и резаных шрамах и ожогах от сигарет, которые тушили о девочку «клиенты» – в офицерском борделе, куда она попала, зверствовали гораздо больше, чем в солдатском, где очутилась Тамар Купша. А Люся позднее, в 50-е годы, умерла от последствий сифилиса, вылеченного, но уже успевшего нанести непоправимый вред организму.
– В солдатском хорошего тоже было мало, – рассказывала Томка, – относились по-хамски, но, по крайней мере, специально не изуверствовали, не измывались, как господа офицеры над Люськой.
Как-то раз эти девчонки демонстрировали своим подружкам в интернате кое-что из приобретенных в борделе умений – а именно, танцы на столе в одних чулках. Чуткое ухо Нины, да к тому же натренированное угрозой попасть под холодный душ на краткосрочных курсах, уловило за дверью подозрительный шорох. Когда она резко рванула в дверь на себя, в комнату чуть не упал мальчишка, приникший к замочной скважине.
– Вилька?! Это опять ты, зараза! Ну, ты сейчас получишь!
Слова у нее не расходились с делом, и Вилька огреб по полной программе.
– Во, ребята, наша Нинка дает! – восхищенно присвистнул кто-то из мальчишек, появившихся в коридоре.
– Да уж, – поддержал другой. – Нина у нас прямо атомная бомба. Только тронь – взорвется и всех снесет!
С тех пор и прилепилась к ней в школе кличка «Нина – атомная бомба».
Вскоре после стычки с Вилькой в интернате появился его отец. Несмотря на его грозно нахмуренные мохнатые брови и погоны, где было на одну звездочку больше, чем у ее отца, Нина в ответ на предъявленные претензии тут же перешла в наступление:
– А вам известно, чем тут ваш сын развлекается? Лучше бы с ним провели воспитательную работу, а мне мораль читать не надо! Отлупила я его за дело, и надо будет – еще отлуплю.
И она доходчиво рассказала важному генералу обо всех подвигах его сыночка.
Не следует думать, что учебе Нина вообще не уделяла никакого внимания. Но ее быстро закрутили дела ZWM, особенно когда в апреле, по достижении четырнадцатилетия, она и формально вступила в эту организацию. Агитация за проводимые в стране реформы отнимала немало времени, нередко оканчиваясь драками с группами харцеров, которые находились под патронажем правых партий или католической церкви. Кроме того, когда ее товарищи по дельнице увидели, как она стреляет в тире из пистолета, ее без разговоров включили в состав боевки. Так что теперь она и в боевых выходах (облавы на бандитов, выезды по тревоге при бандитских нападениях) тоже участвовала, будучи в боевке единственной девчонкой, и единственной, кто не имел боевого опыта. У всех остальных хотя бы какой-то партизанский или подпольный стаж был, да и столкновения с бандами или отрядами вооруженного подполья их тоже не миновали.
Строго говоря, это была не боевка – просто по подпольной привычке так называли отряд «Добровольного резерва гражданской милиции» – ORMO (Ochotnicza Rezerwa Milicji Obywatelskiej).
Поэтому училась девочка, мягко говоря, не совсем регулярно, хотя учиться ей нравилось. Польскую литературу она изучала сама, начав с Адама Мицкевича, а русскую литературу в школе преподавал русский эмигрант. Насколько хорошо он знал школьную программу, судить не берусь, но классику XIX века и поэзию «серебряного века» он любил и знал очень хорошо. Другие поэты из школьной программы не пользовались его симпатиями, а Маяковского он охарактеризовал очень лаконично:
– Что о нем говорить? Мальчишка! Хулиган!
Теперь Нина все чаще приходила в интернат и покидала его стены по мере необходимости. Некоторым из школьников это не понравилось – ну, как же, они тут сидят в четырех стенах, выходят только под строгим контролем, а она себе шастает, как ей вздумается, да еще все время якшается с поляками! Не долго думая, они решили объявить ей бойкот. Впрочем, затея эта имела мало успеха: Нина узнала о самом факте бойкота только спустя много времени после того, как он сам собой угас – потому что она его просто-напросто не заметила.
В конце апреля 1946 года в Варшаве очередной раз появился отец и сообщил:
– Собирайся, сегодня едем в Москву.

Привожу пример: в журнале Новое время №1 за 1946 год выражение атомная бомба употребляется на девяти страницах, причем речь идет о применении, разработке и характеристиках оружия. Словосочетание атомная бомба содержится в англо-русском политехническом словаре 1946 года издания. Анализ частоты употребления словосочетания "атомная бомба" в публикациях с помощью сервиса Google показывает, что в 1945 и 1946 это словосочетание употреблялось примерно столь же часто, что и в 1965-1974 годах. Сообщение об атомной бомбардировке Японии было в нашей прессе, а уж слухов про нее ходило... И последнее: прозвище я не из пальца высосал.

Отредактировано Запасной (16-02-2013 23:31:21)

С сегодняшнего дня и до 22 февраля включительно выпадаю из работы и присутствия на Форуме.