Нашел Wi-Fi, выкладываю еще один фрагмент 12-й главы:

Глава 12. Интернат

12.3.

Собирать в дорогу Нине было особенно нечего, а вот отцу со сборами помочь пришлось. Надо было решить сложную задачу – перенести немалое число советских и польских орденов и медалей, которыми был награжден генерал, с польского мундира на советский. При этом надо было учесть, что на советском мундире их размещение и последовательность расположения отличаются от тех, которые соответствовали польскому мундиру. Так что девочка окалывала-отвинчичиывала, а затем, наоборот, прикалывала-привинчивала награды, а отец подсказывал, какие из них куда прикреплять.
Зачем вообще ей надо ехать в Москву, Яков своей дочери так и не объяснил. Впрочем, о цели своей командировки он тоже не распространялся. Между тем дела обстояли серьезно. По линии Наркомата обороны (точнее, военной контрразведки) предстояло обсудить окончательные детали начинающейся операции по прочесыванию лесов на территории Краковского военного округа, командующим войсками которого Речницкий стал еще в феврале. Оперативная группа «Жешув», которую возглавил его начальник штаба, хорошо знакомый еще по боям в Варшаве генерал Ян Роткевич, должна была со дня на день приступить к охоте за бандами УПА и вооруженными отрядами польского подполья. Несмотря на разъединявшую эти две группы противников новой власти ненависть, они стали проявлять стремление объединиться на общей антисоветской и антикоммунистической платформе. Тревожным звоночком было первая их совместная акция – разгром отделения милиции в одном из мелких провинциальных городков.
Да и по линии второго своего начальства Якову было, о чем доложить. Игра, которой они ожидали еще в 1944 году, похоже, начиналась. Среди множества офицеров и генералов Войска Польского, вернувшихся в страну из соединений польских вооруженных сил за границей, было немало противников происходящих в стране перемен. Одни были недовольны растущим влиянием Москвы, наличием множества советников из СССР в армии и органах безопасности, другие – земельной реформой, национализацией банков и крупных предприятий, а большинство – и тем и другим вместе. И дело было не только в настроениях. Кое-кто из этих офицеров был готов и действовать.
Речницкий очень хорошо запомнил льстивые речи генерала Людвика Мотта из штаба сухопутных войск:
– Пан Речницки, все мы – патриоты нашей Родины, Польши. Я знаю, что вы долгое время прожили в СССР. Но чем вам заплатили за служение той власти, за которую вы доблестно сражались? Арестом и изгнанием из армии! И только когда началась большая война, о вас вспомнили и сунули в эту мясорубку.
– Что было, то прошло, – ответил ему тогда Яков. – Но сейчас я генерал, и у меня нет причин считать, что моими заслугами пренебрегают.
– То так, то так, – не стал спорить Людвик. – Однако неужели вам, поляку, не дороги ваши польские корни? Вы происходите, пусть и по женской линии, из очень знатного рода. Больше того, вы единственный оставшийся в живых представитель этого семейства. Увы, все потомки по мужской линии покинули этот мир, не оставив наследников. Вам уготовано достойное место в рядах родовитой шляхты. И, поверьте, ваши военные таланты также заслуживают более высокой оценки. Нам так нужны свои, проверенные, польские офицерские кадры, которые служат Родине, а не подчиняются приказам из-за рубежа.
– Вы имеете в виду Лондон? – чуть насмешливо поинтересовался Речницкий.
– Ах, да что Лондон, пан Якуб! – переходя на немного фамильярный тон, воскликнул генерал Мотт. – Решать должны не политиканы, бросившие страну в страшном 1939 году и прятавшиеся под крылышком у Черчилля, и не эта пустышка Миколайчик, а мы, – те, кто проливал кровь за Польшу, и теперь служит ей здесь, на нашей многострадальной земле. Нас много, мы можем и должны заявить о себе достаточно весомо, чтобы с нашим мнением считались все наши союзники. Я надеюсь, пан Якуб, что для вас, настоящего поляка, не является чуждым наш священный девиз – Хонор, Бух, Уйчизна! (Honor, Bóg, Ojczyzna! – Честь, Бог, Отчизна!) – патетически закончил Людвик Мотт, переставив в традиционном девизе бога на второе место, а честь на первое. Что же до отчизны, то она всегда пребывала на третьем месте. Стоит заметить, что слово honor для шляхетных панов значило одновременно и честь, и высокое самомнение, причем, похоже, они вовсе не различали эти два понятия.
А аналогичные подходы со стороны других родовитых шляхтичей, служивших в Войске Польском, изо всех старавшихся дать ему понять, что принимают за ровню себе? Апостоянная назойлива любезность дипломатов из британского посольства? А интерес, который проявили к нему члены британской военной миссии во время визита в Югославию? Очень было похоже на то, что вскоре последуют более откровенные разговоры и более конкретные предложения. И тогда нужно точно знать, какой линии поведения придерживаться.
В Москве Нина с отцом остановились в гостинице ЦДСА. А дальше начались скучные отчеты, когда надо раз за разом пересказывать все одно и то же; инструктаж, как со стороны непосредственного руководства, так и со стороны контрразведчиков, которые твердили о бдительности, и настоятельно советовали сразу же сообщать, если кто за кем-нибудь что-нибудь подозрительное приметил… Не осталась без последствий, к удивлению Нины, и схватка с налетчиками в Новый год в штабе Варшавского военного округа – ее наградили личным оружием. Не именным: у маленького никелированного пистолетика из щечки рукоятки были выполнены из сиреневого перламутра и на одной из них тонкой, едва заветной вязью было выгравировано «За труд и доблесть».
Пистолет был как игрушечка, да, в сущности, ею и являлся. На его корпусе легко читалась надпись «Lilliput 4.25mm». Выстрел из такого оружия, как правило, был немногим более опасен, чем выстрел из пневматической винтовки. Конечно, выстрел в упор, если он попадал в глаз, или, например, в крупный кровеносный сосуд на шее, мог причинить крупные неприятности, и даже привести при случае к летальному исходу. Однако командование позаботилось о боевой эффективности этого несерьезного оружия и снабдило свою сотрудницу специальными боеприпасами, вызывающими при попадании почти мгновенную смерть.
– Тебе будут регулярно передавать из Москвы боеприпасы к этому пистолету. Главное, не забывай заменять патроны в обойме свежими, и тогда они тебя не подведут – напутствовали Нину на прощание.
Девочка сразу стала называть свое наградное оружие «пушкой», чем вызвала неудовольствие генерала:
– Брось ты этот уголовный жаргон! И где только успела нахвататься?
Известно где: все там же, в Ташкенте. Но перечить отцу по столь мелкому поводу Нина не стала, присвоив своему пистолету имя «Браунинг», хотя он таковым вовсе и не являлся.
В обратный путь генерал Речницкий отправился, закупив в коммерческом магазине немало кофе и шоколада – они и стоили в Москве дешевле, чем в Варшаве, и были заметно выше качеством. Нина за время пребывания в Польше успела пристраститься и к тому, и к другому, да и генерал был отнюдь не против выпить утром чашечку кофе. Приобретать что-нибудь еще в сколько-нибудь заметных количествах (что нередко делали другие офицеры, таская товары через границу в обе стороны, чтобы извлечь выгоду из разницы цен и ассортимента в СССР и в Польской республике) отец и дочь не стали.
Пройдя в Бресте пограничный контроль, пересели на польский поезд. Заслышав шаги проводника по вагону, Яков предусмотрительно шепнул дочке:
– Смотри у меня, не вздумай петь про польских панов!
Нина кивнула, но, как только проводник провозгласил – Станция Бяла-Подляска, губы Нины как-то сами собой начали выводить слова:
– На Дону и в Замостье тлеют белые кости…
Тут отец внушительно погрозил ей кулаком и девочка, ойкнув, захлопнула рот.
Из Варшавы Нина отправилась к новому месту службы отца, в Краков.

Слушай, да,  это первый ствол в книге, названный по имени - мамой клянусь!
А в "Жерновах" я просто честно описал, что было тогда на оружейном рынке Германии. Просто тупо копал, какие стволы выпускались перед войной и во время первой мировой. А про Грозаба - первый раз слышу. Надо бы заглянуть...