Сам смутно чувствую, что не то написал. А как правильно назвать ту фигню, в которую встроены приборы со стороны водителя, и где находится "бардачок" со стороны переднего пассажира?

Продолжение:
Глава 15. Ах, какое оно было красивое!

15.2

Вернувшись в интернат, Нина, пока еще не было занятий, присоединилась к своей дельнице ЗедВуЭм, включившись вместе с товарищами в работу по разборке Варшавских развалин и расчистке улиц, кое-где еще заваленных битым кирпичом. Работа и сама по себе не была легкой, но дополнительные неприятности доставлял запах от полуразложившихся трупов, еще с 1944 года погребенных во многих местах под обломками разрушенных зданий. Нине к такого рода запахам было не привыкать еще со времен работы в госпитале, но кое-кто из трудившихся среди развалин не выдерживал этого испытания. Таких – если не находилось мест, где трупной запах не донимал людей – ставили на работу по вывозу битого кирпича. Самые же стойкие, и Нина в их числе, занимались еще и захоронением обнаруженных под завалами останков.
Переход к другим делам произошел, как это нередко бывало, совершенно неожиданно. Рано утром рядом со школой появился Студебекер с Казиком за рулем, и шофере передал Нине распоряжение отца:
– Генерал Речницки велел к 18:00 одеться для выхода в ресторан, и ждать машину. Я тебя заберу.
Приказ есть приказ, и в 18:30 Нина уже сидела в номере генерала.
– Сегодня я Казика отпускаю, машину поведешь ты.
Вот и все инструкции. Впрочем, как выяснилось, не все. Уже в машине отец немного дополнил:
– Сейчас едем к Уяздовскому парку, встречаем человека, и с ним следуем в Вилянув, в ресторан «Под Карабельня». Твое дело – ужинать, танцевать, и ни во что не вникать.
Ну, что ж, как всегда – исчерпывающе.
Человеком оказалась блондинка лет тридцати с небольшим. Не то, чтобы красивая, но и уродиной тоже на назовешь. Сразу было видно, что держаться и подать себя она умеет, со вкусом – по крайней мере, в том, что касалось одежды и прически – тоже все было в порядке, и это во многом скрашивало недостатки внешности.
– Цалую рончки, пани Кристина, – наклонил голову генерал, вылезая из машины, и действительно мимолетно прикоснулся губами к протянутой изящным жестом руке. Подождав, пока его спутница устроится на красном сафьяне заднего сиденья, он сел следом и, захлопнув дверцу, коротко бросил:
– В ресторан!
«Под Карабельня» находился у самого входа в парк, окружавший королевский дворец в Вилянуве. Этот район пострадал от войны еще меньше, чем окрестности Лазенок и Уяздова, и неудивительно, что здания в большинстве своем были тут вполне целыми, а магазины, кафе и рестораны (хотя и немногочисленные в этом пригороде) возобновили работу уже весной 1945 года. Интерьер этого ресторана нельзя было отнести к особенно шикарным – это был рядовой ресторанчик, характерный скорее для небольших европейских городков, нежели для столицы. Вечер на излете августа был теплым, и вся компания устроилась в зеленом дворике, частью выложенном брусчаткой, у маленького круглого бассейна с фонтанчиком. Вдоль стенки, отгораживающей дворик ресторана от улицы, росли кусты можжевельника, а сама стенка была густо увита диким виноградом. Небольшие фонарики, развешанные вдоль столиков, освещали только их, оставляя все остальное в полумраке, который, по мере того, как догорал закат, постепенно все более сгущался.
Уже за столиком Якуб представил женщин друг другу, и за ужином потянулась ни к чему не обязывающая пустая болтовня на какие-то отвлеченные темы, так что Нина откровенно заскучала. Когда зазвучала музыка, Речницкий тут же пригласил пани Кристину на танец.
– Честно говоря, я опасался, что вы не примете мое приглашение, – негромко проговорил генерал, склоняясь к уху своей партнерши.
– Опасались? Почему же? – почти искренне удивилась она.
– А как же! Вас же в посольстве окружает общество столь блестящих джентльменов. На их фоне потеряется любой.
– Пф! Джентльмены! – фыркнула Кристина. – Заносчивые сухари. Они уделяют мне внимания не больше, чем моей пишущей машинке. Пожалуй, даже меньше – они скорее меня считают принадлежностью к пишущей машинке, чем наоборот.
– Как же так? – генерал тоже умел искренне удивляться. – Неужели среди них не нашлось никого, кто смог бы отдать должное вашей красоте?
– Пан Якуб, не надо льстить столь грубо, – голос женщины заметно похолодел.
– Я солдат, и предпочитаю резать правду в глаза. Умение льстить не входит в число моих достоинств, – голос Речницкого, напротив, приобрел еще более теплые и задушевные нотки. – Правда же состоит в том, что вы действительно обворожительно прекрасны, Кшыся, но только разглядеть эту красоту может лишь действительно тонкий ценитель.
– И, конечно же, на роль этого тонкого ценителя вы предлагаете себя? – с иронией отпарировала Кристина. Да, польским дамам палец в рот не клади…
– Но должен же хотя бы кто-нибудь сказать вам слова, достойные вас – вашей прелести, вашего обаяния, вашего ума, вашего характера? Неужели вам больше по нраву сухое пренебрежение этих английских… джентльменов? – генерала тоже было нелегко сбить с позиций.
Тут Кристина улыбнулась, и позволила Речницкому чуть теснее прижать ее к себе. Лесть, конечно, все равно останется лестью, а не правдой, но разве высокомерие англичан лучше? Гораздо приятнее слушать такую лесть, тем более из уст блестящего генерала, чем быть окруженной насквозь правдивым равнодушием. Генерал, надо сказать, ей почти понравился. Почти, но все-таки не до конца…
– Почему вы, настоящий поляк из хорошего рода, служите Советам? – внезапно сменила тему дама.
– Я служу Польше, Кшыся, – тихо прошептал Якуб. – Я принял подданство Речи Посполитой.
– Польше? – в голосе женщины сквозило явное недоверие, если не возмущение. – Но сейчас Польша в руках Советов, в том числе и благодаря таким, как вы!
– Политика, пани Кристина, грязное дело. Грязное и кровавое, – теперь генерал сделался очень серьезным. И очень жестким. Очень! – Советы вошли сюда по праву сильного, и противопоставить этому праву нам нечего. Англичане же не оказали нам поддержки, попросту говоря, продали нас Сталину. Уже очень давно продали.
– Но как же так! – Кристина была возмущена. Однако тут музыка умолкла, и партнеры вернулись за столик, прервав свой опасный разговор. После недолгого перерыва они опять отдались стихии танца, и речи зазвучали снова:
– Да, пани Кристина, да. Я знаю, что вы можете сказать – Лондон приютил наше правительство, он снабжал Армию Крайову оружием, деньгами и инструкторами… Все так, – генерал пристально смотрел женщине в глаза. – Но мы для них всегда были разменной монетой, пешкой в большой игре. И когда поднялась Варшава, они палец о палец не ударили, чтобы нам помочь. Британцы уже тогда списали нас со счета. Они не дали даже послать в Варшаву нашу парашютно-десантную бригаду…
– Это Сталин не дал разрешения использовать свои аэродромы, чтобы нам помогла авиация союзников! – запальчиво возразила женщина.
– А когда дал – много они нам помогли? – не менее горячо ответил Речницкий. – Всего один вылет, когда они кидали парашюты с грузами с огромной высоты, не желая рисковать ради гибнущих варшавян. Больше грузов попало к швабам и на советские позиции, чем к повстанцам! Уж я-то знаю, я видел это своими глазами.
– Но на кого же нам опереться? – теперь Кристина была искренне расстроена. – Англичане все же оказывают какую-то поддержку нашей борьбе…
– Ах, Кшыся! Ну, разве можно быть такой наивной! – Якуб покачал головой. – Вы, конечно, еще молоды, но все же вышли из младшего школьного возраста. Неужели вы думаете, что героическая гибель тех немногих, кто сражается в лесах или в подполье, может послужить делу свободной Польши? Англичане поддерживают их даже не ради тех булавочных уколов, которые подполье наносит Советам. Все гораздо циничнее – англичане используют искренний патриотический порыв наших людей, мечтающих о независимости, просто-напросто потому, что в этой атмосфере им легче навербовать побольше агентуры для своей разведывательной сети. Вот и все! А подпольщики для них, и даже их собственные агенты из числа поляков – дешевый расходный материал!
– Что же нам тогда делать? – дрожащими губами пролепетала женщина. Видно было, что она почти готова расплакаться. – Признаться, мне и самой иногда казалось, что англичане смотрят на нас, поляков, как на людей второго сорта. Но я гнала от себя эти мысли…
– Стиснуть зубы, – твердо проговорил генерал. – Демонстрировать внешнюю лояльность. Исподволь копить силы, сберегая людей, а не бросая их на убой. Не верить никому, не надеяться ни на кого, кроме самих себя. И выжидать. Нам не переиграть крупные державы в лобовом столкновении. Но когда они вновь сцепятся между собой – а это непременно случится! – настанет наш час! – последние слова Речницкий проговорил, приобняв Кристину, и коснувшись губами ее щеки.
Когда ужин подошел к концу, и машина подвезла пани Кристину к подъезду ее дома, генерал, попрощавшись с дамой, вернулся в Студебекер, и строгим голосом сказал дочери:
– Этой встречи не было. Забудь!
Нина отозвалась полушутливым–полуосуждающим тоном:
– От Янки шифруешься?
– Ты не поняла, – в голосе Якуба зазвенели стальные нотки, – этой встречи не было. Ни для кого!